Пляска в степи (СИ) - Богачева Виктория

И потому, оказавшись в горнице, Звениславка счастливо зажмурилась, прижавшись спиной к двери, за которой снаружи осталась Чеслава. Не заладилось промеж ними с самого начала… как бы сказать о таком князю? Осерчает ведь. Отчего-то же он приставил к ней воительницу, хочет, чтобы та ее охраняла.

Открыв глаза, Звениславка вскрикнула от испуга и неожиданности. В углу горницы на лавке, кутаясь в потертый плащ с прорехами, сидела госпожа Зима. Она поднялась ей навстречу и приложила палец к губам.

— Т-ш-ш-ш, дитятко, не пугайся, — сказала знахарка громким шепотом.

С видимым облегчением Зима Ингваровна сняла с головы грязный платок, под которым скрывала волосы. Раньше она его не носила.

Отмерев, Звениславка уже вот-вот была готова наброситься на знахарку с расспросами, но та вновь ее опередила.

— Дитятко, — позвала госпожа Зима, пристально глядя на Звениславку своими холодными, светлыми глазами, — окажи милость, исполни мою просьбу.

Колокольчики в волосах III

Иштар бродила по пепелищу. Под ее ногами — черная, выгоревшая дотла земля.

Местами она еще дымилась, и в воздухе висела серая хмарь, которую не могли разогнать даже сильные степные ветра. Глаза и нос щипало, в горле першило из-за удушающего запаха и летящего во все стороны пепла. Из-за него на щеках оставались грязные, бледно-серые разводы. Колокольчики в волосах Иштар звенели тихо и отчаянно, и этот перезвон напоминал прощальные песни, которые звучали, когда хоронили умерших в бою.

Терем князя, имя которого больше ничего не значило, догорел еще вчера. От него осталась груда черных, обуглившихся бревен да пара выстоявших в пожаре опор — они не сломились и не упали даже в пламени. Посреди остатков терема почти нетронутой стояла огромная, обгоревшая по бокам печь. Словно скала посреди бескрайнего, выжженного моря. Протяжно и громко кричали кружившие над пепелищем черные птицы, заслонявшие собой солнце.

Иштар шла, подхватив полы широких шаровар, и россыпь тонких черных кос змеилась у нее за спиной. Ее тошнило от запаха гари и обожжённой плоти, и она закусила губу. Почему-то вокруг не было никого, кроме нее и громких, назойливых птиц. Она ускорилась. Она должна дойти как можно быстрее, она должна успеть. Испарина выступила у нее на лбу, и Иштар смахнула ее, нетерпеливо дернув рукой. Ее быстрые шаги утопали в сером пепле, оставляли за собой висящее в воздухе облако, которое еще долго не опускалось на землю. Иштар беспокойно перебирала свои браслеты на тонких запястьях: клац, клац, клац.

Огромное, нескончаемое пепелище. Уже остался позади и терем чужого князя, и его не рухнувшие опоры, и старая, крепенькая печка, а выжженная земля все никак не заканчивалась и простиралась далеко-далеко вперед.

Куда бы ни оборачивалась Иштар, видела лишь серую дымку и черное месиво под подошвами своих нарядных башмачков. Даже птицы замолчали в какой-то миг, и их надсадное карканье не разрубало больше висящую вокруг тишину. Теперь Иштар слышала лишь свое прерывистое, испуганное дыхание.

Всхлипнув, она побежала. Косы трепались за спиной, будто нарочно замедляя ее. Нарядные башмачки вот-вот норовили соскочить с изнеженных ступней. Широкие шаровары путались под ногами, и, не выдержав, Иштар запнулась о них, споткнулась и упала лицом прямо на черную землю, громко вскрикнув. Она испачкала ладони и одежду, кажется, даже порвала что-то. И растеряла где-то свои башмачки, так что дальше пошла босиком. Всхлипывая, Иштар брела вперед. Она не знала, куда и зачем. Знала, что должна идти, должна двигаться. Испачканная, в грязной потрепанной одежде, с разбитыми коленями и кровившими босыми ступнями.

Когда посреди бесконечного пепелища показалась палатка, Иштар завопила от радости и бросилась бежать, невзирая ни на что. Она не чувствовала ни боли, ни усталости, лишь ликование. Она ведь уже почти отчаялась и думала, что сгинет, умрет прямо здесь, потому и была готова кричать изо всех оставшихся сил. Иштар не успела и глазом моргнуть, как подбежала к палатке. Она могла бы поклясться, что шла по пепелищу долгие, долгие часы, а тут словно кто-то перенес ее прямо ко входу.

Предвкушая ночлег в надежном укрытии, Иштар откинула тяжелый полог и вошла внутрь, склонив голову. И тотчас же надсадно, глухо завыла, прижимая ладони к щекам. Будто подкошенная, она рухнула на колени и поползла вперед, вытягивая одну руку, а другой зажимая себе рот. Посреди палатки с перерезанным горлом в луже засохшей крови лежал мертвый Барсбек. Еще более красивый и мужественный, чем при жизни, с широко раскрытыми, не верящими глазами. Рыдая, Иштар подползла к нему, протянула руку, чтобы коснуться холодной щеки. Она кричала и кричала, потому что не могла уместить внутри себя боль. Та так и просилась наружу, разрывая, выжигая сердце.

Глубоко, шумно вздохнув, Иштар проснулась.

Сердце отчаянно, громко стучало, заглушая все вокруг. По вискам и шее катился мерзкий, холодный пот, мокрой от пота была и сорочка, в которой она спала. Проведя раскрытой ладонью по лицу, она поняла, что плакала во сне. Снаружи занимался рассвет, бросая розоватую тень на светлые стены палатки.

Сегодня Иштар проснулась в одиночестве: после той ссоры в утро, когда в хазарский стан прискакал гонец от младшего сына Багатур-тархана, Барсбек больше не приходил к ней по ночам. Да и днем старался особо не смотреть в ее сторону и не попадаться ей на пути. Он и одного слова ей не сказал за все это время.

А теперь приснился Иштар мертвым, заставив ее разрыдаться и обнимать себя за плечи, чтобы унять охватившую все тело дрожь. У нее зуб на зуб не попадал — так она тряслась. И сердце все еще глухо и быстро стучало, и живот закручивался в тугой, нервный узел: ни вздохнуть толком, ни рот открыть.

Кое-как Иштар пришла в себя. Растерла по щекам соленые слезы и поднялась, несмотря на тошноту. Она скинула под ноги сорочку, в которой спала, и некстати вспомнила, как всего лишь половину луны назад Барсбек обнимал ее по ночам, и не было ей ни холодно, ни страшно.

Она по нему тосковала.

Иштар надела широкие шаровары и яркую, шелковую рубаху, а поверх — нарядно расшитый кафтан. Достала из шкатулки все свои самые звонкие и веселые браслеты: может, они прогонят ее тоску. Вплела в косы маленькие бубенчики и вздохнула в последний раз перед тем, как откинуть полог палатки и выйти наружу.

Внутренности все еще сдавливал тяжелый кулак тревоги и страха. Такие сны не снятся просто так. Они предвещают беду. Тут не нужно спрашивать и бабку, которая умеет угадывать будущее: понятно, что могут сулить пепелище, сожженные терема, отчаянный бег и содранные в кровь ноги, и мертвый мужчина в палатке Иштар.

Они сулят только смерть.

На воздухе Иштар стало чуть получше. Свежий утренний ветер вернул на ее побледневшие до серости щеки румянец, он же осушил заплаканные глаза. Браслеты и колокольчики в ее волосах привычно, ровно бренчали, и она медленно успокаивалась под их перезвон.

Любила ли она Барсбека? А что значит любить?.. Он был добр к ней, а мужчины редко бывают добры. Хотел взять ее в жены, хоть и знал уже тогда, что отец подкладывает ее под своих союзников или врагов — кому выгоднее. И смирил свою гордость после ее отказа, и продолжил приходить к ней по ночам.

Но кажется, Саркела его любовь пережить не смогла. А ее?.. А что значит любить?..

— Иштар-хатун, — ее окликнул кто-то из свободных слуг, низко склонившись. — Тебя зовет к себе Багатур-тархан.

Она медленно кивнула. Что могло понадобиться от нее отцу столь ранним утром? Утихшая недавно тревога вернулась втрое сильнее, и Иштар поспешила через хазарский стан к шатру отца. Уже не такому роскошному, как тот, что был оставлен позади в день, когда хазарское войско покинуло лагерь и направилось в ханство тархана русов. Багатур-тархан и Иштар единственные ночевали в палатках, остальные воины устраивались на ночлег под открытым небом или навесами без стен.

Отец встретил ее, сидя на раскиданных по земле шкурах перед низким столиком, уставленном подносами и кувшинами. Здесь же лежали раскрытыми свитки с какими-то картами и отцовскими пометками.