Сны женщины - Евгений Хохлов

Олоферн: И логово готово… Моя Юдифь. Люблю тебя.

Юдифь (шепчет, прильнув к нему): Ты сам себе не веришь…

Олоферн: Люблю тебя. И верю в свою любовь, как в божество. И не согрешу против него.

Юдифь: Я теряю рассудок.

Олоферн: Слава богам!

Юдифь: Как ядовита любовь, оказывается! Как этот яд сладок!

Олоферн: Я хочу тебя в жены, Юдифь!

Юдифь: Хочу тебя в мужья!

Пара в подобии танца приближается к ложу. Роскошный полог падает и закрывает ложе, где остаются Юдифь и Олоферн.

Голос за сценой:

«Иудифь сказала: буду пить, господин, потому что сегодня жизнь моя возвеличилась во мне больше, нежели во все дни от рождения моего».

Сцена седьмая

Ночь. Юдифь покидает шатер спящего Олоферна. У шатра перевернутая корзина, та самая, которую несла Лия.

Юдифь опускается на корзину, снова встает, беспокойно мечется.

Юдифь: Пустой глоток любви и полный – ненависти. Нет! Наоборот… Полный глоток любви, а ненависть – пустопорожня. Сколь тяжкий труд – любить и ненавидеть. Любить его, ненавидеть себя. Нет! Наоборот… Такая путаница! На любви, должно быть, и впрямь клеймо проклятья. Глоток любви! Полная чаша любви! Напиток, вызывающий безумие. И прыгаешь с обрыва, без особой уверенности, что полетишь, – так, на удачу. Но крылья, изодранные в клочья, держат, держат! Все еще держат.

Полная чаша любви! Полная чаша упоительного обмана! Все дозволено! Можно всласть лгать и себе и возлюбленному. Лгать, воспевая его совершенство, и лгать себе, принимая за чистую монету его восторженность, и уступать его мольбам с притворной снисходительностью, и прикрывать глаза в притворной усталости, и прятать свою ненасытность, чтобы с головою выдать себя потом, в любовном спазме. И снова лгать. О, милосердная вуаль любовного лицемерия…

Глоток любви! Полная чаша забвения! Ею не упьешься, потому что сердце бездонно.

…Но ненависть не знает таких бездн. Она не столь безоглядна, она честна – здесь не до обмана, не до полета. Здесь страх. Здесь страх перед неизбежным предательством. И ненависть к предателю. И вечное сожаление о том, что его обман раскрылся.

Почему они предают? Бесполезно об этом думать. Олоферн! Мой Олоферн! Я люблю впервые. Я так люблю, что готова идти за тобой до тех пор, пока не лягу прахом под твои сандалии. Но кому нужен мой прах?

Мой Олоферн… Я ненавижу тебя за то, что я не первая, не единственная на все времена твоя возлюбленная. И не последняя, скорее всего. Да нет, я уверена, что не последняя, – ты ведь предашь, как все вы, мужчины, предаете, продаете…Но в моей власти сделаться последней. И тем самым выжить.

Все просто – короткая боль, и ты станешь тем, кем хочешь, по своей вере. Хочешь – степным орлом, хочешь – горячим конем, хочешь – вековым деревом, голосом родника, грозовой тучей. Но молю, не возвращайся потом ко мне, чтобы предать!

Олоферн (зовет из шатра): Юдифь, куда ты делась? Возвращайся! Ложе измято, и лежать неудобно. Но мы все поправим и даже не будем звать слуг. Иди, выпей со мной вина и обними Олоферна.

Юдифь (тихо, так чтобы он не слышал): Я выпью с тобой и приду к тебе на ложе. Так, быть может, придет смерть. Смерти нужна или жизнь моя, или любовь. Если подарить ей свою любовь, она не заберет моей жизни. Что же мне делать?

Олоферн: Юдифь, где же ты, моя прекрасная?

Юдифь: Иду к тебе! Готово ли ложе?

Голос за сценой:

«И сказала Иудифь: жив Господь, сохранивший меня в пути, которым я шла! Ибо лице мое прельстило Олоферна на погибель его, но он не сделал со мною скверного и постыдного греха. Весь народ чрезвычайно изумился…»

Сцена восьмая

Рассвет, предутренний сумрак. Юдифь и Лия у ворот Бетулии. Лия держит корзину, в которую настойчиво пытаются заглянуть городские стражники. Юдифь отрешенно молчит на протяжении всей сцены.

1-й стражник: Смотри-ка – Юдифь! И старая карга, ее служанка. Живые вернулись от людоеда. Надо же! Недолго гулеванили.

2-й стражник: Да никак с дарами!

Лия: Уж с дарами, красавчик, не без того!

2-й стражник: Одним-то глазком позволено будет взглянуть? Открывай корзину, старая! Мало ли что у вас там? Запретное принесете, а мы отвечай перед Озией или, что хуже того, перед Гедеоном, а тот горазд по стенам шастать да посохом своим тыкать куда ни попадя – в печенку, в селезенку… Однажды так попал, что вспомнить и вздрогнуть и поневоле прикрыть обеими руками. Открывай корзину-то.

Лия: А не испугаешься, малый?

2-й стражник: Чего это?

1-й стражник: Не дури, старая. Мы же не слепые. Вон кусок шелка торчит, да расшитый, да никак в каменьях. Поделишься ассирийскими дарами – пропустим. Уж извини, Юдифь. Всем понятно, зачем ты шастала к Олоферну и почему пришла с дарами. Не из-за воды же, в самом-то деле, которую мы так и не получили. Манассия не обеднеет, если мы тут немного поживимся. Давай-давай, иначе отнимем всё.

Лия: Дурак! И ты – дурак! Вы оба – глупые бараны! Как смеете сомневаться в моей госпоже! Да она так повернула дело, что ее и пальцем никто не посмел тронуть, а приняли с царскими почестями!

2-й стражник: Ну да, как дорогую куртизанку.

Лия: Уймись, зловредный клоп! Говорю же: никакого бесчестья не совершилось. Моя госпожа чиста. По-прежнему честная жена.

1-й стражник: Будь я на месте ассириянина… Уж прости, Юдифь, не верю.

Лия: Прощенья просить на коленях будешь! Олоферн прельстился, что же скрывать. Но за беседой, которую госпожа вела хитроумно, он напился пьян так, что не до козлиных притязаний ему было, да и захрапел.

Лия (себе под нос): Оклеветала парня – смертный грех. Не простится мне на том свете.

2-й стражник: А как же дары? Вы что же, своровали? То есть это… Прости… Трофей взяли?

Лия: Еще какой трофей!

1-й стражник: Стало быть, вы там пировали, имущество прирастили, а мы тут голодаем, жаждем, гнием заживо! Отдай корзину, бабка!

Лия (притворяется, что напугалась): Ой, возьми! Возьми! Так грозен со старухой воевать! Возьми! Возьми! Да осторожней с богатством-то! Да не съешь с голодухи-то, не оскоромься!

Корзина падает, стражники тянут расшитую ткань. Это роскошный полог, что прикрывал ложе Олоферна, весь в кровавых пятнах. Выкатывается голова.