Рубиновое сердце богини - Екатерина Лесина

Откуда газ?

Кухня. Источник там. Вдохнув поглубже, я ринулась на кухню. Темно. Черт, свет включать нельзя, иначе газ взорвется. Темнота мешает. Стол слева, плита справа. Или наоборот? Нет. Точно, справа, в углу. Газ вырывался на волю с легким шипением, и тухлятиной воняло непереносимо. Сначала окно, легкие настоятельно требовали кислорода. Слава богу, здесь затруднений не возникло, перегнувшись через подоконник, я отдышалась. Теперь плита. Нащупать в полной темноте вентиль – задача непростая, но я справилась. Шипение затихло. Кажется, все.

Нет.

Пыляев. Где Пыляев? Черт. Здесь же невозможно дышать, и здравый смысл подсказывал, что самое время выйти на улицу, отдышаться, а потом позвонить спасателям. Но я не могла уйти. А если Димке плохо?

– Дима! – Горло саднило, и вместо полноценного вопля получился слабый писк полузадушенной мыши. Так не пойдет, я сама себя с трудом слышу. Надо вернуться в комнату и посмотреть. Но свет включать нельзя, и дышать тоже. Где-то я слышала, что если дышать через мокрую тряпку, то газ не опасен. Или там про дым рассказывали? Не уверена, но попробую.

Не знаю, то ли тряпка помогла, то ли открытое окно, то ли сила самовнушения, но я почти успокоилась. А вот Пыляева в квартире не оказалось: ни в комнате, ни на кухне, ни в ванной. Набросив на плечи куртку, я вышла во двор, пускай там холодно и по-весеннему мокро, зато газом не пахнет. Желание вернуться назад в квартиру возникло практически сразу – ночи в марте скорее зимние, чем весенние. Но здесь безопасно. Сколько нужно времени, чтобы газ выветрился? Пятнадцать минут? Полчаса? Час? Нет, за час я точно околею. Димка вернется и обнаружит мой хладный труп на лавочке у подъезда.

Димка. Мысли повернули в другую сторону. Снова исчез. Странно получается: стоит Пыляеву куда-нибудь исчезнуть, как со мной происходит очередной несчастный случай. Вот, к примеру, сегодня. Куда, скажите, можно уйти из собственной квартиры ночью? И не просто ночью – посиделки на кухне затянулись, и спать я легла около половины второго. Димка же сказал, что поставит себе раскладушку на кухне. Но на кухне его не было! Ни его, ни раскладушки, о которую, учитывая размеры кухни, я просто не могла не споткнуться. Значит, Пыляев не ложился. О чем это говорит?

Он врет. Это раз.

Он пытался меня убить. Это два.

У него почти получилось. Это три.

Неприятно, черт возьми. Это четыре.

Какая же я дура… Но за что ему меня убивать? И почему тогда газ? Пистолет ведь надежнее. Совесть взыграла, испугался, что не сможет выстрелить? Ведь куда проще повернуть вентиль и уйти по делам. Вернулся бы завтра утром, а меня уже и нет… А если бы квартира взорвалась? Вдруг бы я, проснувшись, свет включила? Что тогда? Тогда Пыляев приобрел бы себе новую квартиру. Да за те деньги, которые можно выручить, продав рубин, он себе десять квартир купит. Или двадцать. И сотню таких пустоголовых дур, как погибшая вследствие утечки газа Пигалица Мария Петровна. Меня трясло от холода, злости и обиды. Самое противное, что я совершенно не представляла себе, что делать дальше. Бежать? Куда? В Вимино? Глупо, Анастасия Павловна женщина замечательная, но Димка – ее сын, что бы она там ни говорила, она его любит. Звонить? Кому? Капитану Сапоцкину? И что он мне скажет? Посоветует уехать, «переждать недельку, пока не уляжется». Бамбр. Наверное, он бы сумел мне помочь, но…

Боже мой, как противно, я уже никому не верю. А если Толик тоже с ними? С какой стати сотруднику ФСБ, или из какой он там конторы будет, откровенничать с одной из подозреваемых? В таком случае выход у меня один: петлю на шею – и вперед, чтобы не мучиться.

– Маша?! Что опять случилось? – Димкино появление «из ниоткуда» меня почти не удивило. Должен же он был проверить, погибла я или нет, огорчился, наверное.

– Маш, да не молчи ты! Вставай! Мороз, а она в тапочках… – Пыляев силой отодрал меня от лавки, попытался подхватить на руки, охнул и сел, держась за колено. Болит, наверное. Впрочем, так ему и надо, убийце. Странно, почему мне не страшно? А если он сейчас пистолет достанет и пристрелит прямо здесь? Плевать. Мне сейчас как-то даже хорошо, сидела бы тут и сидела. А в квартире газ. Точно, я же газом надышалась, отсюда и равнодушие к собственной жизни.

– Дима, а зачем ты газ открыл? – Равнодушие равнодушием, но имею я право знать, за что меня пытаются убить.

– Газ? – Он посмотрел на меня, как на смертельно больного человека. – Какой газ, Маша?

– На кухне. Там плита. А в плите газ. Ты подождал, пока я заснула, и открыл газ. Так. – Я жестом попыталась показать, как именно Пыляев откручивал вентиль. – И газ начал идти. Он шел, шел, я бы надышалась и умерла. Совсем умерла, понимаешь?

Димка кивнул.

– Но я проснулась и открыла окно. Я свет включать не стала. Когда в квартире газ, нельзя включать свет, иначе газ может взорваться. Бум – и все.

Вместо ответа он набросил мне на плечи куртку. Зачем мне еще одна куртка? Ну, пусть будет, раз ему так хочется. Куртка была мягкая и пахла Пыляевым, ткань еще сохраняла тепло, а я поняла, что замерзаю. Точнее, уже замерзла, не чувствую ни рук, ни ног. Нужно подняться в квартиру. Но тогда Хромой Дьявол меня убьет. А если останусь здесь, тоже умру, от переохлаждения.

– Я еще тебя искала.

– Машенька, милая моя, пойдем в… В машину. Там тепло. Давай, солнышко, вставай. – Димка говорил еще что-то, но я слышала лишь звук его неестественно ласкового голоса. Когда-то давно моя бабушка таким же голосом объясняла мне, почему папа с мамой больше не приезжают, тогда я тоже отказывалась понимать слова и тихо ненавидела этот приторно-сладкий, точно искусственный мед, голос.

– Машенька, Машуля, пожалуйста…

Все-таки я очень сильно надышалась газом, сознание ускользнуло…

– Маша, открой глаза. Маша, посмотри на меня…

– Отравление плюс переохлаждение…

– В больницу…

– Мужчина, успокойтесь!

– Маша, ты меня слышишь?

Да… Наверное, да. Я слышу. Вокруг так шумно. Зачем все эти люди и сирена? Почему болят ноги? Такое чувство, будто ступни раскалываются на тысячи мелких кусочков. Где Дима? Я должна слышать его голос, иначе потеряюсь.

Вокруг темно.

Я открываю глаза, но темнота не исчезает. Наоборот, она тянется ко мне, обнимает, растворяет. Я не хочу растворяться в темноте. Отпусти. Меня ждут.

Кто?

Не знаю.

Не помню.

Он же звал… Куда идти?

– Пигалица, немедленно открой глаза!

– Мужчина, уберите руки! – Поздно. Темнота отступила, вокруг все плывет, но, главное, темноты больше нет. Димка. Он здесь. Он больше не позволит мне потеряться. Я хотела дотронуться до него, но рука весила целую тонну, целую тысячу тонн. Миллион. А Димка понял и осторожно сжал мои пальцы. Поэтому я не испугалась возвращения темноты…

Какой удивительный сон, словно и не сон вовсе. Вокруг туман, мягкий и добрый. Он укутывает меня с ног до головы, подобно огромному пуховому одеялу. И как же хорошо лежать под этим одеялом…

Лежать?

Да, тело говорит, что я лежу.

Телу приятно, тепло и спокойно.

Туман нежно баюкает тело на своих ладонях… Жаль, что по ту сторону сумрака не желали понять, насколько мне хорошо. Голоса врывались в мой уютный мирок, и туман отступал перед их напором. Я пыталась с головой зарыться в несуществующее одеяло, но чужая речь сама вползала в уши. Или глаза. Слова похожи на цветные пятна. Я слушала и смотрела одновременно. Никогда не пробовали смотреть чужой разговор с закрытыми глазами?

– Да успокойся ты наконец! – Визг пилы и сине-желтые разводы. Ну зачем же так орать? – Сказали же, что жить будет.

Кто будет жить? Голос стал нежно-голубым, совсем как васильки. Мне недавно подарили васильки… А голос ассоциировался с железной дорогой и погонами. Глупо. Что общего у железной дороги и погон? Погонов? Наверное, правильно будет «погон».

– Сам виноват! – Нервный голос окрасился в грязно-фиолетовый цвет. Некрасиво. – Нечего было самодеятельностью заниматься! То же мне, Шерлок Холмс выискался! Охранник хренов! Зла не хватает!

На кого он злится? Шерлок Холмс – знакомое имя. Друг? Родственник? Знакомый?

А я кто?

Я… Знание пришло ниоткуда. Я – Пигалица Мария Петровна. Мне двадцать восемь лет. Шерлок Холмс – это главный герой книг Конан Дойла, сыщик. Железную дорогу с погонами объединяет капитан Шпала. И противный голос, кстати, принадлежит ему. Не совсем верно, Шпала – это кличка, прозвище, на самом деле у него другая фамилия. Другая… Знаю же… Сапоцкин! Точно. Капитан Сапоцкин. Туман окончательно рассеялся. Наверное, следует проснуться, хотя я и так не сплю. Кажется. Сейчас открою глаза и посмотрю.

Все плывет и кружится, желудок, протестуя, сжался в тугой комок, и я застонала.

– Очнулись? – Надо мной склонилось бело-зеленое пятно. Пятно разговаривало и шевелилось, и от этого становилось только хуже.

– Голова кружится? – участливо поинтересовалось пятно. – Потерпите немного, сейчас укольчик сделаем – и все пройдет, а вы пока глазки закройте, полегчает.