Дипломатия Симона Боливара - Анатолий Глинкин

Ривадавиа, как и Боливар, провел немало лет в Европе, добиваясь дипломатического признания Объединенных провинций Рио-де-Ла-Платы европейскими государствами. Французские просветители и идеологи североамериканской революции оказали большое влияние на его мировоззрение. Он понимал значение решения социальных вопросов для укрепления независимости. В правительстве Буэнос-Айреса Ривадавиа выступил инициатором ряда реформ, отвечавших интересам капиталистического развития и расширения демократических прав населения.

На этом общность между Ривадавиа и Боливаром кончалась. Их подходы к проблеме латиноамериканского единства были различными. Во внешнеполитической области Ривадавиа, по мнению Москеры, действовал как типичный «портеньо» — так в Аргентине называли жителей Буэнос-Айреса. Занимая командную стратегическую позицию на главной транспортной артерии страны — речной системе Параны, Буэнос-Айрес претендовал на лидирующую роль по меньшей мере в так называемом Южном конусе (Аргентина, Чили, Боливия, Парагвай и Уругвай). Не случайно в Декларации независимости, одобренной Национальным конгрессом в Тукумане в 1816 году, применена формула: «Единодушной волей объединенных провинций Южной Америки…»

Такой крупный деятель нарождающейся аргентинской буржуазии, как Ривадавиа, не мог не понимать значения тесного союза всех стран континента для упрочения их международного положения. Однако в его политике тактические соображения взяли верх над стратегическими, и в предложениях Боливара он усмотрел прежде всего стремление Великой Колумбии дирижировать континентальным оркестром и поэтому встал к ним в оппозицию.

Почти два месяца дискуссий между Москерой и Ривадавиа принесли более чем скромный результат. Ривадавиа сразу же отказался включить в текст договора какие-либо обязательства, касающиеся созыва Панамского конгресса и участия Ла-Платы в предполагаемом латиноамериканском союзе. По словам Ривадавиа, правительство Буэнос-Айреса не могло пойти на такой шаг без предварительного согласия других провинций, а получить его в феврале — мае 1823 года, когда происходили переговоры, не представлялось возможным, так как многие из них не признавали это правительство. Не согласился Ривадавиа и с предложением Москеры преодолеть это препятствие путем включения в договор дополнительной статьи, в которой говорилось бы о намерении Буэнос-Айреса содействовать в порядке добрых услуг вступлению в американскую лигу других провинций Ла-Платы. Такая активность Буэнос-Айреса, по мнению Москеры, могла существенно повлиять на решение внутриполитических проблем Ла-Платы и помочь сплочению вокруг центральной провинции других частей бывшего вице-королевства.

Окончательный отказ Ривадавиа говорил опытному дипломатическому эмиссару Боливара о том, что дело, видимо, не только в сложном комплексе взаимоотношений Буэнос-Айреса с провинциями. Позиция этой страны определялась также претензиями играть роль влиятельного субрегионального центра в системе континентальных отношений. Во всяком случае, Буэнос-Айрес не собирался поддерживать инициативу Великой Колумбии по созданию американской конфедерации. Более того, он хотел ее притормозить.

В ходе переговоров выявились истинные цели Буэнос-Айреса. Его интересовала в первую очередь политическая и военная поддержка со стороны Великой Колумбии в назревавшем конфликте с соседней Бразилией из-за территории, носившей в колониальную эпоху название «Банда ориенталь» (современный Уругвай). Поэтому Ривадавиа предлагал записать в договоре положение о взаимных гарантиях территориальной целостности. Москера не имел возможности посоветоваться с Боготой. Учитывая, что Перу и Чили возражали против такой статьи в договорах, он не решился принять предложение своего аргентинского партнера.

Тогда Ривадавиа представил Москере свой проект соглашения между двумя странами. В нем не осталось почти ничего от первоначальной версии, направленной представителем Боливара Буэнос-Айресу из Чили. После недолгих раздумий 8 марта 1823 г. Москера скрепил своей подписью аргентино-колумбийский Договор о дружбе и союзе, носивший характер общей краткой декларации. Он состоял всего из шести статей. В договоре заявлялось о заключении двумя странами «бессрочного оборонительного союза для защиты своей независимости от посягательств Испании или любого другого иностранного государства». При этом никаких конкретных обязательств участники договора на себя не принимали. Чтобы ни у кого не возникало сомнений на этот счет, было записано: «Осуществление этого союза будет регламентироваться специальным соглашением, учитывающим обстоятельства и ресурсы каждой из договаривающихся сторон». Через три месяца состоялась ратификация договора. Станет ли оборонительный союз политической реальностью? Ответ на этот вопрос предстояло искать в будущем.

Возвращаясь в Боготу, Москера сделал остановку в Гуаякиле и доложил Боливару о результатах своей дипломатической миссии. Они свидетельствовали о немалых трудностях на пути подготовки Панамского конгресса. Безоговорочную поддержку проект Боливара получил только со стороны правительства Перу. При благоприятном развитии событий в Чили можно было надеяться на ее участие. Что касается Буэнос-Айреса, то, по всей вероятности, его правительство собиралось остаться в стороне. Это был тревожный симптом. От слова Ла-Платы зависело немало.

Дипломатическая миссия Санта-Марии в Мексику также встретилась с немалыми трудностями. Освобождение этой страны от испанского владычества явилось результатом многолетней борьбы мексиканского народа во главе с Идальго, Моралесом и другими выдающимися руководителями патриотов. Их героические усилия расшатали устои колониального режима и подготовили его ликвидацию. Однако им не удалось довести дело до окончательной победы. Плодами их самоотверженной борьбы воспользовались консервативные силы под предводительством полковника Агустина де Итурбиде. Провозгласив в сентябре 1821 года независимость Мексики от Испании, они одновременно объявили об установлении в стране конституционной монархии. Когда Санта-Мария прибыл в Мехико, в Национальном конгрессе, заседавшем в столице, происходили жаркие баталии между приверженцами монархии и сторонниками республики. Власть находилась в руках Регентского совета и его председателя полковника Итурбиде, фактически правившего единолично. Во время первой аудиенции Санта-Мария вручил послание Освободителя, который поздравлял Итурбиде с победами в борьбе за независимость, одержанными мексиканскими патриотами под его командованием, и высказывал пожелание, чтобы «Колумбия и Мексика выступали на международной арене, связанные прочными узами и сердечным согласием».[259] Вскоре, однако, Санта-Марии пришлось прервать начавшиеся переговоры.

В ночь на 19 мая 1822 г. в столице Мексики произошел бескровный государственный переворот. Под давлением войск столичного гарнизона группа депутатов Национального конгресса провозгласила Итурбиде императором Мексики под именем Агустина I. Не имея полномочий для заключения договора с монархическим режимом, Санта-Мария обратился в Боготу за новыми инструкциями.

Такой поворот событий в Мексике не был полной неожиданностью для Боливара. Несколькими годами ранее Освободитель высказал предположение: если руководство мексиканскими патриотами окажется в руках креолов-военных, в большинстве своем принадлежавших к аристократии, они попытаются установить в Мексике монархический режим. К великому сожалению, этот прогноз оказался пророческим, и теперь президенту Великой Колумбии, убежденному республиканцу, предстояло определить свою позицию.

Заняв мексиканский трон, Итурбиде через десять дней, 29 мая 1822 г., направил Боливару послание, в котором новоявленный монарх сообщал, что «волей армии и народа» он поставлен во главе империи. «Мексика, — говорилось в послании, признает Колумбию суверенной республикой и предлагает ей вечную дружбу».

Официальная реакция Колумбии, отражавшая прежде всего позицию Боливара, была весьма сдержанной. Если до переворота Освободитель посчитал возможным обратиться к Итурбиде с личным посланием, то теперь он поручил генеральному секретарю правительства Колумбии X. Г. Пересу написать ответ императору Мексики и адресовать его министру иностранных дел этой страны. В документе содержались обычные для дипломатического протокола заверения в дружественных чувствах Колумбии и ее президента в отношении императора Мексики.[260] При этом ответ был отправлен с большим опозданием — только в марте 1823 года, когда режим Итурбиде доживал последние дни.

Такой же линии следовал колумбийский министр иностранных дел Гуаль, предписавший Санта-Марии ждать дальнейшего развития событий в Мексике. В неофициальном порядке Гуаль советовал ему не торопиться с признанием императора, который завтра может быть низложен. Предсказания колумбийского министра скоро сбылись. Не прошло и года, как империя Итурбиде потерпела крах. Незадачливый император был объявлен Национальным конгрессом вне закона и выслан из Мексики. Когда же Итурбиде попытался тайно вернуться в страну, он был схвачен и расстрелян. В письме к Сантандеру Боливар высказал в этой связи свое категорическое осуждение «монархического проекта»: «Пусть Бог избавит нас от карьеры и судьбы Итурбиде. Его смерть составляет третий том истории американских монархов: Дессалин, Кристоф и Итурбиде — все они пришли к одному финалу». Трагический финал этих претендентов на корону в Гаити и Мексике служил для Боливара еще одним доказательством неприемлемости монархических форм правления для стран, освободившихся от колониального ига.