Жизнь побеждает - Ольга Матюшина

— Не думаю, — голос Юры звучит неуверенно. — Она так обрадовалась, что мы доверили ей свою тайну. Уверяла, что обязательно придет. Неужели обманет?

— Юра, Коля, вы здесь? — девочка бесшумно открывает дверь и старается в темноте разглядеть, есть ли кто в комнате.

— Почему так долго не приходила? — набрасываются на нее заговорщики.

— Да я не виновата! Спать мне хотелось страшно, а я даже глаза не закрывала. За Лизой смотрела. Она готовилась к докладу и писала долго-долго. Сейчас она заснула. Я выждала и поползла к вам, даже протез не надела.

— Молодчина!

Соне приятна похвала мальчиков, и она полна желания помочь им. Да и таинственность ночного приключения захватила ее.

— Что я должна делать, говорите!

Юра показывает ей что-то, объясняет, как надо сделать, куда поставить. Девочка поняла.

— А ты повтори, как урок!

И она толково повторяет. Наконец друзья убедились, что Соня сделает правильно. Приготовленное сложили в рюкзак и взвалили его Коле на спину. Соня ползет впереди, за ней Коля, шествие замыкает Юрка. Двигаются медленно. При малейшем шорохе замирают. Остановились у спальни старших девочек. Соня бесшумно скользнула туда и скоро вернулась назад.

— Спят… — шепчет она.

Приятели передают ей вещи. Девочка уносит их в спальню и возвращается.

— Всё правильно поставила? Включила?

— Будьте спокойны. Доброй ночи!

И снова тихо кругом. Спокойное, ровное дыхание детей доносится из спален…

Союз нерушимый республик свободныхСплотила навеки Великая Русь!Да здравствует созданный волей народовЕдиный, могучий Советский Союз!..

Девочки, как ваньки-встаньки, разом садятся на постелях. Они ничего не понимают. В спальню торопливо входит Екатерина Казимировна.

— Что у вас творится? Еще только шесть часов. Почему вы не спите?

— Да здравствует Международный женский день… — слышат они слова диктора.

Соня радостно хлопает в ладоши и кричит:

— Вы же давно мечтали о радиоприемнике! Это подарок мальчиков нам к женскому дню!

Утром в столовой Лиза поймала Дубкова:

— За хороший подарок тебе большое спасибо от всех нас!

— Ты не меня благодари, Вета. Нас много работало, и я, кажется, меньше всех.

— Расскажи, когда вы это сделали, Коля? Мы почти всегда вместе и ничего, ничего не заметили! — спрашивали Чемпиона девочки.

— Откроем им, что ли, тайну изобретения? — обратился Дубков к товарищам.

— Откроем! — согласились мальчики, и Коля начал медленно рассказывать:

— Собственно, изобретатель и герой всего — Гоша!

— Гоша? — в один голос переспросили девочки, с удивлением глядя на него.

Гоша, сердито хмурясь, толкнул Чемпиона в бок.

— Полегче, изобретатель! — остановил Коля товарища. — Итак, я продолжаю. Значит, Гошка решил делать себе приемник. Возился, возился с ним, — всё срывалось. Юрка и я начали ему помогать. Кажется, еще хуже стало. Правда, изобретатель? — смеясь, спросил Дубков.

— Вы только напортили!

— Верно, Гоша! У тебя до нас лучше было. Но мы же искренне хотели помочь ему. У нас просто недоставало знаний. Решили читать книги, но их не было. Достали какую-то трудную. Разобрались в ней плохо. Сделали чертежи, а Сережа доказывал нам, что ошибаемся. Мы спорили с ним, — помните, в пионерской?

— Так вы давно работаете над вашим подарком! — удивились девочки.

— Нет, тогда мы делали просто приемник, а о подарке и речи не было, — сказал Юра.

— Пожалуй, и на приемник надежды тогда не было, — поправил его Коля. — А бросать не хотелось. Сережа достал нам другие книги. Мы читали их вместе, после уроков, в классе. Один раз поссорились. Каждый свое предлагал. Наш крик привлек внимание Тихона Александровича. Он зашел в класс. Спрашивает: «В чем дело?». Мы сначала не хотели отвечать. Гошка, правда, давно предлагал просить завуча помочь нам, а мы хотели сами добиться. Тут Тихон Александрович заметил у нас книгу по радио. Должно быть, сообразил, чем мы заняты, и так просто предложил помочь. Мы ему всё и рассказали. Оказалось, завуч сам увлекается радио. Он при нас разобрал Гошкин приемник и сразу нашел ошибку. Мы еще долго работали над ним. Видели, какой красивый сделали? Думали поставить его к себе, а тут подошел ваш праздник. Кто-то предложил подарить приемник вам…

— Не кто-то, а ты, Колька, посоветовал отдать его девочкам! — поправил его Гоша.

— Сочиняет Гошка! Это мы все вместе надумали.

— Когда же вы его поставили в нашу спальню? — допытывались девочки.

— Сегодня ночью он был водворен на место. А сделала это одна из девочек. Сами догадывайтесь, кто…

Глава десятая

Медицинская сестра детдома не первый год работает с Дмитрием Яковлевичем. Она хорошо изучила его характер и привычки. Всегда замкнутый, немного рассеянный, с виду суровый и равнодушный, он любит свое дело и как отец относится к детям. Последние три дня доктора узнать нельзя. Он молчит, он явно чем-то расстроен. И работает не так, как обычно.

— Дмитрий Яковлевич, вам нездоровится?

— Почему вы так думаете?

— Вид у вас усталый…

Медсестра не решилась сказать, что замечает перемену в нем и не понимает ее.

Дмитрий Яковлевич не ответил на вопрос и задумался еще глубже. Недавно ему позвонили из больницы. Сообщили, что последнюю операцию Галя перенесла плохо; состояние ее ухудшается; опасаются за жизнь.

Доктор не хочет говорить об этом даже медсестре: растревожит еще она всех детей. Они так любят Галю. О Маше и говорить нечего: она каждый день приходит узнать о здоровье подруги. Наверно, сейчас придет. Что ей сказать?..

Но Маша не пришла. Ее и в детдоме нет. Уже вечереет. Надо ужинать. Ищут Машу: она дежурная по столовой. Спрашивают доктора. Он не знает. Внезапно его осеняет мысль: «А что если она в больницу ушла?..

Накинув шубу, доктор быстро, насколько позволяют старые ноги, семенит к автобусу. В вестибюле больницы, прислонившись к стене, плачет Маша. С большим трудом удается заставить ее сказать, о чем она плачет.

— Я здесь узнала… Галочка умирает… А вы обманывали меня, доктор!.. Уверяли, что всё хорошо… Как вы могли так поступить? Если б меня пустили ухаживать за нею, я знаю, я уверена, что выходила бы Галю!..

Девочка закрыла лицо руками. Она не плакала больше, но как-то склонялась всё ниже и ниже. Доктор поддержал ее, усадил и неловко погладил по голове.

— Дмитрий Яковлевич, помогите нам!.. — Маша остановилась, ей страшно трудно было говорить. — Если… если… Галя должна умереть, — сказала она быстро, точно боясь, что нехватит сил на такие слова, — добейтесь разрешения мне остаться с нею последние минуты…

Доктор не расслышал этих слов, так тихо говорила Маша. Но он понял, о чем она просила, и не знал, что ответить. А Маша смотрела на него, не говоря больше ни слова. Дмитрий Яковлевич чувствовал, что отказать в такой просьбе нельзя.

«Я и дочери своей позволил бы… Так лучше…»

Старый доктор, согнувшись больше обычного, пошел к главному врачу. Сначала ему отказали в разрешении Маше дежурить у постели тяжело больной.

— Она расстроит больную и ухудшит дело.

— Не такая это девочка! — заявил Дмитрий Яковлевич. — Она так горячо любит свою подругу. А любовь иногда делает чудеса. Разрешите, коллега, Маше дежурить. Я ручаюсь за нее.

В белом больничном халате, стараясь не стучать костылями, Маша входит в маленькую палату, где лежит Галя. За ней — Дмитрий Яковлевич.

До неузнаваемости изменилась Галя. Глубоко запали глаза. Лихорадочный румянец горит на щеках. Круглое личико вытянулось, подбородок заострился. Тонкие, какие-то прозрачные руки безжизненно лежат на одеяле. Девочка неподвижна, глаза ее закрыты.

Доктор взял Машу за руку, — он боялся, что она крикнет или заплачет. Девочка поняла этот предупреждающий жест. Собрав все силы, она тихо опустилась около постели больной:

— Галочка…

Больная вздрогнула. Медленно, с усилием подняла веки. Маша провела рукой по ее волосам. И когда глаза их встретились и Маша, обхватив руками голову подруги, горячо поцеловала ее, — доктор неслышно вышел из палаты.

«Лучше оставить их одних», — думал он, спускаясь с лестницы.

А Маша, сжимая худенькую руку подруги, шептала ей:

— Галиночка, мне разрешили ухаживать за тобой. И ты должна, я верю в это, ты должна поправиться!..

Вернувшись из больницы, доктор пошел к директору:

— Может быть, вы будете недовольны моим поступком, Тамара Сергеевна, назовете его самоуправством… Иначе поступить я не мог! Да и вы на моем месте другого выхода не нашли бы.

Доктор не отличался многословием. Он был предельно лаконичен. Иногда трудно даже было понять, что он хочет сказать. Сделав такое длинное для него вступление, он долго закуривал папиросу.