Вожди белых армий - В. Черкасов-Георгиевский

"С именем Генерала Шатилова связаны блестящие дела 1-й конной дивизии и 1-го конного корпуса на Северном Кавказе. Великокняжеская операция, послужившая толчком к наступлению на всем фронте Вооруженных Сил Юга России, славная Царицынская операция, в которой возглавляемый им IV-й конный корпус непрерывно был ударным, неблагодарная задача по отстаиванию Царицына в тяжелой обстановке, в качестве Начальника Штаба сперва Кавказской, а затем Добровольческой Армии, в трагические месяцы жизни последней, генерал Шатилов непрерывно мне сопутствовал. Разделив со мною тяжесть изгнания, он прибыл в качестве моего помощника в Крым, чтобы разделить бремя труда и ответственности; когда потребовалось, — стал Начальником Штаба и в качестве такового провел все трудные операции до самой тяжелой — эвакуации Крыма включительно. Своим расселением в славянских странах армия всецело обязана Генералу Шатилову.

Сердечно благодарю Тебя, дорогой друг Павел Николаевич, и твердо верю, что когда счастье и благополучие нашей Родины потребует от русских людей полного напряжения их сил, ты, не колеблясь, придешь на мой зов, и, как всегда, будешь беззаветно работать там, где всего труднее". Оказавшись вместе с начштаба, официальным помощником Врангеля Миллером в Париже, Шатилов, числящийся теперь лишь "в распоряжении Главнокомандующего", был раздражен своим положением неофициального "доверенного лица" главкома, лишь его "политического информатора" по парижским делам. Он пытался представить себя здесь наиболее влиятельной и знающей персоной, отправив, например, в октябре 1923 года строго конфиденциальное письмо Врангелю со своеобразным анализом окружающей его обстановки. Шатилов писал, что великий князь Николай Николаевич "смотрит на все чужими глазами и потерял чистоту взглядов", что тот "вовлекается в орбиту политиканства, подозрений и опасения обвинения с одной стороны в бонапартизме, а с другой стороны — в чрезмерной либеральности, даже республиканстве". Шатилов едва ли не психоаналитиком указывал, что великий князь, "пребывая в состоянии пассивности в тех случаях, когда нужно так или иначе сказать свое слово, проявляет деятельность, когда нужно молчать".

В письме Шатилов наносил удар по авторитету официального врангелевского представителя Миллера, к которому великий князь якобы «охладел», потому что доклады Евгения Карловича ему утомительны и "чрезвычайно тяжелые по форме". Дело дошло, вроде бы, до того, что Николай Николаевич без уведомления Врангеля стал вместо Миллера с удовольствием принимать докладчиком генерала И.А. Хольмсена, а тот был должностным миллеровским подчиненным. Генерал Шатилов стал считать неизбежным раскол в еще не оформленном союзе Врангеля и Николая Николаевича, указывая на ослабление в нем левых сил. Заключал он это письмо, пророча о великом князе — В.К.:"Расчищая себе, путь к В.К., правые монархисты достигнут лишь его изоляции от других элементов эмиграции и отчасти от армии…"

Словом, бывший лучший друг Врангеля из-за уязвленного самолюбия лез не в свои дела, сбивая с толку во Франции его собеседников-политиков. Шатилов сумбурно вырабатывал некий собственный план действий, всех запутывая. П.Н.Врангель со всей откровенностью писал по этому поводу Миллеру:

"Что же касается Шатилова, то убедительно прошу тебя найти способ, не затрагивая его самолюбия, удержать его от участия в политической работе. Ты знаешь, как он мне близок. Я знаю его ценные качества, но хорошо знаю и его недостатки. Умный, отличный работник и горячо преданный нашему делу, он лишен качеств, необходимых для общественно-политической деятельности — тех самых качеств, которыми в полной мере обладаешь ты".

К концу лета 1923 года генерал Миллер закончил заграничную реорганизацию: с военных представителей Врангеля была снята вся политическая и разведывательная работа, теперь они должны были заниматься только вопросами, непосредственно связанными с армией и заведованием офицерскими союзами. В циркуляре Врангеля Миллеру от 13 ноября главком указывал: "Размежевать работу и ответственность". Теперь требовалось разобраться с этим на уровне великого князя. Если Николай Николаевич становится руководителем их объединения с Врангелем, Миллеру было необходимо передать названному князем лицу все разведывательные и информационные отделы, снимая с Главного командования армии дальнейшую за них ответственность. Если же Николай Николаевич уклонится от руководства, всю развед-информработу следовало сосредоточить в руках Главного командования. Великий князь на эти темы не говорил ни «да», ни «нет». Тогда генерал Врангель собрал 16 декабря 1923 года в своем штабе в Сремских Карловцах совещание представителей армейского командования и воинских союзов разных стран, где сделал заявление, которое распространялось потом циркулярным распоряжением. В нем, в частности, указывалось:

"Хотя до настоящего времени Великий Князь Николай Николаевич и не принял еще на Себя общего руководства национальной работой, но и ныне эта работа ведется из Парижа находящимися вблизи Великого Князя людьми в соответствии с высказываемыми им пожеланиями, обязательными для тех, кто отдал себя в Его распоряжение. Большая нравственная ответственность спадает с меня. Отныне все вопросы политические — международного характера, по объединению национальных русских сил и т. п. не лежат более на мне и на представителях Армии…"

В связи с такой акцентировкой в деятельности великого князя по кругу проблем русской военной эмиграции главкому Врангелю требовалось определить дальнейшие задачи своим ближайшим помощникам. Прежде всего, нужно было решить с генералом Е.К.Миллером, продолжающим числиться начштабом Русской армии. Врангель собирался вернуть Миллера в Сремские Карловцы для дальнейшего руководства штабом, а работу по руководству воинскими организациями в Западной Европе передать генералу Хольмсену. Но тут вмешался неуемный генерал Шатилов.

В конце 1923 года Шатилов предостерегал в письме Врангеля, что возвращение Миллера "прежде всего, затруднит твою работу вследствие полной неприспособленности Миллера к Твоему характеру, да и вообще к характеру нашей контрреволюционной работы". Генерала же Хольмсена Шатилов в этом послании топил так:

"Необычайная осторожность его и искание в решении всех вопросов наиболее удобного и компромиссного выхода отвело бы интересы армии на второй план в общей работе, к которой и он приобщен благодаря желанию Великого Князя. Обладая исключительными и благородными качествами честного служаки и, будучи чрезвычайно приспособленным к ведению агентурной работы, он не обладает привычкой к борьбе во всех ее проявлениях".

Генерал Врангель отстаивал Миллера, и в конце января 1924 года Шатилов вынужден был ему написать:

"Ты совершенно не раскусил Хольмсена и не вполне знаешь Миллера… Во всяком случае, так или иначе, Миллер — вполне Твой человек. К этому привел его и долг, и то, что теперь его таковым все считают. Что касается И.А. (Хольмсена — В.Ч.-Г.), то он в равной мере и человек противного лагеря, надо его поставить в служебную зависимость от Миллера".

Евгений Карлович Миллер был не столь зависимой фигурой от генерала Врангеля как Шатилов, да и вообще бывший лейб-гвардейский гусар Миллер ведь и сам «ходил» главкомом целой Северной Области в крайнем отличии от бывшего лейб-гвардии «казака» Шатилова, выслужившего лишь помощника "главкома Крыма" Врангеля. Так что, генерал Миллер, трудясь в Париже на переговорах с Николаем Николаевичем, был не пешкой, простым исполнителем директив Врангеля. Он имел самостоятельную точку зрения на ситуацию и не стремился воплощать решения главкома, если они не соответствовали его "самым лучшим побуждениям".

Наконец, Евгений Карлович, отвечая искренностью на всегдашнюю откровенность Врангеля, написал ему, что не сочувствует его последним решениям и "надеялся при проведении их в жизнь в значительной степени их обойти". С немецкой педантичностью он невозмутимо уточнил и причину:

"Ты — человек борьбы, я же принял за правило — ни одного лишнего усилия". Немецкая баронская кровь ледяно текла и в жилах Врангеля, но тут он разозлился и написал Шатилову насчет этого письма Миллера — Е.К.:

"Оно еще раз подтверждает, насколько я был прав, когда писал тебе, что Е.К., несмотря на все свои душевные качества, мне не помощник… Подобное чистосердечие поистине трогательно. Но как при таких условиях вести работу?! Письмо кончается страшной угрозой — вернуться в Карловцы. Голубчик, выручай! Со своей стороны пишу ему, бросая все цветы своего красноречия. Из двух зол приходится выбирать меньшее и решаюсь последовать твоему совету — поручить Е.К. объединение деятельности военных представителей Западной Европы. Решение это, конечно, неправильное, однако другого выхода нет — отход Е.Карловича от нашей работы в настоящих условиях дал бы громадный козырь в руки наших врагов, возвращение же его в Карловцы грозило бы мне воспалением печени и выбытием из строя, от чего дело так же не выиграло бы. Исполняя твои пожелания и, возлагая на Е.К. объединение военных представителей Западной Европы, на тебя одновременно возлагаю задачу — сыпать ему перца в ж…"