Попаданец: Возвращение - Сергей Мельник

– День вам добрый, господин барон. – Он как всегда подошел тихо со спины, правда, задолго еще на подступах засеченный моим Маком.

– Секундочку, – произнес я, ощущая усталость в правой руке от натянутой тетивы лука, и как стрела начала немного дрожать в пальцах от напряжения. – И-и-и! Вот зараза!

Стрела с гулом унеслась в сад, срезая тонкие веточки и застревая попусту в стволе дерева. В очередной раз рыжехвостая бестия успела сместиться, избежав расправы.

– Какой вы, однако, сударь кровожадный. – Аль сгрузил с плеча котомку, принявшись расставлять на столике мои припасы до завтрашнего утра. Так уж получилось, что охрана ко мне не заходила, видимо, по здравом размышлении они спокойно взвалили ношу и бремя по моей кормежке на него.

– Я не кровожадный. – Отложив в сторону лук и стянув из-за плеча колчан, принялся подогревать чайник и расставлять посуду на столе. – Я предупредительный, сим методом я пытаюсь этим крыскам в голову вложить мысль, что нельзя воровать харчи из моего домика.

– А ты бы не разбрасывал все на столе, а убирал в шкафчики, может быть они и не лезли тогда к тебе. – Молодой алхимик брезгливо сбросил с обеденного столика мой носок. – Устроил тут свинарник, такая красота кругом, а он из лука стреляет и грязные носки с объедками разбрасывает по округе.

– Тоска-а-а. – С зевком протянул я, падая в плетеное кресло.

– Ты бы стихи начал писать. – Он извлек из поясной сумки рулон мягкой ткани, в которой были завернуты пузырьки с ингредиентами его пойла. – Попросил бы себе музыкальный инструмент, думал о великом, а не опять за свое…

– Что? – Паршивенько хихикнул я.

– Кто опять позамазывал смотровые зрачки по периметру пещеры? – Алхимик пожурил меня пальцем. – Охрана опять на тебя жалуется. Закрываешь обзор, стучишь по ночам палкой в железные двери, ругаешься непотребно в замочную скважину…

– Тоска-а-а. – Я тяжело вздохнул.

– И последнее! – немного нервно воскликнул он.

– Че? – шмыгнул я носом.

– Прекрати свои фекалии складировать под дверь! – его голос в конце фразы сорвался.

– А че? – Я улыбнулся.

– А ниче! – Он стукнул кулаком по столу. – К тебе чаще всех вхожу именно я!

Я задумчиво подпер голову рукой, наблюдая за его таинством работы. Три четверти красной жидкости, половинка синей мути, пара капель оранжевого и буквально капелька зеленого цвета, теперь потрясти и протянуть мне.

– Ну? – печально вздохнул он.

– Что ну? – печально ответил я ему.

– Ты же знаешь, что так надо, не начинай все по новой. – Он покачал головой. – Там, за дверью маги, каждый с кристаллом слежения и еще кучей амулетов, если магический эфир с твоей стороны хотя бы подернется рябью, тебя будут тыкать насильно этой дрянью, а мне головы не сносить.

Да уж. Парню не повезло. Его приставили ко мне исключительно из-за того, что я бы его не тронул, и теперь убьют, как только он перестанет быть нужным. Почему? Я еще не говорил? Я умер. Да, банально умер в ту ночь на площади, и меня похоронить уже даже успели. Удивлены?

Я принял из рук Аля его коктейль, махом опрокидывая эту горечь в себя и тут же запивая пакость водичкой, поморщившись как от куска лимона. Вы даже не представляете мое море чувств по поводу своей смерти.

Где-то в первые месяцы заключения ко мне сюда в закрытый сад спустилась императрица, бабуля и… Нона. Да, ко мне пришла моя дорогая супруга, под ручку с сильными мира сего. Я писал ей письма, ждал ее и, она пришла, или, может, ее привели, не знаю. Мы сели в саду за столиком, пили чай и молчали.

– Послушай, Ульрих, – первой неловкую паузу нарушила экс-королева. – Это нелегко для тебя будет принять, но во избежание гнева короля нам пришлось вычеркнуть тебя из мира живых.

Вот так вот с извинениями и пожатием плечей мне сообщили сию радостную весть. Ни Нона, ни Кервье не поднимали на меня взгляда, и лишь императрица буровила меня всей тяжестью своего нечеловеческого взгляда, словно обещая мне, что это еще далеко не конец. Тяжелый такой взгляд, с подтекстом и обещаниями, до которых мне еще предстояло дожить.

Бывшая королева удалилась не попрощавшись, император отошел в сторону, а мы с моей супругой остались один на один, силясь что-то сказать и не находя нужных слов.

– Я не подведу, – как-то неуверенно начала она. – Все, что ты делал, все, что преумножил и дал мне, все это останется памятью о тебе.

– Я хотел тебя видеть. – Я поджал губы. – Ты очень изменилась, ты стала прекрасной женщиной, достойной восхищения, и прекрасным правителем.

– Спасибо. – Она опустила взгляд. – Но это я тебе должна говорить спасибо за свою новую жизнь, за свою настоящую жизнь без страха и лжи.

– Я рад, что судьба пусть и на короткий миг свела нас вместе. – Я нежно коснулся ее руки.

– Спасибо. – Она как-то судорожно вздохнула. – Для меня было честью стать тебе женой. Прости меня, если сможешь…

– Тебе не за что просить прощения. – Я покачал головой, наблюдая, как по ее щеке одиноко скатилась слеза. – В том, что случилось, нет твоей вины, мы все заложники большой игры.

Я погрузился в себя, отстраняясь от действительности мира, тяжкие мысли пластами грузного оползня со склона безнадежности давили грудь, не давая полноценно жить и дышать. Я даже не заметил того момента, когда все ушли, ибо так было муторно на душе и противно, что хотелось в голос выть, круша все вокруг. Вся моя жизнь, все мои труды, мысли и чаянья, все было перечеркнуто в одночасье.

Тяжело, очень тяжело мне дались первые месяцы этого муляжа жизни, этого глупого существования. Просто опустились руки, просто не было сил, и желания через не могу вставать с постели. Что помогло? Боль.

Вальери де Кервье привела ко мне двух лекарей души, чьим профилем была боль. Не поняли? Ну что ж, поясню. Два мастера пыток, которые каленым железом по моей шкуре расписали мне всю перспективу от открывающихся мне возможностей, недвусмысленно намекнув, что все вокруг очень зыбко и иллюзорно. Вот, к примеру, посмотри на этот сад, на этот ручеек и милый домик-беседочку. Нравится? А ведь все это может смениться на каменный мешок метр на метр, где ты будешь существовать в кромешной тьме, питаясь собственным дерьмом. Все иллюзорно и нужно ценить сегодня и сейчас, так как уже завтра может и не наступить.

Меня пытали не долго, так как я не герой и уже орал и молил о пощаде с первых мгновений, только заслышав запах своей обожженной плоти и ощутив всю гамму нервных токов, пролетевших по моему организму шаровой молнией по нервным окончаниям. Но, на мой взгляд, главным тут было другое, а именно то, что я пришел в чувство и сдержался, не выдав своего козыря, своей надежды на потаенные мысли и чувства. Я оставил незадействованным Мака, дабы жить дальше, жить вопреки, думая и думая каждый миг, проведенный взаперти о том, что где-то есть небо и я его должен еще увидеть.