Становление личности. Избранные труды - Гордон Олпорт

4. Каким образом история отражает усилия по поиску смысла?

5. Предлагает ли слух экономное и упрощенное объяснение запутанных обстоятельств и эмоциональной ситуации?

6. Объясняет ли он какое-то внутреннее напряжение?

7. Является ли напряжение главным образом эмоциональным или неэмоциональным?

8. Чем порождено напряжение – тревогой, враждебностью, желанием, виной, любопытством или каким-то другим состоянием психики?

9. Оправдывает ли история существование у рассказчика эмоции, в ином случае неприемлемой?

10. Что делает историю важной для рассказчика?

11. В каком смысле пересказ слуха приносит облегчение?

12. Какие присутствуют элементы рационализации?

13. Содержит ли слух возможность проекции?

14. Похож ли он на грезы наяву?

15. Может ли слух выполнять функцию уклонения от чувства вины?

16. Отражает ли он смещенную агрессию?

17. Есть ли вероятность того, что, рассказывая историю, рассказчик приобретает престиж?

18. Может ли слух рассказываться для того, чтобы доставить удовольствие другу или оказать любезность?

19. Может ли он служить для фатической коммуникации? (Иными словами, служит ли он для избегания неловкого молчания, давая кому-то возможность что-то сказать?)

20. Можно ли обнаружить ядро правды, из которого, возможно, слух вырос?

21. Является ли он слухом «для домашнего употребления»?

22. Была ли возможность ошибки при первоначальном восприятии?

23. Каков мог быть ход творческих вкраплений?

24. Есть ли вероятность, что слух содержит уточнения? Какого типа?

25. Быть может, он претерпел искажение имен, дат, количества или времени?

26. Есть ли конкретные названия чего-либо, например, местности?

27. Возможно ли, что произошла полная перемена темы?

28. Есть ли свидетельства конвенционализации? Морализации?

29. Какие культурные ассимиляции он отражает?

30. Используется ли в нем легендарное действующее лицо?

31. Может ли он быть противоположным истине?

32. Остроумен ли он?

33. Способствуют ли циркуляции слуха условия, в которых он распространяется?

34. Что в процессе передачи слуха могло сгладиться?

35. Есть ли в его изложении странности или настойчиво повторяющиеся формулировки?

36. Было ли заострение с помощью умножения?

37. Играли ли роль в заострении движение, размер или знакомые символы?

38. Была ли конкретизация или персонализация?

39. Какие завершающие тенденции можно отметить?

40. Имеет ли слух связь с текущими событиями?

41. Оживляет ли он прошлые события?

42. Отражает ли он относительно более интеллектуальные или более эмоциональные, ассимилятивные тенденции?

43. Все ли детали поддерживают главную тему?

44. Могла ли произойти конденсация тем?

45. Есть ли признаки дальнейшего успешного развития слуха?

46. Каким образом происходит приспособление к ожиданиям?

47. Адаптирована ли история к лингвистическим навыкам слушателей?

48. Было ли приспособление к профессиональным, классовым, расовым или другим формам личных интересов?

49. Есть ли ассимиляция к предрассудкам?

50. Возможно ли, что какая-то часть слуха базировалась на неверном понимании слов?

51. Каково экспрессивное (метафорическое) значение слуха?

52. Представляет ли он сплав страстей или антипатий?

53. Включен ли он в цепочку слухов? Какова его аудитория? Почему?

54. Люди легко верят в эту конкретную историю, потому что их сознание «не фиксировано» или «чересчур фиксировано»?

55. Этот слух следует классифицировать как страшный, враждебный или желательный?

56. Может ли он быть частью организованной кампании слухов?

57. Существует ли его связь с новостями, и какова она? С прессой?

58. История передается как слух или как факт? Приписывается ли она авторитетному источнику? С каким эффектом?

59. Может ли слух являться стадией в распространении слухов о кризисе (бунте)?

60. Каким мог бы быть лучший способ опровергнуть его?

Дополнительные случаи для анализа Читатель может сам попытаться проанализировать следующие слухи:

Случай № 3 За 24 часа до того, как значительный контингент моряков должен был получить увольнение со службы с хорошей аттестацией, среди них прошел слух, что по приказу командира они должны будут ждать отставки еще две недели, пока не будет переведен на консервацию корабль, на котором они служили.

Случай № 4 Говорят, что русские «национализировали своих женщин».

Случай № 5 Каждые несколько лет вновь появляются истории о том, что в Шотландии в озере Лох-Несс видели морского змея.

Случай № 6 В начале второй мировой войны ходили слухи, что Филиппинские острова (по некоторым версиям, и Панамский канал) были атакованы японцами за неделю до нападения на Перл-Харбор, но сведения об этой атаке скрыли от населения.

Случай № 7 Перед вылетом на боевое задание многие эскадрильи страдали от возникающих слухов о том, что их снаряжение имеет какие-то дефекты, что цель почти недоступна из-за противовоздушной защиты и что враг недавно усовершенствовал новое ужасное защитное оружие, которое почти наверняка будет пущено в ход против эскадрильи.

Случай № 8 Рабочие в заводском поселке Новой Англии в самые темные дни депрессии 1930-х годов верили, что богачи беззаботно сбивают детей бедняков своими элегантными машинами, а также что сама депрессия является некоей разновидностью заговора высших классов с целью урезания зарплаты рабочих.

Ожидания и война [234]

Люди мира – самые обычные люди – никогда не создают войны. Их ведут на войну, они воюют и страдают от последствий войн, – но на самом деле они не создают войну. Следовательно, употребляя выражение (как гласит Преамбула к Хартии ЮНЕСКО): «Войны начинаются в умах людей», – мы имеем в виду только то, что при определенных обстоятельствах лидеры могут провоцировать и организовывать народ страны на войну. Сам по себе народ не мог бы организовать войну.

Сказав это, мы должны поспешить признать, что в преобладающих сегодня обстоятельствах трагически легко сфабриковать военный дух в умах людей, внушить им подчинение настроенному на войну руководству. Суть в том, что хотя большинство людей сожалеют о войне, они, тем не менее, ожидают ее продолжения. А то, чего люди ожидают, детерминирует их поведение.

Ожидания сами по себе являются материей сложной, лишь отчасти осознаваемой и лишь отчасти рациональной. Для изменения военных ожиданий на мирные прежде всего требуется тщательный анализ смеси личных и социальных факторов, детерминирующих ожидания людей в сегодняшнем мире.

Крайние взгляды агрессивного национализма

Среди многих теорий, пытающихся объяснить национальную агрессивность, мы обнаруживаем две фатально односторонних. Первая ошибается, приписывая агрессивность полностью идиосинкразиям индивида, вторая – объясняя ее полностью историческими причинами и существующим в мире экономическим дисбалансом. Мы покажем, что понятие ожидания войны является кристаллизацией обеих групп факторов.

Те, кто считает, что основная причина агрессивного национализма кроется в человеческой природе, иногда утверждают, что в каждом человеке заложен инстинкт драчливости. Если это так, тогда что может быть естественнее для него, чем бросаться в сражение всякий раз, когда пробуждается этот биологический инстинкт? Говорят, что даже если не брать в расчет инстинкты, то зачастую жизненные фрустрации так велики, что гнев, враждебность и возмущение кипят в каждой груди, изливаясь в конце концов только через войну. Нам говорят, что личная агрессия смещается на внешнего врага. Враг становится «козлом отпущения» и навлекает на себя гнев, вызванный фрустрациями, с которыми мы сталкиваемся на работе или в своей неудовлетворенной семейной жизни.

Ошибка этого чисто личностного объяснения состоит в том, что каким бы фрустрированным или драчливым ни был индивид, ему недостает способности вести организованную войну. Он способен на вспышки раздражения, хроническое нытье, горький сарказм и личную жестокость, но один индивид не может вторгнуться в чужую страну или сбросить бомбы на отдаленного врага, чтобы дать выход своим эмоциям. Более того, если даже агрессивность нации тотальна – все граждане участвуют в нападении или обороне, – относительно немногие испытывают личную враждебность к врагу. Исследования солдат, участвующих в боевых действиях, показывают, что они испытывают ненависть и агрессивность реже, чем страх, тоску по дому и скуку. Только немногие граждане «агрессивной нации» действительно чувствуют агрессивность. Таким образом, военные действия не могут быть объяснены единственно личной мотивацией.

Итак, интерпретация исключительно в понятиях личной жизни не срабатывает. Как обстоят дела с исторически-экономическим подходом (предпочитаемым, например, марксистами)? Здесь фатальная односторонность также очевидна. Еще ни одной социальной системе не удалось отменить войны. Агрессивный национализм процветал как при коммунизме, так и при капитализме; и в христианских, и в не-христианских странах; среди неграмотных и среди грамотных людей; при авторитарных и при демократических политических структурах. Правда, некоторые страны, такие как Швейцария, добились относительного успеха в избежании войны. И некоторые социальные системы могут увеличить вероятность агрессии – например, фашизм по самой своей природе порождает воинственно настроенное руководство. Но считать, что только один тип социальной системы автоматически исключает войну, а все остальные автоматически порождают ее, – значит противоречить доказательствам истории, в том числе современным.