Проигравший.Тиберий - Александр Филимонов

Единственная надежда Тиберия на перемены к лучшему заключалась в том, что император Август уже настолько постарел, что мысль о его скорой кончине уже не казалась невероятной. Каждый раз, прибывая в Рим, Тиберий узнавал что-нибудь новое о стариковских причудах Августа. Чего стоил, например, один случай, когда Август неожиданно озаботился увеличением населения Рима, а именно — повышением рождаемости среди сословия всадников. Как-то он узнал, что среди молодых отпрысков всаднических семей не слишком популярны идеи брака и семьи. Молодежь совершенно не желала жениться и рожать детей. К чему семейное ярмо, когда можно прекрасно проводить время в обществе гетер и веселых дружеских компаний? Словно и не существовало закона Папия-Поппея, осуждающего безбрачие! Август был разъярен. Он приказал собрать на Форуме все сословие всадников, отделил женатых от неженатых — и убедился, что последние численностью во много раз превосходят первых. «Это подрыв римского могущества! — кричал на них Август. — Отказываясь производить потомство, вы убиваете будущее Рима! Откуда прикажете набирать сенаторов, полководцев, жрецов, юристов — всех, на ком держится римская государственность? Вместо того чтобы исполнять свой долг перед отечеством, вы проводите ночи в грязных борделях!» Об этой речи Августа по Риму ходило много разговоров и злых эпиграмм, затрагивавших его собственный бездетный брак с Ливией. Старик, однако, не на шутку озаботился умножением благородных сословий и даже издал эдикт, в котором каждому всаднику, начавшему усиленно размножаться, обещалось высокое вознаграждение.

Все же Август был еще довольно крепок физически и вполне способен обходиться без удобств, столь необходимых старикам. Он по-прежнему большую часть времени проводил в своем не очень роскошном доме на Палатинском холме, где в одной и той же спальне спал и зимой и летом. Он не бросал физических упражнений, разве только вместо бега по утрам перешел на энергичную ходьбу. Все так же неприхотлив был в пище — фиги, оливки, черствый хлеб составляли его излюбленный рацион. Лишь порой Август начинал жаловаться на боли в ногах, но ноги у него всегда были слабыми, и врачи умели с помощью разных припарок и компрессов снимать ломоту. Да еще в последнее время императора беспокоили боли в мочевом пузыре, вызываемые камнями, но и от камней он умел избавляться — просиживал целыми днями в горячей ванне, пока один или несколько камней, мучивших его, не выходили и боль не утихала. Одним словом, Август если и был стариком, то весьма деятельным. И в подтверждение этого ответил на просьбу сената принять на себя бремя верховной власти еще на десять лет согласием. Просьба была, конечно, формальной, однако ни у Августа, ни у сената и сомнений не возникло в том, что его правление может закончиться раньше чем через десять лет.

Тем более что далеко не все действия Августа носили нелепый оттенок старческого слабоумия, и Тиберий, посещая Рим, видел и понимал, что еще многому может у Августа поучиться. Впрочем, на равную, если не на основную долю заслуг могла претендовать верная спутница императора — Ливия. Может быть, именно ей принадлежала идея об усилении значения преторианской гвардии как защиты и опоры престола. Префекту преторианцев, Сею Страбону, были даны широкие полномочия. Гвардейские патрули можно было видеть повсюду, они могли задерживать всякого, кто казался подозрительным. Благодаря преторианцам в Риме был порядок — ощущение порядка бывало и у Тиберия во время коротких побывок в столице одним из самых сильных ощущений. О волнениях на улицах и городских площадях, об открытых выражениях недовольства не могло быть и речи, если рядом находился патруль гвардейцев — крепких, хорошо вооруженных мужчин с надменными лицами хозяев положения.

Еще одним, весьма полезным нововведением Августа была специальная военная казна, для пополнения которой устанавливался военный налог. Это, с одной стороны, облегчало финансирование армии — всех подразделений из одного источника и в равной мере, а с другой стороны, давало еще один рычаг управления войсками, и рычаг этот находился в руках распорядителя казны, то есть Августа. И при сохранении такого положения должен был перейти его преемнику на императорском троне.

Все, что бы ни делал Август — и даже тот разнос, который он по своему почину устроил бездетным всадникам, — все Свидетельствовало о том, что, несмотря на свои уверения в любви к республиканской форме правления, он создал государство для одного правителя — для себя. Он еще называл себя порой всего лишь чиновником, исполняющим волю сената и римского народа, и многие сенаторы, чтобы польстить ему, хвалили Августа за отсутствие диктаторских замашек. Но всем было ясно, что они живут в империи, под властью единоличного правителя.

Одной из самых популярных тем в Риме для бесед и размышлений была тема наследника престола. Никто не мог с достоверной точностью назвать имя следующего императора. Частые появления Тиберия в столице, разумеется, рождали много разных предположений на его счет. С одной стороны, он был усыновлен Августом и ему было доверено усмирение Германии. С другой стороны, все знали, что Август по-прежнему не очень любит Тиберия и вдобавок окончательно не простил ему бегства на Родос (и верит рассказам и слухам о некрасивых моментах жизни Тиберия на Родосе). И вообще — в народе к Тиберию никогда не относились как к реальному претенденту. Невольно народная молва обращалась в воспоминаниях к былым наследникам Августа — о, сколь блистательны они были по сравнению с этим неотесанным бревном — Тиберием Клавдием! К сожалению, все они умерли — и Марцелл, и Агриппа, и Гай. Отчего боги так несправедливы к Риму?

И хотя все законные права на престол — и по родству, и по заслугам перед государством — были сейчас именно у неотесанного Тиберия, общественное мнение все чаще называло следующим императором молодого Агриппу Постума. Пусть он и не успел еще прославить себя в битвах — но зато он единственный оставшийся в живых прямой наследник Августа. Преимущества Постума перед Тиберием во мнении народном были так очевидны, что у многих и сомнения не вызывало, какой выбор сделает Август, слывущий по праву разумным и трезвым человеком. Агриппа Постум понемногу становился в Риме тем, кем был еще не так давно несчастный Гай. Юноши из лучших семей искали его дружбы. Он действительно мог называть себя главой юношества, потому что был им. Среди римских граждан вдруг вспыхнула восторженная любовь к Постуму, и тот впервые начал ощущать сладкий вкус популярности. Когда он — высоченный, атлетически сложенный, в сопровождении своих друзей проходил по улице, его приветствовали отовсюду, словно он уже справлял свой триумф. Надо сказать, что Постум отвечал горожанам такими же теплыми чувствами, был всегда дружелюбен и ни перед кем не выказывал спеси. Большинству льстила мысль о нем как о будущем повелителе.

В то время многие вспомнили о несчастной изгнаннице Юлии. Ее трагическая судьба — в сравнении с положением ее блестящего сына — поражала несправедливостью. Наказание, которое определил ей Август, выглядело чрезмерным уже тогда, семь лет назад, а теперь люди находили его просто бесчеловечным. Жалели бедняжку Юлию, вспоминали ее добрый нрав и жестокое обращение с ней Тиберия, в сущности никогда не любившего ее. Всем хотелось, чтобы Август вернул дочь в Рим — помимо всего прочего, это явилось бы косвенным подтверждением того, что править Римом будет не Тиберий, а именно Постум.

Когда Август появлялся в людных местах, ему кричали: «Верни свою дочь! Она достаточно пострадала!» Иногда крики такого рода становились слишком громкими и настойчивыми, чтобы можно было их не замечать. В таких случаях выведенный из себя Август ввязывался в перепалку, осыпая бранью собеседников, и во весь голос желал им иметь таких же дочерей и жен, как его Юлия. Сопровождавшие Августа ликторы и гвардейцы быстро наводили порядок, порой арестовывая наиболее активных граждан.

В те дни Август снова принялся повторять немного переиначенное обращение гомеровского Гектора к Парису: «О, лучше бы мне и безбрачному жить, и бездетному сгинуть!» Он был непреклонен и о возвращении Юлии слышать ничего не хотел. Он называл дочь своей незаживающей болячкой. Но, возможно, Август просто не мог себе представить, как поглядит вернувшейся Юлии в глаза после всего, что он с ней сделал.

Атрофии родительских чувств, конечно, способствовало то, что дочь Юлии, Юлия Младшая, пошла по той же кривой дороге, что и ее распутная мать. Об этом Августу сообщила Ливия, которой в свою очередь пожаловался муж Юлии Младшей, сенатор Эмилий. Пока у Эмилия не было прямых доказательств неверности жены, и Ливия всего лишь выразила свою обеспокоенность. Но Август чувствовал, что если она взялась следить за нравственностью Юлии Младшей, то в конце концов появятся и улики. Как тут не вспомнить в очередной раз слова Гектора?