FIASCO. Исповедь трейдера с Уолл-Стрит - Фрэнк Партной

Приятель продолжал объяснять преимущества работы в хеджинговом фонде, а я, вникая в различия между служащими фондов и «пасущими» их сотрудниками инвестиционных банков, не мог удержаться от смеха. Мне вспомнилось, как давным-давно я провел утро с одним продавцом из First Boston, мужиком крепким и солидным, но, по слухам, здорово пьющим. Он курировал некоторые наиболее активные хеджинговые фонды из числа клиентов фирмы. Когда я встретил этого продавца, часы показывали полвосьмого утра, а он был уже под градусом. Прошлую ночь и утро он провел в Атлантик-Сити, и сейчас хвастался не только тем, сколько денег выиграл, но и количеством и разнообразием сожранных им стейков с сыром.

Наш разговор запомнился потому, что никогда больше — ни раньше, ни потом — я не был настолько близок к тому, чтобы блевануть прямо на торговой площадке. Мне пришлось в мельчайших подробностях выслушать описание каждого уничтоженного им куска мяса. Один из них был посыпан перцем, другой — запечен в пахучем итальянском сыре и подавался с маринованными луковками. Желудок у меня — как у страуса, я люблю стейки с сыром из Атлантик-Сити, но все-таки мне стало нехорошо. Продавец спросил, бывал ли я у ДиФранко на Бордвоке. Я бывал. Услышав это, он жутко обрадовался. А в ресторане «White House»? Да, стейки с сыром там тоже шикарные.

Потом он начал допытываться о другом ресторане, но о нем я уже не слыхал. Он спросил, не хочу ли я съесть стейк оттуда. Мне подумалось, что он предлагает смотаться на денек в Атлантик-Сити. B обычной ситуации я был бы только рад, но после его натуралистического описания жирного мяса и всяческих сыров мне вообще не хотелось бы возвращаться в тот город. Кроме того, солнце уже взошло. B знак отрицания я покачал головой. Мужик, настойчиво предлагая мне хотя бы попробовать, с головой залез в свой стол и начал разбрасывать в разные стороны какие-то бумаги.

Сначала я подумал: он ищет или купон, или какую-то другую нужную бумажку, но вдруг, к ужасу своему, понял, что ошибаюсь. На поверхность вылетел очередной порыв бумажного вихря — и вот, свершилось. Передо мной лежал расползающийся кусок тухлого мяса с сыром, на нем сохранились следы зубов, отдельные участки заплесневели, но ошибиться было невозможно. Угадайте, кто из нас съел это...

Я не был уверен: того парня сгубили агрессивные замашки хеджинговых фондов или, наоборот, его выбрали для работы с фондами, поскольку никто о нем не пожалел бы. B любом случае совершенно понятно, что идеалом лучше иметь не этого продавца, а Джорджа Сороса.

B рамках проводящейся перетряски группы производных мы начали проверять списки клиентов — при перемене работы менялись и люди, с которыми вы контактируете. Один из листов оказался никому не нужен; его покрывали имена инвесторов, погоревших на производных в прошлом году. Был там и Роберт Ситрон из округа Ориндж, и несколько уже сменивших работу менеджеров фондов. Маршал Салант сказал, что, скорее всего, все упомянутые там клиенты живы, но кто знает. Страшила клялся, будто бы нашел там имя О. Дж. Симпсона.

B процессе приведения документов в порядок обнаружилось, что группа производных годами посылала факсы Макдоннелу Дугласу, хотя на самом деле адресата звали Макдоналд, — из-за опечатки секретарши. Ну, ошиблась девочка.

За несколько недель до выдачи премиальных жизнь моих коллег превратилась в сплошное предвкушение. Разговоры шли только о раздаче слонов. Меня же эта тема не очень интересовала, поскольку я недавно работал в Morgan Stanley и на особо крупную премию рассчитывать не мог. Беспокойство же старожилов было совершенно неприкрытым.

За день до светлого мига я уже не мог слышать слово «премия» и просто сбежал с работы, намереваясь посетить собачью выставку на Мэдисон-сквер-гарден. Вернувшись домой, я нашел на автоответчике сообщение: Бидьют Сен просил всех захватить с собой чековые книжки, так как нам не только не полагались премии, но мы должны были вернуть часть уже выплаченной зарплаты. Я искренне надеялся, что это окажется шуткой.

Утро дня раздачи премий выдалось суматошным. На работе мне вручили футболку с напечатанным на ней девизом фирмы в моей интерпретации: «Первосортный бизнес второсортными методами». Я постарался спрятать майку подальше от всяческих начальников, не будучи уверенным, что у них развито чувство юмора. Непрерывно звонили «охотники за головами», выпытывая, довольны ли мы премиями. Я звонки игнорировал.

Менеджеры вызывали сотрудников ГПП, одного за другим, в кабинет, где и сообщали размеры вожделенной суммы. Вышедший оттуда Страшила был потрясен и только мычал. Наконец, ему удалось почти членораздельно выразить свою мысль: худший год для Уолл-стрит.

В этот день он ушел с работы пораньше и поехал в Спрингфилд, что в Массачусетсе: там проходило сборище коллекционеров армейских касок, и ему хотелось утешиться, добавив еще один экземпляр к бережно хранимым двум сотням таких же.

Другой продавец решил организовать фонд для скупки дорогущих домов в Гринвиче (Коннектикут). По его словам, после настолько нищенских премий дома там будут продаваться за бесценок кварталами.

Один обычно невозмутимый трейдер из группы производных, ураганом вылетевший из кабинета начальства, пожаловался, что он принес фирме 50 миллионов, а фирма его просто кинула, и немедленно приказал младшему продавцу обзвонить туристические агентства и составить ему программу тура, после чего рявкнул: «Несколько недель меня не будет». Кстати, трейдер этот оставался загадкой для всех. На первый взгляд, кроткий, придурковатый, не хватавший звезд с неба очкарик, он был способен рискнуть сотнями миллионов долларов, а иногда поздними вечерами его замечали беседующим на торговой площадке с шикарными шестифутовыми блондинками. Надеюсь, больше я его не увижу.

Еще один продавец, бывший ранее на дружеской ноге с Бидьютом Сеном настолько, что они даже вместе посещали курсы йоги, вопил так, что крик его доносился и до нас: «Слушайте, вы! Я на такие гроши не согласен! Из кабинета я уйду, только получив не меньше полумиллиона!»

Но все равно, мужчинам на таких мероприятиях везло обычно больше, чем женщинам. Одной сотруднице, например, сообщили: «В нашем бизнесе есть только два типа женщин — стервы и овцы. Так вот, вы относитесь к последним».

И вот, наконец, в страшную комнату зашел я. Маршал Салант по ошибке огласил размер премии коллеги, но быстро исправился, назвав примерно ту сумму, которая мне и была обещана, а после этого стал упрашивать меня не говорить другому сотруднику, что я знаю, сколько полагается ему.

B First Boston дела обстояли еще хуже. Несколько моих однокашников или ушли сами, или были уволены. Один из них учительствовал в Бронксе, другой искал работу, некоторые развелись. Я слышал, что один заматеревший в боях продавец вообще не получил премии. Глава трейдеров, специализирующихся па облигациях Brady, позвонил мне, чтобы сообщить, что он уже бывший глава трейдеров, укрепив тем самым мое мнение — в First Boston не возвращаться. Я выразил ему соболезнования. Он поинтересовался вакансиями в Morgan Stanley. Кто бы мог представить: он будет просить работу у парня, которого два года назад гонял за обедами в Макдоналдс. Я не злопамятен, и мужик тот мне в общем правился, так что я помянул его имя в банке.

Мои коллеги рассвирепели: кто-кто, а наша группа премии заработала. За последний год мы сделали около 400 миллионов долларов, а что получили? Некоторые менеджеры жаловались: им сократили премиальные в 2 раза. Один продавец, который недавно отклонил предложение другого банка, обещавшего ему 1,6 миллиона за два года, назвал свой отказ наиглупейшим решением в жизни. Даже управленцам среднего звена премии сократили процентов на 30. По торговой площадке группы производных эхом отдавались разговоры с «охотниками за головами»: «Нет, я этой нищенской премией не доволен».

Тем временем мексиканский рынок все еще продолжал рушиться. 16 февраля за доллар давали уже 6,1 песо. Прибыль от других проданных нами мексиканских производных составила от 10 до 71% от первоначальной суммы. Как я уже говорил, если доходность облигаций растет, их цена надает. B нашем случае цена все падала, а дно пропасти было еще далеко.

Соединенные Штаты согласились предоставить Мексике заем на 20 миллиардов долларов, предназначенный для поддержания курса песо и выплаты других долгов. Своим решением администрация Клинтона спасла Уолл-стрит вообще и рискованные сделки моей группы в частности. Тем не менее администрации пришлось долго и нудно объяснять, почему это пойдет на пользу остальным американцам, а в то же время секретарь Казначейства Роберт Рубин пытался доказать, что ставки 50% и выше — благо для Мексики.

Так же, как и почти все мои сослуживцы, я начал подыскивать новую работу. С одной стороны, мне хотелось остаться в Morgan Stanley, но с другой — я был против того, чтобы меня задвинули в пыльный угол. Если уж почили в бозе производные возникающих рынков, стоит попробовать свои силы в другой напряженной работе, и я начал прощупывать почву для перехода в отдел «мусорных» бумаг. Трудившийся там продавец предупредил меня: за прошлый год отдел, торгуя облигациями новых рынков, потерял около 80 миллионов долларов. Опросив еще несколько человек, я получил усредненную сумму потерь, равнявшуюся приблизительно 50 миллионам. Вопрос о переходе отпал сам собой.