Игра в реальность - Алексей Калугин

Я задумался.

– Трепищев имеет какое-то отношение к плану, который вы собираетесь осуществить? – спросил я.

– Трепищев имеет самое непосредственное отношение к тому, что делают солтеки, – ответил Парис. – И не столько он сам, сколько его книги. – Предупреждая мои новые вопросы, он быстро произнес: – Больше я вам ничего не могу сказать. По крайней мере, сейчас.

– Ну что ж, договорились.

Я умолк, ожидая, что еще скажет инструктор.

Парис тоже молчал.

– Это все? – спросил я.

– Если у вас нет вопросов… Я имею в виду вопросы по текущим событиям, на которые я мог бы дать вам конкретный ответ.

– Когда мы переместимся в такой вариант реальности, где за выпитую бутылку пива человека не отправляют на принудительные работы? – спросил я.

– Не позднее завтрашнего утра, – ответил Парис. – Точного времени я вам назвать не могу.

– Да мне и не надо.

Помня о привычке Париса бросать трубку не прощаясь, я на этот раз первым нажал кнопку отбоя.

Спрятав телефон в карман, я вернулся на кухню.

– Ну как там? – спросил у меня Витька.

По лицу его скользили красноватые отсветы стоявшего на полу ночника, делая его похожим на маску огненного демона.

– Нормально, – ответил я. – Новые инструкции получим утром.

Витька тяжело вздохнул, хлопнул себя ладонями по коленям и с безнадежным отчаянием покачал головой.

– Начальство, – доверительно сообщил он Трепищеву и многозначительно поднял брови, давая понять, что открыто критиковать начальство не имеет права.

Трепищев с пониманием кивнул.

– Вы знаете, у меня есть один роман, в котором контр-адмирал звездного флота настолько туп, что без адъютанта не может найти дорогу на капитанский мостик, – сказал он, глупо хохотнув при этом. – А у одного из главных мафиози в другом романе постоянно отходят газы, да так звучно, что все на него оборачиваются.

Я посмотрел на Трепищева с глубоким и искренним сочувствием. Если бедолага и в самом деле полагал, что это невероятно остроумно, то дела его были куда хуже, чем мне казалось прежде. А Парис к тому же еще и поручил нам утопить бедолагу в его же дерьме. Хотя я, хоть убей, не мог понять, для чего это было нужно. Ну, допустим, напишет Трепищев десяток-другой похабных книжонок. Так они же будут забыты прежде, чем их создатель сделает шаг туда, где простирается великое Ничто. О каком гобелене вечности в таком случае может идти речь?

Убедившись в том, что ничего интересного я ему сообщить не собираюсь, Витька вновь переключил свое внимание на Трепищева. Разговор у них шел все в том же ключе: Витька излагал свою с ходу придуманную теорию развития творческой личности, а Трепищев с готовностью проглатывал все, что он ему наговаривал.

Я шел на кухню с довольно твердым намерением выполнить указание Париса и положить конец Витькиным устным урокам литературного мастерства. Но, присев на табурет, подумал, а не послать ли к черту этого самого Париса? Хотя бы до завтрашнего утра? Завтра я снова начну следовать полученным от него инструкциям, а сегодня пусть Витька валяет дурака, сколько душе угодно. В конце концов, любой здравомыслящий человек на месте Трепищева давно бы понял, что над ним попросту насмехаются.

– Послушай, Вадим, – обратился я к Трепищеву. – А тебе никогда не приходило в голову написать что-нибудь на тему древнегреческой мифологии?

– Честно говоря, я не очень хорошо знаком с этим предметом, – ничуть не смутившись, признался писатель.

– Ну как же, – решил напомнить ему я, – Одиссей, Агамемнон, Парис… Разве тебе не знакомы эти имена?

– Про Одиссея я недавно кино смотрел! – радостно улыбнулся Трепищев. – А остальные… – Он задумчиво потер пальцами брови. – Нет, не припомню.

Сомнений в его искренности у меня не возни-кало.

– Ладно, друзья мои, – сказал я, прикончив свой кусок пиццы. – Вы можете продолжать вашу многоумную беседу, а я хотел бы отправиться в гости к Морфею. День сегодня был долгим и тяжелым.

– Я положил вам постельное белье на диван, – сказал Трепищев. – А вы, Виктор Алексеевич, – обратился он к Витьке, – можете лечь на кресло-кровать.

– Обо мне можешь не беспокоиться, – махнул рукой Витька. – Сам, если хочешь, иди спать, а я еще посижу. Я обычно раньше четырех не ложусь. Если подкинешь свои книжки, о которых мы говорили, то я их к утру как раз успею просмотреть.

– Конечно! – Трепищев с готовностью вскочил на ноги и, подхватив ночник, побежал в прихожую.

Я вышел из кухни следом за ним, чтобы посмотреть, откуда он будет доставать книги. Оказалось, что вся антресоль была забита запечатанными пачками с книгами.

Я зашел в комнату, взял с тумбочки небольшую настольную лампу и вернулся на кухню.

– Держи, – сказал я, передая лампу Витьке. – Если ты всерьез намерен посвятить ночь знакомству с творчеством нашего хозяина, то мне остается только выразить тебе самые искренние соболезнования.

– По-моему, ты несколько драматизируешь ситуацию. – Витька поставил лампу на стол и, наклонившись, подключил ее к электросети. – Вадим, конечно, парень чудной, но все же не полный идиот.

– Должно быть, он становится идиотом, когда берет в руку перо.

– Анатоль, – с усмешкой посмотрел на меня Витька. – Писатели давно уже не пользуются перьями. Даже пишущие машинки отошли в прошлое. В наше время все литературные произведения создаются на компьютере.

– Если бы компьютер обладал хотя бы зачаточным интеллектом, то он покончил бы с собой после первых двадцати строк, которые напечатал на нем Трепищев. – Я ободряюще похлопал Витьку по плечу. – Будем надеяться, что сопротивляемость твоего разума жесткому внешнему воздействию превосходит возможности искусственного интеллекта.

– За меня можешь не беспокоиться, – заверил Витька. – Мой разум чист и кристально прозрачен, а значит, готов к восприятию абсолютно всего, что будет ему предложено. Уверяю тебя, что бы там ни понаписал Трепищев, утром у меня непременно найдется пара добрых слов для него.

– Ну-ну. – Я снова похлопал Витьку по плечу и пошел в комнату, где для меня была приготовлена постель.

Я действительно чувствовал себя уставшим и ужасно хотел спать. Таких деньков, как сегодняшний, в моей жизни еще не случалось.

Глава 18

Комната, в которой я спал, выходила окнами точнехонько на восток. И конечно же, с утра пораньше какой-то неугомонный солнечный лучик нашел-таки узенькую, почти незаметную для глаза лазейку в плотно задернутых шторах, после чего приложил все усилия к тому, чтобы заставить меня открыть глаза. Приподняв голову, я посмотрел на часы. Было всего без четверти восемь. Если учесть, что последние лет десять я редко вставал раньше полудня, то можно понять, почему я только тяжело вздохнул и снова уронил голову на подушку. Ненавижу подниматься в такую рань. После этого весь день ходишь с тяжелой головой, пребывая в отвратительнейшем настроении, и только тем и занимаешься, что выискиваешь, на ком бы сорваться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});