Последний из Двадцати (СИ) - Рок Алекс

У Руна всё похолодело внутри, а сам он понял, что не способен сделать даже шага в сторону.

Он хорошо знал, кто сейчас стоит за их спиной и смотрит снизу вверх.

— Делай что должно, пострел, — буркнул старик. — Я разберусь.

Старый разбойник разберётся, понимал Рун. Пуще остального смысл его разборок, почему-то, понимали зад и уши. Ибо стоило ему лишь обернуться, как он увидел бы перед собой Матриарха.

Она была злей сто тысяч бесов — не нужно было смотреть ей в глаза, чтобы это осознать. У мальчишки по спине пробежала нервная дрожь, маршем выстроились холодные мурашки. Ветер зачинающегося утра был ничуть не теплее, чем вечерний. Словно впитав в себя частицу Матриарха, что прилетела на нём, он был просто злее.

Счастливица, казалось, сжалась и стала ещё меньше. Казалось, что если до того ей грозила просто смерть, то сейчас нечто похуже.

Мальчишка вдруг понял, что только сейчас заметил, что у неё нет рта. Нос крохотной кочкой торчал на морщинистой кожей, а вот того, при помощи чего она могла бы говорить…

Потому и молчала, вдруг подсказал Руну пришедший в себя здравый смысл, потому и тишина.

Младший из Двадцати шикнул на него — как будто сейчас самое подходящее время для догадок! Память неохотно подсказала — плетение номер семь из стандартного учебника и номер десять. Сплести и пропустить через звезду.

Добыча ночной рыбалки, кажется, стала ещё меньше — ей вряд ли хотелось, чтобы сквозь неё проходило сплетение губительного яда и вынужденного старения? Что вообще можно было получить из подобных заклинаний, да ещё через звезду? Рун не знал, а его будущая жертва и знать не хотела…

Здесь, сейчас и перед ней он ощущал неловкость. Перед ним тварь, но разум всё ещё хранил в себе облик той, кто принесла ему счастье. Не чужое, не своё, а его собственное, личное, точно такое, каким оно ему виделось. В какой-то миг ему показалось, что он понимает того бедолагу из лесу.

Он умер по-настоящему счастливым. Многим ли дарована такая участь?

— Извини… я должен… вот так! — Слова валились из него комьями, застревали в глотке. Проказник ветер вдруг решил, что неплохо было бы поиграть с любопытством мальчишки.

Большая ли будет беда, если он услышит, о чём говорят взрослые?

Маги не дерутся, вспомнилось ему наставление Матриарха. Ну да, как же, мастер Рубера вот был совершенно иного мнения! Маги — разговаривают.

Эти находили слова в молчании. За них говорили другие: листва шелестела женским голосом, что дрожал от возмущения. Матриарх стиснула кулаки и грозно прищурилась — ей была отнюдь не по нраву выходка старого разбойника.

Тот норовил ответить ей скрипом старого пня. Спокойствие, мудрость, бесстрашие. Если что-то когда-то и могло навести тень ужаса на душу старого Мяхара, то грозные, но женщины точно не входили в этот список.

— Ты использовал его, как наживку! — громом без молнии разразилось небо.

— Этот опыт он не забудет никогда. Поймёт. Осознает. Примет. Не согласна? — ручей с старческим голосом журчал мягко, тихо и вкрадчиво. Успокаивающе, вдруг догадался мальчишка. Старик пытается успокоить матриарха.

Номер семь и номер десять, настойчиво напомнил ему здравый смысл. Вынырнув из пучин собственного любопытства, мальчишка уставился на несчастную счастливицу.

И отшатнулся — ещё мгновение назад жавшаяся в углу фигурка теперь стояла перед ним. Смотрела снизу вверх прямо в глаза — так, наверно, встречает свою смерть воин.

Что она хотела ему этим сказать? Что совершенно его не боится? Мальчишка терялся в догадках. Осторожно, боясь оступиться, он сделал шаг назад. Счастливица перед ним, любившая играть людьми, словно куклами, сейчас как будто сама обратилась в подобную.

— Не согласна. Он — один из Двадцати. Когда мы нашли тебя — ты представлял из себя жалкое зрелище, — ветки закачались от внезапного порыва ветра. Тот гнул их сильнее с каждым мгновением, словно в надежде заставить их коснуться земли. — Мы приняли тебя в семью, закрыли глаза на прошлое — и так ты хочешь отплатить?

Рун сглотнул. Его разрывало меж велением Мяхара добить несчастную бестию и дослушать разговор до конца.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Йа… я не хочу тебя убивать, — зачем-то и вдруг начал оправдываться мальчишка. — Просто так надо, понимаешь?

Он по взгляду видел, что не понимает. Невозможно объяснить ту надобность, по которой хочешь отобрать жизнь…

Затрещал огонь, где-то вдали развалилась давно отжившая свой век печь. Рун как не пытался вслушаться в этот звук, не сумел разобрать сказанного. Если старый Мяхар хотел, чтобы его услышала только та, кто надо, то он своего добился.

Младший из Двадцати сглотнул, в душе из ниоткуда родилась обида, и мальчишка сам не мог толком разобрать на что же именно.

— Ему не место за стенами дома. Слышишь?

Рун опустил руку со звездой, едва разобрал это в далёком ночном стрёкоте цикад. И разочаровался — его что же, больше никогда не выпустят из дома?

Счастливица подло и коварно набросилась сразу же, едва выпал момент — липкая, трехпалая ладонь закрыла ему рот, но он успел вскрикнуть. Стремительная, будто поток, она нырнула прочь. Скользкой тварью она удирала прочь, ловко карабкаясь по обломкам. Рун чуял себя бестолковой чушкой. Он швырнул ей вдогонку ловчее заклятие — и конечно же мимо.

Старый Мяхар явился чуть ли не из под земли. Угрожающе и хищно сверкнули глаза учителя, когда он увидел лишь удаляющуюся фигуру чудища. Прищурился, перевёл полный укора взгляд на мальчишку — Руну захотелось провалиться сквозь землю. Он как будто раздумывал, стоит ли задать пареньку трёпку в воспитательных целях или не стоит. Остановился на последнем — в конце концов, неужели он в самом деле ждал, что у мальчишки так легко и запросто получиться отнять жизнь? Не сам ли он велел делать что должно? Просто должно у каждого разное…

— Она…

— Я поймаю её. Потом, — Мяхар старательно скрывал за спокойствием разочарование; получалось так себе.

— Мы ещё не закончили, — в этот раз Матриарх говорила так, что её слышали все. Рун вздрогнул, понимая, что будет дальше. Он повернулся к ней лицом, встретился взглядом: не пристало встречать Матриарха спиной.

Ему казалось, что её лицо при виде того, что с ним всё в порядке смягчится.

Но женщина будто обратилась в камень. Такое не смягчают — только крошат. Он молчал, ожидая вердикта, понимая, что любое оправдание перед ней будет недостаточно.

— А с тобой я разберусь завтра днём. Сейчас — в кровать!

Она щёлкнула пальцами и ещё до того, как мальчишка осознал случившееся, оказался в своей постели.

Вокруг была знакомая комната, у кровати дежурила автоматон-служка — теперь-то он уж точно не посмеет дёрнуться даже в уборную. Рун обиженно накрылся одеялом с головой — слёзы бессильной злобы душили его, не давая успокоиться. Ему казалось, что он будет проклинать старого Мяхара за эту ночную вылазку, треклятую счастливицу, которой удалось дать дёру. И, конечно же, Виску — не иначе как эта прохвостка обо всём рассказала Матриарху! Но вместо проклятий думы занимала молчащая, скверная, тягучая пустота.

Хоть бы, сказал самому себе мальчишка, всё это был просто сон…

Глава девятая, Взаперти

Осознавать свою уязвимость всегда противно.

В особенности для чародея.

Так, наверно, чувствует себя неуловимая мышь, угодившая в примитивную, но мышеловку.

Последний из Двадцати чувствовал себя куда как гаже — имея возможность сворачивать горы и поворачивать реки вспять, он уязвим перед самой обыкновенной дубиной.

Треклятый старикашка! Рун пообещал самому себе, что как только всё это закончится, он обязательно отыщет седого паршивца и превратит его в калоши. Почему именно в них, парень не знал, но голова болела чудовищно.

Попади он чуть ниже или ударь сильнее — и всё. Здравый смысл решил, что нет лучше времени, чем сейчас, чтобы высыпать на голову несчастного свои размышления. Чуть сильнее — и можно было бы возвращать чародея на то же кладбище, где он был пару-тройку часов назад. Воображение вторило, рисуя чудовищные картины отвратительно скорченных разбойничьих рож. Обращённые в булыжники Кровавые Крючья, верно, готовы были бы издохнуть с жуткой досады — всё, чего и требовалось, так это вредного, одурманенного старикашку с хромой ногой…