На крючке - Эмили Макинтайер

слишком близко, стал слишком расслабленным, даже за то короткое время.

Скорее всего, потому что я никогда не рассматривал ее как угрозу.

— Думаю, мне не нужно напоминать тебе, что произойдет, если ты будешь плохо себя вести сегодня вечером? — спрашиваю я, когда лимузин подъезжает к обочине.

Ее глаза сужаются.

— Я хожу на подобные мероприятия с тех пор, как научилась ходить. Мне не нужна ободряющая речь.

Я чувствую ее ярость по всей машине, и это только разжигает пламя.

— Возможно, это и так, — отвечаю я, наклоняясь вперед. — Но теперь ты гуляешь на поводке, милая. Так что не делай ничего, что заставит меня действовать.

Я поднимаюсь со своего места и двигаюсь рядом с ней, потянувшись в карман и доставая тонкий бархатный футляр.

Ее тело прижимается к двери лимузина, как будто даже находиться рядом со мной для нее слишком тяжело.

Я провожу кончиками пальцев по ее шее, откидывая в сторону шелковистые волосы.

— Ты не будешь пытаться сбежать, — я открываю футляр, и у нее перехватывает дыхание, когда она рассматривает инкрустированный бриллиантами чокер. — Ты не скажешь и не сделаешь ничего, что могло бы вызвать беспокойство.

Я вынимаю его из коробки, драгоценные камни прохладные в моей руке, и наклоняюсь вперед, надевая его ей на шею, мои пальцы прослеживают ее кожу, пока я застегиваю его сзади. Мои глаза переходят с ее губ на горло, в животе зарождается желание.

— Вот.

Моя рука проводит по драгоценностям, а затем ложится на выпуклость ее декольте, моя ладонь поднимается и опускается в такт ее тяжелому дыханию.

— Каждой хорошей сучке нужен красивый ошейник.

Она отрывает голову и смотрит в окно. Я беру ее подбородок в руку, поворачивая ее лицо обратно.

— Ты ни при каких обстоятельствах не снимешь это ожерелье. Ты поняла?

Ее челюсть сжимается.

— Я поняла.

— Отлично.

Я подаю сигнал водителю, что мы готовы выйти, и дверь открывается, чтобы я мог встать. Я выхожу из лимузина, поворачиваюсь и тянусь назад в машину. Пальцы Венди щекочут мою ладонь, когда она вкладывает свою руку в мою, и я поднимаю ее прямо себе в руки в тот же момент, когда вспышки от камер начинают сверкать, выстроившись вдоль красной дорожки.

Обхватив ее за талию, я притягиваю ее ближе, наблюдая, как она преображается на моих глазах. Ее лицо озаряется, мегаваттная улыбка украшает ее черты, ее глаза теплеют, когда она смотрит в мои. Мое сердце замирает, отвращение следует за ним, потому что снова мое тело выходит из-под контроля, когда дело касается ее.

Я наклоняюсь, вдыхая носом аромат ее волос.

— Будь хорошей девочкой, и я позволю тебе спать в кровати, а не на каменном полу.

Ее позвоночник напрягается под моей рукой, и она улыбается мне, но ее глаза хранят что-то холодное и темное.

— Веди, хозяин.

Пока мы идем внутрь, мой желудок скручивается в узлы, предвкушение разливается по венам.

Я так близко, что чувствую это на своем языке. И на вкус это как месть.

30. ВЕНДИ

От того, как Крюк говорит со мной, у меня внутри все сворачивается, как от прокисшего молока.

Хотя я и презираю то, что он сделал, его оскорбления сыплются на меня, как ножи, это болезненная пытка. Он вгрызается в мои вены и обескровливает меня, оставляя хрупкой, как опавшие листья.

Мои пальцы путаются в чокере, удивляясь, почему он сказал мне не снимать его. Он красив, но я не могу представить, что его значение намного выше его стоимости, а осознание того, что я даже не могу контролировать то, что на мне надето, — это еще один удар по моей новообретенной гордости.

Тепло ладони Крюка обжигает мое бедро, когда мы входим в главный бальный зал. Он прекрасен — как обычно бывает на таких мероприятиях — люстры, усыпанные кристаллами, столы, накрытые для королей, но я не впечатлена. Я не лгала, когда сказала ему, что была на тысяче таких. У моего отца глубокие карманы, и это делает его известным гостем на многих благотворительных мероприятиях.

Интересно, будет ли он здесь? Эта мысль мимолетно проносится у меня в голове, но я хватаюсь за нее и крепко держу, надежда впервые за несколько дней вспыхивает в моей груди.

Мы проходим через смокинги и бальные платья, пока не доходим до открытого бара, Крюк заказывает виски для себя и передает мне бокал шампанского. Я делаю глоток, наслаждаясь тем, как шипят и лопаются пузырьки на моем языке. Обычно мне не нравится, как алкоголь заставляет меня чувствовать себя, но мне нужно что-то, чтобы сохранять фальшивую улыбку на лице.

— Кстати, с днем рождения, — он прижимает свой бокал к моему. — Ты простишь меня за опоздание на несколько дней, я был очень занят.

Острый укол гнева ударяет меня в грудь.

— Откуда ты знаешь?

Он улыбается, ставя свой виски на барную стойку.

— Ты удивишься, узнав, как много я знаю.

— И что это значит?

— Это значит то, что я хочу, чтобы это значило, — он наклоняется, его глаза становятся холодными. — Я знаю о твоем рождении, Венди Майклз, — его губы прижимаются к моей щеке. — И я буду знать о твоей смерти.

Мое сердце спазмируется, свободно падая на пол.

— Это угроза?

Он вздыхает, отступая назад.

— Я считаю угрозы ужасно расточительными. Я говорю только о том, что намерен довести до конца.

Злость на всю эту ситуацию сжигает меня изнутри.

— Если ты все равно собираешься меня убить, зачем мне быть твоей послушной сучкой? — я осознаю с секундным опозданием, насколько громким был мой голос, и как хорошо он разносился по комнате.

Его рука быстро движется, обхватывает мою шею и рывком притягивает меня к себе. Для любого другого человека мы должны выглядеть как любовники в страстном объятии. Но