Спасение Рейн (ЛП) - Кингсли Келси

Поэтому я шел по улице один и вспоминал тот вечер много лет назад, когда высадил ее в нескольких домах отсюда. Вспомнил, как думал, что она такая юная — «Она гребаный ребенок, ты, мудила». Забавно, что разница в несколько лет могла иметь такое значение, когда ты был так молод. Забавно, что теперь это не имело значения. Забавно, что тогда я не мог смириться с мыслью о том, что хочу ее, а сейчас желание заполняло больше моментов в моем дне, чем я мог сосчитать.

Но мысли и образы нужды и вожделения исчезли в ту секунду, как только я прошел через кованые ворота и попал на кладбище, на котором не был с тех пор, как умерла моя бабушка. В юности мне очень хотелось увидеть могилы бабушки и дедушки, но стыд за то, что я делал, не позволял мне ступить на освященную землю. Страх столкнуться с их неодобрительными призраками не давал мне покоя, и теперь, проходя мимо знакомого ряда, тихо извинялся за то, что не остановился.

— Я уже видел вас, ребята, — сказал я им, как будто они могли меня услышать. — И я вернусь. Только сначала мне нужно сделать это, хорошо? Я просто…

На самом деле я не знал, куда идти. Мне не пришло в голову заглянуть в справочник или спросить кого-нибудь, кто мог бы знать. Но я бродил, быстро просматривая имена на надгробиях, надеясь, что наткнусь на того, кого искал, до того, как стемнеет, потому что тогда не смогу видеть без фонарика — а я ни за что на свете не стал бы гулять по кладбищу ночью.

Я мог справиться со многими неприятностями, но мысль о том, что я один и окружен мертвецами, пугала меня до смерти.

Прошло полчаса, и, сворачивая в очередной ряд могил, я все больше осознавал, что солнце уже заходит, и мне пора возвращаться, когда мой взгляд упал на неожиданного призрака, к встрече с которым я должен был быть более подготовлен. Но то, как мы оба остановились как вкопанные, то, как эти глаза расширились от изумленного узнавания, когда встретились с моими, и то, как эта рука прижалась к сердцу, которое, к моему удивлению, все еще билось после стольких лет…

Я не думал, что мог быть готов к этому.

Я не думал, что когда-нибудь смог бы быть готов к тому, как мое собственное сердце пропустило тысячу ударов, а глаза защипало и обожгло от ревущего панического бегства отчаянных эмоций, пока убеждал свои ноги не бежать к ней, как это сделал бы маленький мальчик, потерявшийся слишком надолго.

— Солджер? — удивленно спросила мама Билли, с опаской шагнув ко мне.

«Она тебя ненавидела».

«Не забывай, она тебя ненавидит».

«Не забывай, что она хотела бы, чтобы ты умер».

Я не позволял своим ногам двигаться, застыв на месте у начала грунтовой дорожки.

— П-привет, — пробормотал я, заикаясь, как идиот. — Прости, я-я…

Мне не хотелось, чтобы она знала, что я ищу могилу ее сына. Не хотелось, чтобы мама Билли знала, что я собираюсь осквернить место его упокоения своим присутствием, прекрасно понимая, что она никогда не захочет, чтобы я находился в пятнадцати тысячах километров от него, когда был причиной того, что его сейчас нет здесь, а сам живу своей жизнью.

Поэтому, вместо того чтобы признать правду, я сказал:

— Я… э-э… я просто собирался прогуляться…

«Ты действительно долбанный идиот».

— Извини, — поспешно повторил я и развернулся, засунув руки в карманы, готовый бежать прочь и вернуться в дом родителей Рэй, пока кто-нибудь еще из прошлого не выскочил и не начал преследовать меня.

Но мама Билли окликнула меня, снова остановив на месте:

— Солджер, нет, подожди.

Не хотелось оборачиваться и смотреть на женщину, которая, как мне хотелось раньше, могла бы стать моей мамой. Не хотелось видеть ту ненависть, которую так отчетливо помнил после вынесения приговора более десяти лет назад. Но я слушал ее шаги, мягко ступающие по гравию, и готовился к неизбежной ответной реакции — «как ты смеешь и кем, черт возьми, ты себя возомнил». Однако я решил позволить этому случиться. Решил, что она заслуживает того, чтобы дать мне это еще раз, не будучи окруженной сотрудниками суда и жалостливым судьей. Это было меньшее, что я мог сделать после той душевной боли, которую она пережила.

Но тут мама Билли спросила:

— Как… как ты?

Это было совсем не то, не словесное избиение, которого я ожидал.

— Что? — Я осмелился взглянуть через плечо.

Мама Билли едва смогла улыбнуться дрожащими губами, но все же улыбнулась.

— Как ты поживаешь? Я… Я слышала, что тебя выпустили, и н-надеялась, что увижу тебя здесь, но…

Что? Я не мог поверить в то, что слышал, в то, что она говорила. Как, черт возьми, могло случиться, что эта женщина, которая так ненавидела меня тогда, могла улыбаться мне сейчас? В какую дурацкую кроличью нору я провалился, когда проходил через эти кованые железные ворота?

— Эм… я в п-порядке, наверное. Я…

Это было слишком неправильным. Это было ужасно и неправильно — стоять здесь, в двух шагах от места, где был похоронен труп Билли, и разговаривать с его матерью, как будто она ни разу не желала, чтобы я поменялся с ним местами.

Я вытащил одну руку из кармана, чтобы ущипнуть себя за переносицу.

— Прости. Я просто… не знаю, что сказать…

— Мне т-так жаль, — выдохнула она, выдавив из себя всхлип и быстро прикрыв рот ладонью. — О Боже, Солджер, мне так жаль.

Слезы хлынули быстрее, чем я успел среагировать, когда мама Билли рухнула передо мной на колени. Плакала, уткнувшись лицом в ладони, и выла, как раненое животное. Мое сердце умоляло обнять ее, а мозг неустанно напоминал мне о том, что она когда-то сказала, и я не мог найти в себе силы прикоснуться к ней так, как мне хотелось.

Вместо этого я достал из кармана смятую салфетку и протянул ей, сказав:

— У тебя нет причин извиняться.

Она приняла салфетку, не задаваясь вопросом, использовалась она или нет, и ответила:

— Да, е-есть. — Мама Билли промокнула глаза и вытерла мокрое лицо. — Я знала, что нужна тебе. Я… я знала, что ты один, и я… б-бросила тебя.

Мой желудок скрутило, когда она произнесла эти слова, поскольку точно помнил, каково это было — быть покинутым ею, и все же я пожал плечами, как будто это не имело значения.

— Все в порядке. Я-я заслужил…

— Не надо, — указала пальцем на мое лицо мама Билли, выражение ее лица теперь было сурово-искренним. — Не говори, что ты заслуживал того, чтобы… чтобы… — она скривила губы, словно не могла вымолвить ни слова, — чтобы тебя сторонились, ненавидели и говорили с тобой так, будто ты ничего не значил. Потому что ты значил для меня весь мир.

Злость прижалась к моей груди, заставив меня задыхаться.

— Это… это в прошлом. — Я покачал головой, прогоняя все эмоции, которые грозили взять верх.

— Я хочу, чтобы ты знал, что я не имела в виду ничего из того, что сказала, — продолжала мама Билли, засовывая использованную салфетку в карман. — Я была зла, обижена и убита горем, но я никогда не ненавидела тебя. И ненавидела только себя за то, что так и не поняла, что у моего сына есть проблемы, ненавидела Бога за то, что он забрал его, и ненавидела твою чертову мать за то, что она поставила тебя в такую ужасную, безвыходную ситуацию… — Она прикоснулась пальцами ко лбу и глубоко вдохнула, слегка покачав головой. — Мне очень жаль. Я не должна была этого говорить.

Я пожал плечами.

— Все в порядке. Она для меня мертва.

Мама Билли поморщилась от резкости моих слов и продолжила:

— В любом случае, — она опустила руку на бок, встретившись взглядом с моими глазами, — я много чего ненавидела тогда, Солджер, но никогда, никогда по-настоящему не ненавидела тебя. И я никогда не должна была говорить то, что сказала.

По кладбищу пронесся ветерок, приподнимая выбившиеся волоски у меня на шее и унося с собой десятилетнюю боль. Позволил маме Билли крепко обнять меня, и я обнял ее в ответ и зажмурил глаза, когда она провела руками по моим волосам и успокоила мое ноющее сердце нежностью, которой мне так не хватало.