Прибежище - Крис Юэн

Мензеру было очень плохо. Сплошная непрекращающаяся мучительная боль. Он кое-как добрался до душевой кабинки. Закрыл дверь и запер на задвижку. На ощупь нашел кран с холодной водой и подставил голову под ледяную струю, тщательно омывая кожу. Внезапный холодный поток был как жуткий удар, но теплая вода сейчас не поможет – нужно, чтобы все поры закрылись, но не расширились.

Мензер скрестил руки на груди, как бы обнимая себя, и яростно заморгал, на некоторое время забыв про то, что этот братец сделал с его запястьем. Моргал он затем, что знал: слезы помогут вымыть из глаз остатки этой химии. Кожа вся горела. И жутко чесалась. Поэтому Мензер и старался держать себя в руках. Если дать себе волю, искушение разодрать лицо будет слишком велико. И тогда раздражение распространится еще шире. И глубже, заберется под кожу. И боль станет еще страшнее.

Вот он и стоял в кабинке, весь дрожа и скрестив руки на груди, пытаясь успокоиться, несмотря на затрудненное дыхание. Так всегда бывает от воздействия этих химических спреев. От них все огнем горит. Глаза. Носовые пазухи. Дыхательные пути. И если под рукой не найдется нейтрализующих средств – пакетика «Алка-Зельцер» или, скажем, магнезии, тогда единственный выход из положения – просто ждать, пока самое худшее не пройдет само собой. Минут десять, если повезет. И тридцать, если нет.

Мензер решил, что прошло уже минут восемь. Но жжение и чесотка и не думали уменьшаться. Глаза ужасно жгло и резало. Из носа текло. Легкие так сжало, как будто на грудь уселся кто-то очень тяжелый.

Одежда была совершенно мокрая. Ледяная вода стекала по шее за шиворот, пропитывая свитер. Стекала и ниже, мочила штаны и попадала в ботинки.

Мензер прилагал все силы, чтобы как-то отвлечься. Загрузить мозги чем-нибудь другим. Подумать.

Боль заставила его думать очень быстро. Она подгоняла мысли точно так же, как заставляла быстрее и чаще дышать. И Мензер пришел к целым трем выводам.

Первый: он недооценил братца и не может себе позволить повторить эту ошибку.

Второй: нужно срочно позвонить и узнать, как там эта девица. Хватит уже допускать ошибки и неверные действия. Нужно удостовериться, что она под надежной охраной и за ней тщательно наблюдают.

И третий: нужно добыть то, чем разжился здесь этот клятый братец. Прежде всего нужно найти его. Заставить его обменяться. Ясно дать ему понять, что это для него единственный выход – уступить и подчиниться.

И единственное, что Мензеру осталось придумать, это способ, с помощью которого он наилучшим образом сумеет осуществить все эти три вещи.

Глава 43

Мой фургон куда-то ехал. Он дергался и мотался подо мной. Я слышал рокот мотора, чувствовал вибрацию сквозь тонкий дощатый пол. На полках и в гнездах, что я приделал к бортовым панелям салона, дребезжали мои инструменты. Задняя грузовая дверь и боковая сдвижная дверца тоже дребезжали. Подвеска скрипела, стучала и подбрасывала машину на ухабах. Мое больное плечо стукалось о толстую металлическую переборку, которая отделяла грузовой отсек от пассажирских сидений.

Голова была в жутком состоянии. Левый глаз заплыл кровью, которая вытекала из открытой раны где-то надо лбом. Я ощупал пальцем кожу вокруг раны и болезненно скривился, поскольку ощутил там нечто мягкое и мокрое. В голове стучало. Здорово так пульсировало. Я вновь и вновь старался вспомнить, что испытал при ударе о кузов. Череп, как мне сейчас казалось, был как яичная скорлупа. Очень хрупкий и уязвимый. Я вспомнил, что мне говорили врачи в больнице. Вести себя очень осторожно и избегать ударов и толчков. И сразу же обратиться в травмпункт, если почувствую симптомы головокружения и иных последствий контузии.

Не думаю, что сейчас меня везут в травмпункт.

Я вообще не имел ни малейшего понятия, куда меня везут. Как не имел понятия, кто эти люди, которые меня везут.

Задняя часть фургона была погружена во тьму. Но где-то в районе верха правой задней дверцы виднелась узкая щель, светившаяся белым. Щель была, наверное, с фут длиной. И шириной в пару миллиметров. Проникавшего сквозь нее света было недостаточно, чтобы что-то рассмотреть. Все, что она давала, это возможность сориентироваться.

Я оперся здоровой рукой о пыльный дощатый пол. Скривился от боли, когда под действием силы тяжести что-то сместилось в голове. Уши тут же заложило. Рот наполнился слюной. Я заскрипел зубами. И попытался побороть возникшее ощущение.

Потом из темноты донесся голос:

– Тебе здорово досталось?

Голос был женский. Я узнал его. Но в нем было что-то незнакомое. Словно женщине горло каким-то образом стиснули или зажали. Трудно понять.

Не уверен, что мне стоило сейчас доверять собственным ушам. Может, это побочный эффект удара по голове. Может, галлюцинация.

– Эй! – снова позвал голос. – Ты меня слышишь?

Я ничего не ответил. Я был занят – пытался проглотить жидкость, которая заполняла мне рот, и при этом не подавиться.

Фургон подбрасывало и болтало. Раскачивало и бросало из стороны в сторону. Мы огибали какой-то угол.

– У тебя есть телефон? – спросил голос.

Я слепо уставился в темноту. Казалось, она раскалывается на отдельные отрезки, расширяется и крутится вокруг меня. И внутри ее возникают какие-то газообразные красные вспышки и пурпурные клочья. Словно я рассматриваю некую отдаленную галактику.

Голос зазвучал снова, раздельно и взвешенно повторяя те же слова:

– У… тебя… есть… телефон?

– Спереди, – выдохнул я. Язык распух и не слушался. Стал огромным, заполнив весь рот. – В бардачке.

Теперь я понял, почему этот голос звучит так странно. Он был хриплый. И гнусавый, насморочный. Как будто женщина жутко простудилась.

– Ты давно здесь? – спросил я.

– Они меня сюда зашвырнули следом за тобой. Ты разве не помнишь?

Я не помнил. Ничего, даже приблизительно.

И в ушах снова зазвучали предупреждения врачей. Об угрозе повторного сотрясения. О внутреннем кровотечении в голове. О тошноте. О головокружениях. О замедленных реакциях и мышлении. О нарушении когнитивной способности. И много еще о чем.

– Мне надо в больницу, – сказал я.

– Не только тебе одному. Становись в очередь.

Раздался сухой щелчок. Вспыхнул слепящий свет. Ребекка держала в руке фонарь. Это был фонарь, который я всегда держал в грузовом отсеке фургона. Ее руки лежали на коленях. А сама Льюис сидела, прислонясь спиной к задней грузовой дверце, вытянув ноги вперед. Ее дорогая кожаная куртка была исцарапана и вся в грязи. Молния полностью расстегнута. Майка в темных мокрых пятнах, которые прилипали к коже.

Луч фонаря был направлен на нижнюю челюсть Ребекки. Он освещал лицо снизу, словно она хотела устроить представление о призраках.

Лицо было в жутком состоянии. Мокрая масса отчасти запекшейся крови. Под обоими глазами – фингалы. Глубокие царапины и ссадины темно-фиолетового цвета. Глаза здорово заплыли. Превратились в узкие щелочки. Словно Ребекку искусали пчелы. Но нос имел еще более жуткий вид. Он был сплющен. Ребекка его прикрыла какой-то тряпкой. Тряпка вся намокла, с нее капало.

– Я уже жалею, что не осталась у тебя на ночь, – сказала она.

– Кто это так тебя отделал?

Ее голова безвольно скатилась вбок, на плечо. Льюис здорово вспотела. Волосы, мокрые от пота, прилипли ко лбу.

Я с трудом перевернулся на бок и пополз к ней. Прилег у ее ног. Я не хотел, чтобы Ребекка говорила слишком громко.

– Андерсон, – пробормотала она. – Он перехватил меня вчера, когда я от тебя уехала. Должно быть, ждал где-то рядом. Сказал, что ему нужно кое-что со мной обсудить.

Льюис чуть посмеялась. Дыхание ее было влажное и хриплое.

– И врезал тебе кулаком? – спросил я.

– Нет, не кулаком. – Ребекка помолчала. Глотнула воздуха. – Он же американец. Привык пользоваться бейсбольной битой.

Она отняла тряпку от лица. Зубы у нее были все в крови. От одного отбит краешек.

Я отвернулся. Ничего не мог с собой поделать.

Льюис выключила фонарь.

– Так лучше?

– Извини.

Она еще похрипела и покашляла, дыша часто и поверхностно. Мокрые всхлипы в горле стали еще сильнее.

– С ним был еще один человек, – сказала Ребекка. – Такой худосочный типчик. С длинными волосами. Думаю, это один из тех, кто обитал в коттедже.

– Лукас.

– Думаю, да. Но он здорово хромал. Я что-то не помню, чтобы ты упоминал про хромоту.

– Я и не упоминал. А как насчет блондинистого?

– Его я не видела.

– И чего он хотел?

– Узнать, что нам удалось выяснить. Они в курсе, что ты брат Лоры. И выяснили, что Лора и Мелани Флеминг – одно и то же лицо. И что Лора погибла. Заставили меня рассказать про ключ от шкафчика в раздевалке. – Ребекка со свистом втянула в себя воздух. – Он ведь так и оставался у тебя, верно?

– Боюсь, что да.

– Ты мне соврал.

– Извини, – сказал я. Мне и впрямь стало стыдно. – Но у меня было чувство, что ты тоже со мной не до конца откровенна. Я подумал, ты что-то от меня скрываешь.