Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма - Славой Жижек

то, что он (не создал, а) захватил. Даже если взять пример Билла Гейтса, то как можно забыть о его грубой тактике сокрушения конкурентов и получения монополии (эта его тактика вынудила власти США начать несколько судебных процессов против Microsoft)? Поэтому ключевой вопрос таков: неужели вне рамок капитализма нет места щедрости? Является ли каждый такой проект примером сентиментальной моралистической идеологии?

Ловушки, связанные с воображением возможных перемен, явно различимы в книге Томаса Пикетти «Капитал в XXI веке»11, которая была своего рода «реалистическим» антитезисом рассуждениям Слотердайка и появилась в результате более чем десятилетнего исследования исторических изменений концентрации доходов и богатства. В XVIII–XIX веках западноевропейское общество было крайне неравным: личные состояния сильно превосходили национальный доход и были сосредоточены в руках богатых семей, образующих жесткую классовую структуру. Это состояние сохранялось даже несмотря на то, что индустриализация способствовала постепенному росту заработной платы рабочих; тенденция к росту неравенства была обращена вспять только в период с 1930 по 1975 год благодаря ряду уникальных обстоятельств. Две мировые войны, великая депрессия, а также появление коммунистических государств побудили правительства развитых капиталистических стран принять меры по перераспределению доходов. (Обратите внимание на странность этого факта: эгалитаризм и всеобщее социальное обеспечение были обусловлены невообразимыми катастрофами мировых войн и кризисов.) С 1975 года, особенно после падения коммунизма, снова возникла тенденция к усилению неравенства; если мировой капиталистической системе позволить следовать своей имманентной логике, результатом будет мир низкого экономического роста, предсказывает Пикетти, отвергая идею о том, что всплески технического прогресса смогут вернуть рост к уровням XX века. Только сильное политическое вмешательство способно противодействовать растущему неравенству – Пикетти предлагает ежегодный глобальный налог на имущество в размере до двух процентов в сочетании с прогрессивным подоходным налогом, достигающим восьмидесяти процентов. Здесь возникает очевидный вопрос: если имманентная логика капитализма толкает его к растущему неравенству и ослаблению демократии, то почему мы не должны стремиться к преодолению самого капитализма? Для Пикетти проблема заключается в том не менее очевидном факте, что альтернативы капитализму в XX веке не сработали: капитализм приходится принять как единственный вариант. Таким образом, остается лишь одно решение – позволить капиталистической машинерии делать свою работу в надлежащей сфере, а эгалитарную справедливость навязывать политически с помощью демократической власти, регулирующей экономическую систему и обеспечивающей перераспределение. Здесь нельзя недооценивать Пикетти: типичным для французских мыслителей образом наивность (вполне им осознаваемая) его предложения является частью его стратегии описания мрачной картины нашей ситуации – вот очевидное решение, и мы все знаем, что оно невозможно…

Хотя это решение, на первый взгляд, противоположно решению Слотердайка, оба они строятся на общей основополагающей предпосылке: капиталистический механизм необходимо сохранить, поскольку это единственный эффективный способ производства богатства, а неравенство следует исправлять путем перераспределения богатства среди малоимущих. Вместо трансформации капиталистического способа производства следует ограничиться изменением распределения. Они расходятся во мнениях о том, как этого добиться: Пикетти выступает за прямое массовое государственное регулирование посредством высоких налогов, а Слотердайк рассчитывает на добровольные взносы богатых. И оба эти решения утопичны в прямом смысле слова. Пикетти прекрасно понимает, что предложенная им модель сработает только в случае применения на глобальном уровне, а не в границах национальных государств (иначе происходит бегство капитала в страны с более низкими налогами); подобная мера предполагает существование мировой власти с полномочиями по ее применению. Однако такая мировая власть невообразима в рамках сегодняшнего глобального капитализма и подразумеваемых им политических механизмов: иначе говоря, если бы такая власть существовала, основная проблема уже была бы решена. Итак, в связи с этой идеей о глобальной власти мы можем повторить то, что Фрейд говорит о психоанализе: в ситуации полного соблюдения условий психоаналитической практики психоанализ перестает быть необходимым.

Именно в этот момент следует проанализировать капиталистическую систему как тотальность взаимозависимых связей и, представляя себе некую меру, обязательно сфокусироваться на ее предпосылках и последствиях: при каких условиях можно представить меры, предложенные Пикетти? Каких дальнейших мер потребует всемирное введение высоких налогов, за которое он выступает? Конечно, единственный выход из этого порочного круга – просто разрубить гордиев узел и действовать. Для акта никогда не бывает идеальных условий – всякий акт по определению приходит слишком рано; нужно начинать с чего-то, с конкретного вмешательства и иметь в виду последующие осложнения, к которым такой акт приведет. Иными словами, настоящий утопизм – представлять себе, что глобальный капитализм в том виде, в каком мы его знаем сегодня, будет функционировать как сейчас, но с высокой налоговой ставкой. Тогда, возможно, Слотердайк в чем-то прав, и мы должны представить себе более радикальные изменения, переход к экономике дарения. Мы часто слышим, что коммунистическое видение опирается на опасную идеализацию людей, приписывая им некую «естественную добродетель», которая попросту чужда нашей (эгоистичной и т. п.) природе. Однако Дэниел Пинк в своей книге12 ссылается на ряд исследований в области поведенческих наук, свидетельствующих о том, что по крайней мере иногда внешние стимулы (денежное вознаграждение) могут быть контрпродуктивны: оптимальная производительность достигается, когда люди видят в своей работе неподдельный смысл. Стимулы могут подвигнуть людей выполнять скучную рутинную работу; но в случае более интеллектуальных задач успех отдельных людей и организаций больше зависит от их гибкости и новаторства, поэтому людям все чаще необходимо находить внутреннюю ценность в своей работе. Пинк выделяет три элемента, лежащие в основе такой внутренней мотивации: автономность (способность выбирать, какие задачи решать и каким способом), мастерство (процесс превращения в эксперта) и цель (желание сделать мир лучше). Вот что пишет Пинк об исследовании, проведенном в Массачусетском технологическом институте:

Они собрали группу студентов и дали им ряд задач. Например, запомнить последовательность цифр, решить ребус, разгадать пространственную головоломку или даже выполнить физическое задание, скажем, забросить мяч в кольцо. Для стимулирования их работы им давали награды трех уровней: за посредственный результат они получали небольшое денежное вознаграждение, за хороший – среднее вознаграждение, а если оказывались в числе лучших, то им доставался большой денежный приз. Выяснилось следующее: пока в задании использовались только механические навыки, бонусы работали так, как и ожидалось: чем выше награда, тем лучше показатели. Но если задание требовало хотя бы элементарных когнитивных способностей, увеличение награды приводило к снижению показателей. Как такое возможно? Этот вывод как будто противоречит тому, что многие усвоили на уроках экономики: чем больше вознаграждение, тем выше производительность. А тут нам говорят, что, как только затрагивается простой познавательный навык, все переворачивается с ног на голову, и создается смутное впечатление, будто идея о столь неожиданном влиянии вознаграждения какая-то левая и социалистическая, не так ли? Этакий странный