Ювенилия Дюбуа - Николай Александрович Гиливеря

камень. Мотает головой на балкон. Заговорщицки качаю в ответ. Ретируемся. С нас грозно спрашивают вдогонку, куда это мы собрались? Отшучиваемся, нужно посекретничать. Закрываемся на балконе.

Первый заход по праву принадлежит Р… Заправляется он на счёт три. Очень долго держит, после оседает на холодный пол. Выдёргиваю аппарат из его рук, беру с табурета вторую половинку. Повторяю операцию. У меня выходит заправиться на второй счёт. Никогда не думал, что можно так резко уйти в аут. Р. himoy не балуется, соответственно, это просто природный прикол, но какой, suchara, сильный!

Сидим. Мёрзнем. В открытое окно валит снег. Мне хватает сил зажечь себе сигарету. Голова напоминает дельфина, который ныряет в облака, а затем снова выныривает в сырость. Мы смотрим друг на друга и улыбаемся. Интересно, Р. тоже видит дельфина или он переживает шутку про ленивца? А может третье? Хотя, честно говоря, мне уже pohui. На дрожащих коленях поднимаюсь, висну подбородком на оконной раме. Нос втягивает чудесную прохладу. Во внутреннем дворе пускают унылый салют. Какие-то черти орут «ура». Снег продолжает приятно кружить, обволакивая собою видимое пространство.

Смотря на всё это — вспоминаю детство. Каждый Новый год я наряжался в разных персонажей. Казалось, что волшебная ночь никогда не пройдет; что она будет вечной. Мама с отцом всегда принаряжались. Угощения же готовились с ночи тридцатого числа. Отец всегда возмущался таким напрягам всё время повторяя: «В Новый год люди отдыхают. Купят один салатик, немного алкоголя и просто расслабляются. А ты из праздника делаешь испытание!»

Хорошие времена. Сейчас уже всё не то. Нет Деда Мороза. Нет рядом мамы с папой. На голове моей появляются новые седые волосинки, да и лицо округлилось. Оно больше не выглядит юным. Циферблатные стрелки часов вечно спешат. Будто назло стараются как можно быстрее приблизить момент, когда я буду вспоминать о своих молодых годах со слезами на глазах понимая, что уже ничего не вернуть. Да и сейчас уже, говоря по правде, ничего не вернуть.

Когда ты ещё маленький, то не понимаешь всей прелести невинности. А когда вырастаешь — становится слишком поздно. Что с нами стало? Когда мы превратились из милых и хороших деток в obossannyh narkomanov (Р. походу задремал и реально обмочился), которые отдалились от теплоты семейного очага? Нам нужны лишь бабки и наслаждение, но если это так, то почему так гадко?

Бью Р. по щекам. Он нехотя приходит в себя. Меня уже отпускает. Дурашливый друг понимает, что обмочился, ныряет в ванную комнату — переодеться, пока никто не видит. Как бы мне не хотелось поугарать и немного пристыдить Р. перед всеми, но стоически не выдаю его. Так и выглядит настоящая дружба, господа присяжные.

В свете стробоскопа (который купила К.) и громкой музыки, появляется лицо А. с вопросом, где нас так долго носило. Говорю, что все норм, сейчас будем.

Сделав все чистые дела, возвращаемся в развернувшуюся вакханалию. Девчонки вовсю отплясывают. Один Ю. сидит как дурачок, копаясь в телефоне. Накатываем с Р. водки прямо с горла, немного перекусываем, а затем присоединяемся к пляскам. Танцевать мы не умеем, а вот смешно парадировать танец — всегда пожалуйста. Мне действительно становится лучше. Среди этих людей не так одиноко, да и музыка слишком громкая, чтобы можно было о чём-то задуматься.

Ближе к половине третьего А., Ю. и Ф. заказывают такси. Всё равно здесь негде ложиться спать, а на полу никому не хочется, особенно мне.

Ещё немного болтаем втроем. Р. окончательно отпустило, но теперь мозг окунулся в токсичность алкоголя. Меня прилично мажет, хотя, казалось бы. Желаем друг другу добрых снов, расходимся.

Навязываюсь переночевать эту ночь на кухне по старой памяти, так как не хочу идти в такой поздний час до своего дома. Я не то, чтобы трус, но дорога с закоулками выглядят так, будто ночью в их пределах насилуют и убивают. В праздничную ночь насилие особенно актуально.

Перед сном вымываю посуду (это мой подарок), завариваю себе чай, пропускаю ещё одну сигарету. Вот теперь можно на боковую. Поздравляю всех с ещё одним прожитым годом.

Стою в комнате. В руках чемодан. Напротив же стоит человек. Лица не разглядеть. Я так понимаю, у нас какая-то сделка. Всё оговорено, нечего простаивать почём зря. Одновременно начинаем сближаться, левитируя в сантиметре от пола. Вдруг раздаётся сигнал пожарной тревоги. Я в смятении, как и человек. Головы начинают кружить, пытаясь найти причину. Чувство беспокойства одолевает. Ещё понимаю, что человек напротив — я сам, так как он двигается зеркально, да и этот картофельный нос…

Сон быстро уходит, превращаясь в головную боль и похмельное состояние. Тело болит, а звук сигнализации всё не утихает. До меня быстро доходит, что мерзкий звук доносится из реальности, чья-то квартира в доме стала бенгальским огоньком.

Выдёргиваюсь к входной двери. Смотрю в глазок: задымления нет, но это ещё ничего не значит. Возможно, дым просто не успел добраться до этого этажа. Живёт Р. под крышей (как теперь и я). А если горит первый этаж или второй?

Открываю дверь. Выхожу в общий коридор, принюхиваюсь. Ничем не пахнет. Не знаю, что делать. Самый простой вариант разбудить Р. и К..

Забегаю внутрь. Ещё когда я был в роли постояльца на кухне К. попросила не заходить в спальню без стука. Случился такой разговор после того, как однажды я заскочил в комнату, а там голая К. искала себе трусики. Но сейчас дело срочное, может, мы уже медленно умираем от угарного (невидимого) газа, я ведь ни разу не попадал в подобные ситуации. Чёрт знает, как всё это должно выглядеть в жизни.

Границу с коридора в комнату пересекаю на цыпочках, словно не хочу разбудить засранцев, но я ведь за этим и иду, blyat`! Странный похмельный дядя. Тяжело быть адекватным после der`ma, особенно когда в довесок по ушам бьёт сирена.

Вот они, два мирно сопящих тельца. Оба раздетые. В её руке зажат обвислый chlen Р., а его ладонь висит на лобке возлюбленной. Очень романтично и красиво. Правда, неловко будет будить их в таком виде. К. точно разозлится на меня. Она девушка с достоинством и характером. Лучше уж сгорит, чем вот так её увидит друг непонятный чел.

Аккуратно нащупываю руками кончик одеяла. Накидываю его на жалкие пьяные тельца. Надеваю маску страха, начиная расталкивать Р., как сумасшедший. Я трясу его и шепотом ору: «Urod, мы походу горим! Какого чёрта ты не слышишь эту hren’?! Вставай, походу надо валить!»

Р. непонимающе таращится своими