Кречет. Книга 1-4 - Жюльетта Бенцони

его генералу, чтобы он смог выяснить о нем побольше.

— Поскольку генерал не говорит ни на языке сенека, ни по-ирокезски, ни на одном из треклятых языков этих треклятых краснокожих, то я бы удивился, если бы ему удалось это сделать.

— Ну, а ты?

— Я-то? Я говорю на всех этих языках!

— Тогда, — заключил Лафайет, нервничавший еще более из-за полученного им отпора, — займитесь пленником. Посмотрим, что вы сможете узнать. К тому же, — добавил маркиз, обращаясь к Жилю, — индеец может подождать, тогда как я должен срочно переговорить с графом де Рошамбо и шевалье де Тернеем. Армия потеряла здесь уже слишком много времени. Нужно идти вперед, черт возьми! Вперед! Король послал сюда войска не для того, чтобы они бездельничали здесь, на берегу океана.

Ноайль снова засмеялся.

— Мы все того же мнения! Скажите только, куда вы хотите вести нас так стремительно?

Лафайет посмотрел на своего родственника строго и вместе с тем снисходительно.

— В Нью-Йорк, конечно! Разве вы не слышали, что Клинтон удерживает город? Не могу понять, почему вы до сих пор не отправились туда?

Сейчас же проведите меня к генералу…

Выразив таким образом свое недовольство, маркиз де Лафайет, генерал-майор армии Соединенных Штатов, и шедший позади него его адъютант устремились в дом Уинтона так быстро, что стоящие на страже моряки едва успели отсалютовать.

Жиль и Тим остались со все еще связанным пленником, стоявшим между ними как, столб.

— Эх! — вздохнул юный бретонец. — Как мало для него значит захват пленного! Как подумаешь, что он хотел заставить меня отпустить этого маленького дикаря…

— Ба! Это так естественно! Ему все индейцы кажутся одинаковыми. Он из тех людей, которые думают, что они их хорошо знают и приглашают на ужин алгонкина и ирокеза одновременно, а затем удивляются, увидев, как после поданного на десерт торта с кленовым сиропом один из них спокойно уходит, унося с собой скальп своего сотрапезника. Однако ты совершенно прав: этот малыш чертовски интересен.

И безо всякого перехода Тим начал очень быстро говорить что-то индейцу, сопровождая свою речь выразительной жестикуляцией, что, впрочем, вначале не произвело на мальчика большого впечатления. Его лицо выразило лишь отвращение, а рот сжался, но, по мере того как Тим говорил, мальчик слегка успокоился и издал несколько звуков, не похожих на крик, а следовательно, долженствующих быть звуками человеческой речи.

— Что он говорит? — спросил Жиль.

— Ну, он как раз ничего и не говорит… сказал только, что он — воин, а раз так, то мы свободно можем привязать его к столбу пыток, но это ни к чему не приведет, поскольку мы не получим от него ничего, кроме улыбки презрения, даже если изрежем его на мелкие кусочки…

— К столбу пыток? Этого мальчика? Да за кого же он нас принимает?

Тим пожал плечами и покачал головой с многозначительным видом.

— Он принимает нас за достойных противников. Только не думай, что слова про столб пыток — это остроумная шутка. Насколько я знаю индейцев сенека, этот, как ты говоришь, мальчик достиг возраста, когда становятся мужчиной и проходят ритуальные испытания, которые превратят его в воина. Его появление у нас — это его проверочное испытание.

— А что это значит?

— Это значит, что его брат не обязательно должен был покинуть место своей стоянки, а просто он проделал долгий путь в поисках таких приключений, какие бы дали ему впоследствии возможность стать вождем. Приключений, о которых он будет рассказывать, сидя вечером у костра.

— Но на что же он рассчитывал, придя сюда?

Объявить нам войну в одиночку?

Эта идея не слишком удивила Тима.

— Он принадлежит к племени ирокезов, а ирокезы способны на все что угодно… Проще говоря, он пришел сюда с тем, чтобы добыть несколько скальпов. Чем больше он принесет их, тем больше его будут уважать!

— Сначала нужно, чтобы мы согласились на это, — пробормотал Жиль, неприятно пораженный. — Не представляю пока, что нам с ним делать… или, скорее, что ты сам будешь делать с ним, потому что меня зовут.

Действительно, один из часовых, стоявших у дверей дома Уонтона, выкрикнул имя Жиля: генералу, очевидно, понадобился секретарь. Тим засмеялся:

— Я поступлю с ним так, как он поступил бы с нами, будь он на нашем месте! Я отдам его в руки скво. Интересно будет посмотреть, как этому воину понравятся пироги с акацией и варенье, что делает Марта.

Марта Карпентер была дамой сердца лесного следопыта, и они были, несомненно, созданы друг для друга. Крепко сложенная молодая женщина, цветущая блондинка, душистая, как свежие сливки. Марта уверенно и умело управляла большим шипшандлерским магазином, доставшимся ей в наследство после смерти отца.

Тим подмигнул своему другу и, не развязывая для вящего удобства своего пленника, водрузил его на свое могучее плечо, подобрал гусей, оставленных Ноайлем, и взял курс на угол Лонг-Уорф-стрит, где его возлюбленная царила среди тросов, якорей, рыболовных сетей, навигационных приборов, инструментов и орудий разного рода, а также трубок, бочонков табаку, рому или ружейного пороху, короче, среди всего того, что могло понадобиться для снаряжения судна и обеспечения сносного существования его экипажа.

С сожалением вздохнув. Жиль проводил своего друга взглядом и вошел в дом Уонтона. Он вдруг почувствовал, что ему, пожалуй, больше хочется услышать звонкий смех Марты Карпентер, чем пронзительный голос г-на де Лафайета, так мало походившего на тот идеал человека, который он создал в своих грезах. Жиль наделил его чертами своих излюбленных героев, а теперь выяснилось, что Лафайет, в конце концов, самый обыкновенный офицер, такой же, как и все прочие, правда, не такой красивый, как Лозен, не такой симпатичный, как Ноайль, и гораздо менее обаятельный, чем Рошамбо. Но меньше всего Жилю нравился голос Лафайета.

Жиль услыхал его, лишь только очутился в вестибюле, он будто наполнял весь дом, поднимаясь временами до фальцета, что показалось Жилю особенно невыносимым. В голосе чувствовалось нетерпение, лишь слегка смягченное ноткой почтения, и даже если очень постараться, то нельзя было не расслышать слова, которые произносил маркиз:

— Вот каково положение американских сил: они разделены на три главных корпуса. Первый корпус под командованием генерала Гейтса действует в Южной Каролине, но его изрядно потеснили, второй корпус отдан под начало Бенедикту Арнольду, победителю при Саратоге, который господствует над фортом Уэст-Пойнт и таким образом обеспечивает защиту долины Гудзона. Третий же корпус, самый значительный по численности, так как он насчитывает около шести тысяч человек, да прибавьте еще почти столько же ополченцев, состоит под командованием самого генерала Вашингтона. Он удерживает Джерси и пытается деблокировать Нью-Йорк. Я