Вампиры замка Карди - Б. Олшеври-младший

Граф упивался ароматами цветов. Сладость жасмина, парфюмерная изысканность роз, и тонкое благоухание невидимых во тьме ночных фиалок, и влажная листва, и земля, и даже пыльца деревьев — все смешалось в единый пьянящий букет. Вот странность: вампиры не дышат — но запахи различают тоньше, чем даже самые чуткие из живых существ. Со стороны старинной мраморной скамьи дохнуло тонким ароматом женщины, живой женщины, недавно сидевшей здесь… И более грубым — яблочного пирога с корицей. Граф подошел к скамейке. На ней лежали бархатная подушечка, книга и тарелочка с пирогом. Граф улыбнулся. Лизе-Лотта! Вот кто тут был! Она забыла книгу на скамейке. Дед позвал ее, и она убежала, бросив недочитанную книгу и еще нетронутый пирог. Непростительная ошибка… Если бы не книга, граф не заинтересовался бы ею.

А книга… Старинное издание Шиллера. «Коварство и любовь». В бархатном переплете, с золотым обрезом, с изысканными гравюрами.

Когда-то он любил книги.

Он уже давно не читал — ему достаточно было читать в крови людей их мысли, их жизни — но сейчас ему вдруг вспомнилось… Как это было, когда он еще не стал вампиром.

Он взял книгу в руки. И почувствовал ту, которая держала эту книгу до него. Она оставила на страницах влажные следы своих пальцев. Невидимые для всех — но ярко-осязаемые для вампира следы. Держа книгу в руках, граф почувствовал эту женщину. Вспомнил, что видел ее мельком, но не заинтересовался… Она показалась ему слишком невзрачной. Но сейчас он ощущал ее всю, как если бы она сидела рядом — нет, как если бы она лежала в его объятиях! Легкость ее худенького тельца, косточки, как у птички, нежную сухую кожу, короткие пушистые кудряшки… Она нездорова — последствия долгого пребывания в гетто и еще более долгого нервного напряжения. Да, она напряжена… Пульсирует от напряжения. Она боится! Да, боится!

Граф невольно облизнулся и почувствовал, как вспыхнул только что утоленный голод.

Для вампира нет ничего слаще страха.

Он наслаждается тем страхом, который внушает жертве его приближение. Но это слабый страх. Как пивной хмель. Обычно на долю вампира достается только такой вот легкий предсмертный ужас…

Страх, выпитый сегодня вместе с кровью девочки, был сильнее и вкуснее. Она почти не испугалась вампира. Потому что она боялась уже до того. Боялась бомб, падавших на ее город. Боялась чужих солдат с мерзкой гавкающей речью, ворвавшихся в ее дом. Когда граф пил кровь девочки, он читал ее прошлое, ее жизнь, ее страхи… Ужас, когда под ударами прикладов упал ее отец и чужие солдаты выволокли его из квартиры. Невыносимое страдание, когда чужие солдаты расстреляли бабушку и младшую сестричку. Мучительный страх в тюрьме. Яростный страх, когда ее разлучили с матерью. Все это придавало ее крови все новые вкусовые оттенки…

Но страх женщины, читавшей вечером в саду эту книгу, был глубже, изысканнее.

Она начала бояться давно, еще в детстве… И не прекращала бояться ни на миг. Вся ее жизнь была непрекращающимся страхом!

Редкий случай. Редкая удача.

Должно быть, кровь ее необычайно вкусна.

Кровь девочки покажется всего лишь игристым молодым вином, когда ему удастся попробовать кровь этой женщины — кровь, подобную драгоценнейшему коньяку столетней выдержки, позабытому в дальнем углу винного погреба, случайно найденному, поданному к столу в золотых кубках, вовсе не предназначенных для коньяка, потому что коньяк следует пить малыми порциями…

Граф почувствовал трепет вожделения, пробежавший по его телу.

До утра оставалось еще много часов.

И он пошел искать женщину.

Ярко горели во тьме серебряные решетки на окнах замка. Страшное, жгучее серебро… Тщетная предосторожность!

По первому же безмолвному требованию вампира, часовые сами открывали ему двери… И тут же забывали о проскользнувшей мимо них тени.

Повинуясь странному чувству, граф сначала навестил библиотеку. Он нашел все книги, которые брала эта женщина. Гете, Гейне, Шекспир… Двое из трех запрещены нынешним немецким правительством. Какая глупость! Зачем жить, если ты не читал ни Шекспира, ни Гейне? А она рисковала, читая эти книги… Понимала, что рискует, боялась, но все-таки не смогла уступить соблазну прочесть их. Не в первый раз, должно быть… Никто не стал бы рисковать ради Шекспира, если бы не читал его раньше.

Да, Шекспир…

Когда-то он сам любил Шекспира.

…Просто войти к ней в комнату? Заставить ее открыть дверь?

…Или лучше вызвать ее в сад?

Да, лучше в сад.

Там спокойнее.

Лизе-Лотта услышала этот зов во сне.

Голос был бесконечно родным и любимым, а зов — таким желанным… Она не могла устоять.

Она выскользнула из постели и пошла: босиком, в ночной рубашке, даже не накинув халат.

Часовые, мимо которых проходила Лизе-Лотта, казались какими-то неживыми, словно манекены. И они ее не замечали. Не пытались остановить. Тем лучше для них: сейчас Лизе-Лотта растерзала бы любого, кто бы попытался остановить ее.

Она шла на зов, звучавший где-то в глубине ее сердца… Или в мозгу? Во всяком случае, слух здесь был не при чем. Она не просто слышала — она чувствовала этот зов всем своим существом: душой и телом!

Она спешила.

Она чувствовала: это зовет ее Джейми. Он вернулся, чтобы жениться на ней и увезти ее в Лондон. Он стоит там, такой же юный и хрупкий, каким она его запомнила, и она тоже снова юная девочка с косами до колен, и не было всех этих страшных лет, ничего не было, только сон, и Джейми вообще-то никуда не уезжал, просто он наконец-то решился сделать ей предложение! Она должна спешить, Джейми даст ей понимание и радость, о которых она давно забыла…

Потом она поняла, что это не Джейми, а Аарон. Он по-настоящему любит ее. Всегда любил. Так сильно, как никто в этом мире. Он пришел сказать, что на самом деле не умер. Он перехитрил своих палачей. Он жив. И Эстер жива. Они уедут все вместе. И Михеля возьмут. И будут жить большой семьей. Да, они снова будут счастливы… Аарон — мудрый, сильный, заботливый — он ждал ее, чтобы заключить в свои объятия! Она должна спешить, Аарон даст ей защиту и нежность, без которых она так долго жила…

Когда она вышла в сад, и зов сделался четче, она осознала, что не Джейми и не Аарон — откуда им здесь взяться? — это Курт зовет ее! Ей бы надо испугаться, как всегда, когда она сталкивалась с Куртом… Но Лизе-Лотта почувствовала, что он изменился. Вернее, не менялся вовсе, никогда не менялся. Нет, он не стал чудовищем с похотливым ртом и жесткими руками… Он был все тем же милым, романтичным, застенчивым мальчиком, так пылко любившим ее, так горячо мечтавшем ее защищать! Она должна спешить, Курт даст ей любовь и страсть, которых она никогда не знала…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});