Сердце, живущее в согласии - Ян-Филипп Зендкер

– Нет. Нет. Нет.

Иногда нас соединяет радость, и в своем счастье мы на несколько драгоценных секунд становимся единым целым, потому что никто не в состоянии в одиночку выдержать колоссальную созидательную силу момента.

А иногда нас соединяет горе. Мы сливаемся в боли и тоже на несколько драгоценных секунд становимся единым целым, потому что никто не в состоянии в одиночку выдержать колоссальную разрушительную силу момента.

Мы с Тхаром Тхаром забрались в сарай. Я лежала в его объятиях, чувствовала мужской запах, незнакомый, но не отталкивающий. Мое тело все еще дрожало. Его – тоже.

Два лихорадочно бьющихся сердца, которым никак не успокоиться.

Невзирая на холодную ночь, стало жарко, от пота намокли волосы. Тхар Тхар осторожно отвел их с лица.

Он улыбался, нежно и мягко.

– Когда ты в последний раз слышала голос моей матери? – тихо спросил Тхар Тхар.

– Кажется, в Кало. Если она заговорит снова, ты ей что-нибудь скажешь?

Тхар Тхар задумался.

– Нет, – наконец ответил он. – Ничего.

– Совсем ничего?

– Да.

– И у тебя нет вопросов к матери?

– Уже нет.

– После всего, что с тобой происходило?

– Нет.

– А почему?

– То время прошло.

– Ты ненавидишь свою мать?

– Нет.

Я подумала немного, потом поцеловала Тхара Тхара в нос.

– И ты даже не хочешь узнать, почему она…

– Уже не хочу. Спроси ты меня в лагере, ответ был бы другим. – Он лег на бок, подперев лицо локтем. – Тогда я весь превратился в ненависть, был невероятно зол. Мое сердце переполняла горечь. Если бы ты лизнула мое сердце, отравилась бы. Мы все были узниками лагеря. Не только носильщики. Солдаты и офицеры – тоже. Все, кроме одного. – Тхар Тхар внимательно смотрел на меня, словно хотел убедиться, понимаю ли я его.

– Кроме кого?

– Мы были пленниками собственной ненависти, – продолжал он, не отвечая на вопрос. – Узниками отчаяния, ожесточенности, горечи и тревог. Даже если бы нас отпустили по домам, мы бы остались в плену у лагеря. Всякий, кто там побывал, до конца жизни несет лагерь в себе. Всякий, кто стал жертвой насилия, несет в себе насилие. Всякий, кого предавали, несет в себе предательство. Как часто я мысленно ссорился с матерью! Проклинал ее. Спрашивал, почему она оставила Ко Гуи, а не меня. Чем я перед ней провинился, если с самого детства она была со мной холодна? Я жаждал ответов на риторические вопросы. Жизнь потеряла ценность и смысл. Я ходил в джунгли, надеясь подорваться на мине, желал, чтобы меня разорвало на тысячу кусков. Зачем прозябать в темнице, полной гнева и горечи? Это холодное, темное и ужасно одинокое место. Смерть казалась единственным выходом. Я так думал, пока мне не показали свет. Мне часто снился сон. Я видел мать и брата. Они стояли рядом со мной, я даже чувствовал их дыхание. И вдруг – поворачивались и молча уходили, взявшись за руки. Я пытался бежать следом, но не мог шевельнуться. Хотел крикнуть, чтобы подождали меня, но не мог произнести ни звука. Они шли по дороге, все удаляясь. Потом я замечал, что весь изранен и, наверное, скоро умру. Становилось страшно. И в этом месте ко мне всегда подходил солдат и бил прикладом винтовки по лицу. Я просыпался и снова задавал себе одни и те же вопросы. Чем я заслужил такой ад? Почему оказался отверженным?

Тхар Тхар перевернулся на спину. Заложив руки за голову, он смотрел вверх. Я глядела на него, осторожно водя пальцем по его губам.

– И время не приглушило остроту страданий?

– Их приглушило не время.

– Тогда что? – (Тхар Тхар молчал.) – Но теперь ты не пленник лагеря?

– Нет. Разве я похож на пленника?

– Ни капельки. Как ты освободился?

– Сдался любви.

– Просто взял и сдался? – недоверчиво спросила я.

– Нет, не просто.

– Решение целиком зависело от тебя?

– Вовсе нет, – задумчиво ответил Тхар Тхар. Он повернулся ко мне. Впервые за эти дни у него сверкали глаза. Я обвила ногу вокруг его бедер и прижала его к себе. – Ты права, все зависело от меня. Скажем так: ко мне пришла любовь. Я не заметил, как это случилось. Она стояла у двери, прося разрешения войти. Она проделала долгий путь, и я не посмел ей отказать. Знал: если не впущу, вторично уже не придет.

– А как любовь связана с пленением в лагере?

– Чтобы простить, мы должны любить и быть любимы. Освободятся только те, кто прощает. Каждый, кто достигает прощения, вырывается из плена.

Глава 7

Он коснулся моих самых чувствительных мест. Проник в меня, и не только телесно.

Часть его останется во мне.

Проснувшись утром, я увидела рядом с собой чашку теплого чая и большой букет красных гибискусов с веткой жасмина, распространявшей удивительный аромат. Спальный мешок У Ба был пуст. Кажется, я заспалась.

Подстилки детей тоже свернуты, все уже работали в поле. На крыльце, попивая чай, сидели Тхар Тхар и У Ба. У меня снова заколотилось сердце.

Тхар Тхар приветствовал меня робким, нежным взглядом. Он сразу же поднялся. Некоторое время мы стояли молча, смущаясь, как два подростка.

– Спасибо за цветы, – прошептала я. – Ты очень заботлив.

Его лицо расплылось в улыбке. Как я завидовала его глазам.

– Доброе утро, Джулия, – поздоровался брат. – Ты хорошо провела ночь?

Последняя фраза прозвучала двусмысленно. Я пыталась по лицу У Ба понять, что ему известно. Но нет, он ничего не знал, просто интересовался, хорошо ли я спала.

– Великолепно, – сказала я, украдкой улыбнувшись Тхару Тхару. – На редкость замечательно.

Тхар Тхар переминался с ноги на ногу.

– А почему Моэ Моэ меня не разбудила?

– Мы попросили тебя не тревожить, – ответил У Ба. – Иногда человеку нужно подольше поспать.

– Я схожу за чашкой и принесу поесть, – сказал Тхар Тхар, ретируясь внутрь.

Я села рядом с У Ба. Он смотрел на меня по-особому пристально, такой же взгляд был у него в день нашей первой встречи десять лет назад.

– У меня заспанный вид? – попыталась пошутить я.

– Ты выглядишь… – У Ба склонил голову набок, подыскивая нужные слова. – Сегодня ты выглядишь по-другому.

– И как же?

– Очаровательной. Очарованной. Красивее, чем обычно.

– Спасибо за комплимент, дорогой братец, – засмеялась я, положив руку ему на колено.

Хотелось его обнять. Давно мне не было так радостно.

– Я просто хорошо выспалась, эти места благотворно действуют. Вот и все волшебство.

Тхар Тхар принес рис, овощи и пару вареных яиц. Я была настолько взбудоражена, что едва смогла есть. Мы все молчали. Во дворе кудахтали куры, в тени лестницы разлегся пес. Воздух был приятно теплым и пах свежими цветами.

Тхар Тхар теребил рясу, тяжело дышал. Видимо, хочет мне что-то сказать, но не решается. Думаю, он стеснялся У Ба. Словно почувствовав это, брат ушел внутрь.

Я нежно посмотрела на Тхара Тхара:

– Какая у нас сегодня работа? Уборка? Стирка? Кулинария?

– Ты не откажешься со мной прогуляться? К уроку английского мы вернемся.

– С удовольствием. И куда пойдем?

– Хочу кое-что тебе показать.

Мы шли по тропе между буровато-коричневых полей, уже свободных от урожая, мимо пальм, банановых деревьев и порослей бамбука. Спустившись в узкую долину, пересекли ручей, за которым лежал лесистый холм. Над головами синело небо без единого облачка. Мы почти не разговаривали, лишь обменивались взглядами, и с каждым шагом молчание становилось все приятнее.

Я мысленно возвращалась к минувшей ночи. Как относиться к случившемуся, не знала, но то, что происходило между нами, и близко не напоминало мои эфемерные нью-йоркские романы. Кажется, я начинала понимать. Тхар Тхар открыл мне дверь, взял меня за руку и показал тайники, где прячется радость, научил не бояться своих желаний.

Моя близость с ним не нуждалась в словах, – казалось, что я очень давно знаю этого человека. Как и откуда – объяснить не могла. Тхар Тхар был первым мужчиной, в котором я почувствовала родственную душу.

Мне хотелось взять его за руку, хотелось целовать и ласкать, но я не решалась.

Невдалеке от вершины холма стояла ступа. Я давно ее заприметила, глядя с монастырского двора. Тогда мне казалось, что до нее топать и топать. Ступу окружала поляна с несколькими маленькими храмами и алтарями. С нее открывался потрясающий вид на долину. На алтарях и у входа в храмы верующие оставляли приношения: рис, цветы и фрукты. Их стараниями здесь собрались десятки фигурок Будд, расставленных и разложенных повсюду.

Верхушка ступы была позолочена. Негромко позвякивали привязанные к ней колокольчики. Одна ее часть, обращенная к долине, была оштукатурена и покрашена в белый цвет. С других сторон ступа выглядела совсем обветшалой. По каменной кладке змеилась большая трещина, поросшая травой и кустарниками. В некоторых местах они полностью закрывали камень. Только сейчас я заметила опасный крен ступы. При таком угле наклона она давно должна была обрушиться.