Дочь вне миров - Карисса Бродбент

— У тебя были ещё?

— Братья и сестры? Да. Нас было семеро. И мои родители. — Клип — быстрее и резче. — Это был шумный дом.

Семь. Каким ужасным и жутким, должно быть, было превратиться из семьи такого размера в… ничто.

— Расскажи мне о них, — тихо сказал я.

— О моей семье?

— Да. Какими они были?

Я видела, как руки Макса остановились, уголки его рта слегка сжались. И я смотрела, как его глаза уходят далеко, словно погружая пальцы ног в память.

— Слишком много есть, что сказать. Мой отец был громким и дружелюбным. Моя мать застенчивой и сдержанной.

Кли-п. Медленнее.

— У меня было три брата и три сестры. Брайан, Вариасл и Артаклиус. А потом близнецы, Шайлия и Мариска. А потом Кира.

Шесть братьев и сестер. Я представляла себе молодого Макса, забившегося в угол, чтобы убежать от шума, или ссорящегося с братьями и сестрами из-за повседневных будней. Неудивительно, что он был так разборчив в своих вещах. Вероятно, он вырос, постоянно защищая их от дома, полного людей.

— Ты, наверное, был… вторыми по старшинству, — предположила я.

Достаточно взрослый, чтобы отточить чувство бдительности, намеки на которое я улавливала тут и там. Достаточно молод, чтобы доказать свою бдительность, вступив в армию.

Он взглянул на меня, показывая слабый проблеск удивления.

— Хорошая догадка.

Я прижал палец под одним глазом, довольный собой.

— Я понимаю тебя, Макс. Ты не такой уж загадочный.

Только частично верно. Это было приятное чувство, но определенно было еще много вопросов.

Он одарил меня ухмылкой, говорящей, что он тоже это знает.

— В таком случае, всезнающая, я могу перестать отвечать на твои вопросы.

— Расскажи мне о сестре, которую я видела.

Улыбка исчезла.

— Не про смерть, — быстро добавила я. — Расскажи мне о ней при жизни.

— Это была Кира, самая младшая. — Клип. Вместо того, чтобы сжечь мертвый цветок, он свободно держал его в руках, сложив их на коленях. — Она была самым странным человеком. Ей нравились — как бы это еще сказать — грубые вещи. Как пауки и прочее. Умная как грех. И она только начинала. Ей было двенадцать, когда она умерла. Ни у кого не было возможности увидеть, кем она была или кем стала бы…

Он нащупал слова, затем сдался и погрузился в молчание.

Как всегда, мысли Макса были закрыты занавеской, которую я не могла раздвинуть. Но я все еще могла чувствовать его горе, портящее воздух между нами, отголоски того, что я чувствовала, когда была в его разуме, отголоски того, что я чувствовала в своем собственном сердце. Я знал эту потерю.

— Когда работорговцы пришли в мою деревню, — сказала я, — я оставила всех, кого знала. Моих друзей, мою семью. Мою маму. Их отправили на шахты. Только меня продали лордам.

Я до сих пор помню, как они выглядели, их спины выпрямились, когда их уводили в ночь, полные достоинства в этих прямолинейных серебристых линиях. И я наблюдала за ними из этой шаткой телеги, готовясь к новой жизни.

— Мне жаль, — пробормотал Макс, и это звучало так, будто он действительно имел это в виду — как будто он чувствовал это со мной.

— Я уверена, что теперь они все должны быть мертвы. Шахты убивают быстро. Или, возможно, они все сначала покончили с собой. — Среди взрослых всегда ходили разговоры о том, что они будут делать, если окажутся у входа в эти туннельные гробы. Нередко целые деревни глотали яд, спрятанный под языком, вместо того, чтобы столкнуться с унизительной и неизбежной смертью. Я представила, как эти силуэты рушатся ряд за рядом. Отбросила мысль. Проглотила.

— Но самое ужасное, — продолжала я медленно, — это думать, что они все похоронены где-то в яме вместе с множеством других рабов. И я ненавижу их смерть. Но что я ненавижу больше, так это то, что не осталось никого, кто помнит их жизнь.

Никого, кроме меня.

Моя мать была могущественной и мудрой. Она была центром мира для меня и для людей нашего сообщества. И она превратилась в ничто иное, как сжатую горсть моих воспоминаний.

Теплый ветерок трепал мои волосы, вызывая дрожь в листве. Я чувствовала тепло плеча Макса рядом со своим, хотя мы оба были совершенно неподвижны.

— И кто мы, черт возьми, такие, — сказал он наконец низким и хриплым голосом, — чтобы нести что-то столь ценное?

Одна из многих неуверенностей, о которых я не говорила вслух, но которые каждый день терзали мои мысли. У меня не было ответа.

Я услышала глухой звук ножниц, падающих на сырую землю, руки Макса были неподвижны. Мы долго сидели в тишине, горе и воспоминания сплетались вокруг нас призраками.

Я не была уверена, сколько времени прошло, прежде чем он снова заговорил.

— Как ты добралась до Ара?

— Большую часть я не помню. Я была сильно ранена.

— Ты перетащила себя через океан с этими ранами?

— Да. — Я позволила себе упасть назад в траву. — Мой друг помог мне уйти.

— Блондин.

Стыд пронзил мою грудь. Остатки прощания с Серелом обожгли мою щеку.

— Я оставила его, — прошептала я. — Он помог мне, и я ушла от него.

— Ты вернешь его, — пробормотал Макс.

— Верну. Я должна.

— Ему повезло, что ты борешься за это.

Может быть. Может быть нет. Была только одна я. А Серелов было так много.

Звезды размылись. Боги, я устала.

— Спасибо, что поехал со мной в Таирн, — пробормотал я. — И спасибо, что доверяешь мне.

Краем глаза я увидела, что Макс тоже откинулся назад, лежа рядом со мной. Его тепло странно успокаивало, хотя мы вообще не касались друг друга.

Та же самая теплота пронизала его слова, когда он сказал:

— Мы составили хорошую команду.

И мы больше не разговаривали, так и лежали, прижавшись к траве, земле и шепчущему ночному воздуху, веки, наконец, дрогнули в неуверенном сне,