Молчание - Чарльз Маклин

— Помогите ради бога, — прорыдала она в микрофон; пятки детектива барабанили по полу в метре от ее уха, непроизвольно отбивая вечернюю зорю. — Тут убийство.

На том конце провода молчали.

— Его убили. Вы слушаете? Тут убийство.

Убитый вдруг сел, вытянувшись в струнку, как человек, проснувшийся от кошмарного сна, потом повалился на бок, протяжно и ужасающе громко испустив газ.

Карен промямлила адрес, умоляя звонившего вызвать полицию, уже зная, что над ней стоит Рой-Рой.

Когда по телу Хендрикса прошла последняя судорога и оно застыло в неподвижности, Рой-Рой мягко оттащил Карен от телефона и взял трубку.

Карен успела услышать сигнал отбоя.

* * *

Она сидела на полу, глядя исподлобья, как Донат и Рой-Рой переговариваются знаками при мертвенном сиянии телеэкрана; на стене мельтешили заикающиеся тени их пальцев.

Эти двое еще спорили — Карен нетрудно было догадаться, о чем, — когда Донат, направив пульт на телевизор, положил конец дискуссии. Больше никаких разговоров.

Очевидно, они приняли решение по ее поводу.

Карен в ужасе отпрянула, когда подошел Донат и, пихнув ногой тело детектива, присел рядом с ним на корточки. Она заметила, как в его руках блеснула маленькая бритвочка, и отвернулась, вспомнив о коллекции «фантов» в багажнике «линкольна». Но от звука укрыться она не могла.

Сделав дело, Донат удалился, глухо посвистывая.

Когда Карен повели в гараж, он же поддерживал ее под руку, помогая спуститься по лестнице. При первом же прикосновении его руки, липкой от крови Эдди Хендрикса, у нее подкосились ноги.

Но упасть ей не дали.

Рой-Рой снял с нее колье. Она не могла сказать наверняка ни кто из них повалил ее спиной на капот «вольво», ни чьи руки задрали ей подол. Смех, с которым они обнаружили, что на ней нет нижнего белья, казалось, доносился из другой комнаты.

Онемение, возникшее под ложечкой, медленно распространялось по всему телу. Ее дико затрясло.

В темноте светлел серый круг — единственное глухое окно, выходившее в задний дворик, где обычно играл Нед. Карен сконцентрировалась на нем, словно это была мандала,[56] обладающая силой оберега. Что бы ни случилось, она должна пройти через это ради своего сына.

Две пары рук слаженно блуждали по ее телу, как будто глухарям было не впервой проделывать это сообща.

Сквозь негромкие животные звуки, которые они издавали, Карен услышала шум приближающегося автомобиля. Она узнала внедорожник Джо по характерному пению мотора. Похоже, фары были выключены.

Парни продолжали делать свое дело.

Машина остановилась у дверей гаража; мотор работал, звучала музыка — пленка с песенками из диснеевских фильмов, которую Джо подарил Неду на последний день рождения. «Я построю дом кирпичный», — задорно проверещали хором три поросенка.

Карен попыталась подать голос, но один из парней накрыл ее рот своим. Потом щелкнула дверца автомобиля, из салона мигом вырвался свет и желтой нитью протянулся по полу гаража.

Я ПОСТРОЮ ДОМ КИРПИЧНЫЙ…

Дверца захлопнулась.

Парни замерли. Донат остался с Карен — языка из ее рта он не вынул, зато приставил к животу нож, — Рой-Рой же, застегнув штаны, потрюхал к воротам гаража.

Теперь она узнала голос Джо, сказавшего кому-то в машине, что он только на минутку. Внутри у нее все оборвалось, когда она услышала ответ ребенка.

Джо сложил все вещи в чемодан, кроме зеленого «защитного» одеяльца, которое он запихал под футболку. Потом вернулся к окну взглянуть, как там мальчик. Ага, на месте, надежно пристегнут к переднему сиденью, бледное личико прижато к стеклу. Джо помахал ему, но мальчик не ответил.

Он посмотрел на часы. Тридцать минут!.. На поездку, которая должна была занять десять. Но не винить же малыша за то, что он покочевряжился. Откуда ему было знать, что все в порядке? Естественно, он испугался. Они благополучно выбрались из дома, но в парке Нед проснулся у него на руках, разревелся и стал вырываться. Джо удалось успокоить его, только когда он сказал, что они едут за одеяльцем. А потом вместе отправятся в большое путешествие.

Познакомившись поближе, они научатся доверять друг другу: все-таки кровные узы что-то да значат. То, что Нед заговорил с ним именно сейчас, в машине — ведь он впервые в жизни услышал голос своего сына, — только подтвердило его теорию. Джо был уверен, что его приезд сделал свое дело. Его вмешательство — назовите это кармой, если угодно, — помогло мальчику обрести голос.

Оглядев напоследок комнату, Джо выключил свет и еще немного постоял, слушая глухой гул работающего вхолостую мотора и — после короткой паузы на пленке, которую он поставил для Неда, — размашистое вступление к «Однажды во сне» из «Белоснежки». С чемоданом в руке.

Потом прошел по коридору в сторону гостиной.

Дверь ее была приоткрыта, и Джо уловил кисло-сладкий запах паленого, который на лестнице стал сильнее.

Он резко остановился.

Звук шагов, эхом повторявших его поступь, не затих. Внизу кто-то ходил. Джо услышал, как заскрежетали по гравию ворота гаража, затем — щелчок открывшейся дверцы автомобиля. Он бросился назад в спальню и, выглянув в окно, успел заметить, как на водительское место внедорожника усаживается крепкий, коренастый мужчина.

Джо увидел, что мальчик оглянулся.

В ту же секунду тощий — Донат — вышел из гаража, перекинув через плечо что-то похожее на монтировку.

Все это время они были здесь — ждали его.

IV ЭДЖУОТЕР

Воскресенье

1

Том Уэлфорд не сдвинулся со своего аванпоста на границе террасы и верхнего газона. С бутылкой бренди в одной руке и сигарой в другой он сидел, развалившись в кресле, и смотрел на навигационные огни торгового судна, взявшего курс на океан. Он провожал глазами расплывчатый профиль корабля, пока тот не миновал неподвижные огни Рая,[57] ненадолго их заслонив, затем — ряд небольших городков на уходящем вкось побережье Коннектикута и, наконец, помигав напоследок красными сигнальными огнями правого борта, с протяжным стоном туманных горнов растворился в ночи.

Вопреки собственному нетерпению Том потянул еще минуту — вдруг зазвонит телефон, — с угасающей надеждой прислушиваясь, не хлопнет ли, просигналив о возвращении домой, дверца машины под лоджией, потом нащупал мобильник, лежавший рядом на широком деревянном подлокотнике, и нажал кнопку повторного набора номера в Овербеке. Если трубку снова снимет Карен, говорить он не сможет, но хотя бы убедится, что с женой и сыном все в порядке. За прошедшие полчаса он звонил туда уже пятый раз.

Том ждал до последнего и дал отбой до того, как Хейнс ответил. Не желая слышать звук его голоса, сохранившегося на автоответчике.

Потом допил бренди, поглощая его негреющий огонь, и снова наполнил бокал. Он почувствовал, что потеет: под мышками было мокро, как после пробежки.

Делать было нечего — только ждать.

Задумчиво глядя на фотографию, которую он достал из кармана (нельзя было на вечере упускать Карен из виду, даже на минуту), Том пытался убедить себя, что рано или поздно она все равно вернется домой. Куда ей деваться? Пусть дело приняло непредсказуемый оборот: вожжи выскользнули у него из рук, — но, что бы ни случилось, она должна сознавать, что ее с Недом дом — здесь.

Теперь, когда они снова втроем.

Наклонившись вперед, Том взял с садового столика тяжелый светильник «Тиффани» и поднес пламя к уголку фотографии. Одно из добавочных разоблачительных творений детектива, она была единственным физическим доказательством того, что Том знал о существовании Хейнса, что подозревал жену в измене и предполагал, что их сын мог быть не просто удовлетворительным результатом ее «непорочного зачатия» от подогретой капли слизи из контейнера со сжатым азотом.

Как подчеркивал доктор Голдстон, это не тот бизнес, где выгодно хранить записи. Все остальное, все мерзкое содержимое желтого конверта, который Серафим вручил ему в парке (фотографии, записи, документы, отчеты сыщика), — все материалы, однозначно могущие обеспечить обвинение Хейнса в попытке присвоить себе его семью, — Том уничтожил в тот день в своем кабинете.

Эта последняя улика — снимок Карен и Хейнса на фоне неба, обжимавшихся в посткоитальной истоме, пока Нед невинно играл у их ног, — все никак не хотела гореть. При трепещущем пламени свечи Том различил на глянцевой фотографии те признаки сходства между Хейнсом и Недом, которые он еще тогда обвел черным маркером и пометил стрелками. Надо сказать, сходство казалось сильнее — игра света, возможно, — но коль скоро теперь донору была возвращена анонимность, Том позволил себе помечтать о том, что наступит время, когда он, взглянув на сына, увидит в нем только уэлфордовские черты.