Все возможно - Салли Боумен

— Разумеется, милая, всегда.

— Ой, как я рада! — Кэт снова подпрыгнула и закружилась. — Вечером обо всем с ним поговорю, — решительно объявила она и убежала в дом.

— И ты загадал…

Кэт держала колоду в худых руках. Кристиан вытянулся в кресле, скрестив длинные ноги и сцепив на затылке руки, и вопрошающе на нее посмотрел.

— …Короля бубен! Le voila![19]

Не без ловкости Кэт извлекла и показала карту. Кристиан, как и следовало, прикинулся ошеломленным.

— Поразительно. Совершенно невероятно. Кэт, я не верю своим глазам. Это чудо или фокус?

— Чудо, — твердо сказала Кэт.

Кристиан покачал головой и отхлебнул виски.

— Если б я не видел этого собственными глазами, ни за что б не поверил. Когда-нибудь еще раз покажешь? Ты волшебница. Или ведьма. На что ты еще способна? Умеешь предсказывать будущее?

Кэт поглядела на Касси — та, скрестив на груди руки, стояла у дверей, как сама судьба, и весь ее вид выражал одно: в постель.

— Пока еще нет, — сказала она и послушно, хотя и с неохотой, двинулась к двери. — Но могу научиться. Мадлен говорит, что знает, как предсказывать. А Касси гадает по чаинкам на дне чашки. Ее бабушка научила. Смотришь, в каком порядке ложатся чаинки, и…

— Касси, а вы, оказывается, кладезь мудрости, — взглянул на нее Кристиан с ленивой улыбкой. — Я подозревал в вас много даров, но только не Сивиллы…

Кэт бросала умоляющие взгляды на Эдуарда и Элен, которые наблюдали за этой сценой с другого конца комнаты. Элен едва заметно кивнула, и Кэт разом просияла. Касси сурово воззрилась на Кэт и на Кристиана.

— Уж что я в будущем вижу, то вижу, — решительно заявила она. — А я вижу, когда начинают тянуть время. Вижу, что уже семь часов, а при таких-то темпах кто-то будет в постели не раньше восьми. А еще вижу…

— Нет, не видишь, Касси, — смиренно заявила Кэт, — я уже иду. Сегодня я особенно быстро улягусь…

Она обошла гостиную, чтобы каждому пожелать спокойной ночи. Кристиан, считавший ее большой забавницей, поднялся, щелкнул каблуками, поцеловал ей руку и шлепнул по попке. Элен крепко ее обняла и поспешила сказать, когда Эдуард подошел поцеловать девочку:

— Если ты быстро управишься, Кэт, Эдуард, может быть, придет сказать тебе «Доброй ночи». Только не сиди долго в ванне…

Эдуард улыбнулся и пообещал. Кэт весело убежала. Элен пересекла гостиную и села рядом с Кристианом.

— А теперь, — сказала она, — расскажите, Кристиан, как все прошло. Очень было тяжело? Вы рады, что Эдуард с вами поехал?

— Страшно рад, причем по многим причинам, — начал Кристиан.

Эдуард бросил ему предостерегающий взгляд, и Кристиан, которому нравилось его поддразнивать, пустился в подробное, но при этом осмотрительное повествование. Эдуард глядел на них, прислушиваясь к разговору вполуха; он отошел к дверям на балкон, выходящий на зелень сквера. Немного погодя он долил их бокалы и по знаку Элен пошел пожелать Кэт доброй ночи.

По лестнице он поднимался медленно. Непонятно почему, возможно, из-за бесед с Кристианом и посещения дома родителей друга, прошлое, казалось, придвинулось вплотную. Только что в гостиной, когда Кэт подняла карту — «Король бубен! Le voila!» — он воочию увидел Полину Симонеску и услышал ее слова: «Итак, сперва карты. А потом уже начинается будущее».

Сейчас шел 1967 год. Полину Симонеску он не видел с 1959-го, с той минуты — незадолго до встречи с Элен, — когда принял бесповоротное решение впредь не пользоваться услугами ее парижского заведения. Она уехала из Парижа, по крайней мере, до него доходили слухи. Сейчас он даже не знал, жива ли она. Все эти годы он почти не думал о ней, но сегодня, когда Кэт извлекла именно эту карту, Полина Симонеску предстала перед ним как живая. На миг она как бы вновь потянулась к нему, положила ему на руку пальцы, на одном из которых тлел рубин, и он опять почувствовал исходившее от нее напряжение, ощущение непонятной силы.

Он остановился на площадке второго этажа, где находились комнаты его и Элен — покои, которые некогда занимала его мать и которых теперь было почти не узнать. Он вспомнил, как в то давнее время взбегал, перепрыгивая через ступеньки, по этой лестнице, чтобы поскорее затвориться в своей комнате и отметить на карте ход военных действий — синими чернилами, а зашифрованные упоминания о Селестине — красными. Он видел Селестину тогдашней, с поднятой на темя копной золотисто-рыжих волос, в чуть распахнувшемся пеньюаре. Он видел ее, какой она была в прошлом году перед смертью, когда лежала со всех сторон подоткнутая подушками, в палате лечебницы в Сент-Джонс-Вуд. Расходы на ее содержание там многие годы без лишнего шума оплачивались через посредничество бесконечно расторопных и бесконечно осмотрительных поверенных фирмы «Смит-Кемп».

— Хочу шампанского, — произнесла она один раз, и это была, пожалуй, единственная ее связная фраза, когда она ненадолго пришла в сознание, чтобы затем вновь погрузиться в беспамятство.

Он остановился на площадке третьего этажа. Теперь он был рад, что неизменно продлевал аренду этого дома; рад, что они с Элен часто сюда возвращаются. Приятно ощущать прошлое таким живым. Он облокотился на перила и вспомнил, как они с Изобел танцевали там, внизу, медленно скользя по комнате под хриплую пластинку, вращающуюся на граммофоне с ручным заводом. Сегодня в доме стояла полная тишина. Он напряг слух, будто и впрямь надеялся услышать музыку с той заезженной граммофонной пластинки, отрады военных лет; но нет — только безмолвие. А когда он направился к спальне Кэт, некогда бывшей его собственной комнатой, ему явственно послышался голос Жан-Поля. Он услыхал его смех, ощутил на плечах крепкое объятие его руки: «Как любят женщины заставлять нас плясать под свою музыку, а, братик?»

Его пронзила острая жалость, тоска о прошлом; былая любовь к брату, такая безоглядная и безответная, вернулась, и он вспомнил Жан-Поля тогдашнего, не таким, каким тот стал на ущербе своей жизни, а в годы войны, когда Эдуард был готов простить ему все, что угодно.

Он грустно пожал плечами и пошел к Кэт. Она сидела в постели с книгой в руках, но, судя по всему, не читала.

Эдуард улыбнулся, она улыбнулась в ответ. И в этой тихой комнате, уже комнате Кэт, не его, он почувствовал, как прошлое незаметно его отпустило. Для Кэт прошлое было бесплотным — подобно всем детям, она жила настоящим.

Он не спеша прошелся по комнате, рассматривая ее книги, ее рисунки, которыми она очень гордилась; поглядел из узкого окна — из него он когда-то видел по ту сторону сквера зияющую черную дыру на месте дома: прямое попадание авиабомбы. Теперь, понятно, дом отстроили наново, он даже не смог бы сказать, какой именно.