Белый кот - Светлана Полякова

Она схватила трубку, нажала кнопку и стала ждать.

— «Простите, никак не могу сейчас вам ответить, — услышала она голос Панкратова, записанный на автоответчик. — Оставьте сообщение после сигнала…»

Да, вспомнила Ольга, Панкратов сейчас за рулем. Он ведь педант, он не любит заниматься двумя делами сразу. Он законопослушный. Он выключает мобилу, когда за рулем…

— Панкратов, это Оля, — сказала она. — Пожалуйста, когда освободишься, перезвони мне на мобильник. Дело, дружок, весьма важное.

Она нажала «отбой» и наконец-то закурила, продолжая смотреть на новорусскую фата-моргану, за стенами которой, как теперь казалось Ольге, спрятались ключики к разгадке Женькиных «бесовских обстояний».

Женина рука была в его ладони, и она подумала: «Как это странно, словно он ее хранит, мою ладонь…»

Удивленно подняв глаза, она встретилась с его взглядом. Он точно ждал ее реакции и — боялся. Что она, Женя, сейчас выдернет свою руку. И уйдет. Растает.

— Там тени, — тихо проговорил он. — Тени, которые я сам сохранил, не спросив разрешения у… — Он запнулся, и ей показалось, что в его глаза снова вошла боль.

Женя испугалась — ей совсем не хотелось, чтобы она там была. «Нет, — сказала она этой боли, — теперь в его глазах должно быть мое место. Так же как и в моих глазах вместо страха и отчаяния должен поселиться этот человек».

Повинуясь внезапному порыву, она дотронулась пальцем до его губ, призывая хранить тайну дальше. Тайна была чужой. А он — этот человек — теперь стал ее.

— Не надо дальше, — попросила она. — Мне кажется, сейчас не стоит говорить о том, что было. Потому что…

Теперь замолчала она, посчитав дальнейшие слова, рвущиеся с губ, самонадеянными.

«Потому что сейчас рождается счастье…»

А почему она в этом так уверена? Откуда она вообще взяла, что оно должно родиться? Как говорил Мандельштам своей жене — «кто вообще обещал тебе, что мы непременно должны быть счастливы?».

— Мы оба не договариваем, — рассмеялся он. — Как будто нам не хватает мужества договорить.

— Или уверенности, — кивнула Женя. — Уверенности в том, что это надо сказать…

— Говорить надо всегда. Потому что можно не успеть…

— Но ведь можно услышать в ответ совсем не то, что хочется, — возразила Женя.

— Все равно. Главное — это сказать. Потому что тени — это бывшие люди. И мы станем тенями… Так и не договорив.

— Я боюсь, — призналась Женя. — Боюсь пока.

— Чего ты боишься?

— Ошибиться, — едва слышно проговорила она, уже чувствуя, что совершила ошибку. Именно этих слов говорить не стоило. Лучше бы она рискнула!

Он дернулся как от удара, выпустив ее руку.

— Ошибиться… — повторил он, и она ощутила, как отходит все дальше его душа, еще секунду назад бывшая такой близкой — ближе не бывает.

Она сделала шаг в его сторону и попросила:

— Дай мне время… Пожалуйста, мне очень нужно время. Я не могу так быстро.

Он ничего не ответил.

Она смотрела ему в лицо, пытаясь поймать его взгляд, чтобы своим взглядом остановить его душу, заставить поверить — ей же надо совсем чуть-чуть времени…

— Я поставлю чайник, — сказал он слишком спокойно и буднично.

Она поняла, что совершила ошибку. Может быть, роковую. Может быть, она только что своей неуверенностью спугнула очень важное. Очень большое. «Слишком большое для моей маленькой жизни…»

— Понимаешь, — попробовала объяснить она, — сейчас в моей жизни творится много… непонятного. Гадкого даже… Страшного. И я не могу до конца отрешиться от этих событий. Мы ведь вернемся к этому разговору потом? Позже? Когда все наладится?

Она просила об этой отсрочке, молила, и он кивнул:

— Да, конечно… Мы вернемся. Так ты будешь чай?

— Буду, — вздохнула она.

«Сама же просила его не вспоминать о плохом! — ругала она себя. — И вместо этого сама же все разрушила… Ах, Женечка Лескова, когда ты научишься смотреть жизни в глаза!»

* * *

Готовясь к встрече с господином Панкратовым, Лиза и представить себе не могла, как быстро рассыплются в прах все ее логические построения, рассуждения и предубеждения.

Образ Панкратова она создала быстро. Этакий нувориш с неприятным, презрительным лицом. Лощеный господин в дорогой обертке, с пустым взглядом, непременно коротко стриженный и пахнущий на километры дорогущим парфюмом. Какой там особо моден в нынешнем сезоне?

Она заранее его не любила.

Лиза прекрасно понимала, что должна быть бесстрастной, научиться этому, и никак не могла еще отказаться от детской привычки все-таки проявлять к кому-то симпатию, а к кому-то антипатию.

Он появился на пороге. Подняв глаза, Лиза даже не поняла, что это именно он. Настолько этот человек не соответствовал выстроенному ею образу. Он был высок, достаточно худ и, самое главное, обладал живыми и ясными глазами.

— Добрый день, — произнес он, и голос оказался мягким и интеллигентным, — а… следователь Разумова еще не подошла?

Судя по интонации, он тоже представлял ее себе иначе.

— Это я, проходите, — проговорила Лиза «взрослым» голосом.

«На фотографии он выглядел по-другому, — подумала она. — Врут все фотографии… Никакого проникновения во внутреннюю жизнь…»

Пока она излагала ему суть дела, она внимательно следила за его лицом, все еще надеясь, что он окажется именно таким, каким она его представляла. А это просто имидж. Просто такой вот имидж, и там, внутри, сидит пренеприятнейший господин, уверенный, что только у него есть эксклюзивное право на лучшее место под солнцем.

Иначе одна из стройненьких, чудных версий рассыпалась в прах. Или — что еще хуже — не рассыпалась, но тогда Лизе придется согласиться с тем, что двойное убийство может быть совершено человеком с чудесными, глубокими, умными глазами. С таким лицом.

Человеком, который очень нравится Лизе Разумовой.

Следователю, между прочим.

Следователь не имеет права быть пристрастным.

«Какая идиотка эта Лескова, — подумала Лиза с досадой. — Почему она вдруг решила оставить этого мужчину? Нет, мне никогда не понять логики этих богатых дамочек!»

Если, конечно, эта самая госпожа Лескова не есть убийца.

— Нет, — сказал господин Панкратов, основательно изучив фотографию господина Исстыковича, — этого человека я не знаю.

Лизе показалось, что он и в самом деле его не знает.

В отличие от своего квартиранта.

Этого Панкратов узнал, правда, удивившись.

— Знаете, — проговорил он, — Костя… то есть Константин Андреевич… он ведь был пижоном страшным. А тут какие-то старые тряпки… Я ведь помню, как он поразил нас с Женей своими прикидами. Мы еще тогда с ней смеялись, что простой повар одевается круче, чем…