Большая книга ужасов. 46 (сборник) - Галина Гордиенко

Лена рассмеялась: здорово вышло. Получается, единственное серьезное доказательство – свежая земляника. Хотя… как сказал сам Гришка – день на день не приходится. И если ее сегодня на прилавках нет, значит, именно сегодня ее на рынок не завезли. Не лето же.

Зато если земляника на рынке будет…

Ну, Лапшин!!!

* * *

Обходить рынки Лена взялась сразу после уроков. Для начала выбрала Центральный, но земляники там не было. А ведь других фруктов – целое море. На этот раз даже клубникой торговали.

Сделав вокруг старого армянина, владельца клубники, третий круг, Лена неуверенно спросила:

– Скажите, а землянику на рынке купить можно?

Продавец хмуро покосился на нее и буркнул:

– На рынке все можно. Приходи летом – купишь.

Лена заволновалась.

– А в теплице? – робко уточнила она. – В теплице разве землянику не выращивают?

Продавец тяжело вздохнул. Но покупателей все равно не было, поэтому ответил:

– В теплице-то? Там все выращивают.

Увидел подходившую к его прилавку женщину. Оживился и, поправляя товар, нетерпеливо воскликнул:

– Иди-иди отсюда, девочка, некогда мне!

Выбравшись на улицу, Лена задумалась – куда дальше? Если на Центральном нет земляники, вероятность отыскать ее на районных рынках почти нулевая. Впрочем…

И Лена, ругая себя, помчалась к трамвайной остановке: «Чего ради я поехала сюда? Лапшина не знаю? С его-то ленью Гришка наверняка пасся на ближайшем рынке…»

* * *

На этот раз Лене повезло. Буквально в первом же ряду, где торговали фруктами, она наткнулась на землянику. Ее даже не пришлось искать, одуряющий запах лесных ягод вел сам.

Здесь земляника была разложена в полиэтиленовые стаканчики и внешне совершенно не отличалась от той, что они ели у Гришки в гостях. Вот только цена…

Рассмотрев цифры на бумажном квадратике, Лена помрачнела. Нет, если бы ее разыгрывали Серега или Светлана, высокие цены Лену бы не тронули. Но Гришка…

Лапшин-старший не банкир или владелец крупной строительной фирмы, он обычный инженер с обычной, не слишком высокой зарплатой. Так что земляника зимой им просто не по карману.

Лена обошла весь рынок, и астрономическая цена на землянику стала понятна, ее здесь больше не было. Кроме укутанной в старый тулуп бабки, никто земляникой не торговал.

«Интересно, а где она взяла ягоды? – рассеянно подумала Лена. – Вряд ли у нее своя теплица. А если бы земляника была привозной, продажу не доверили бы старухе, да еще такой неприятной. Вон, остальные продавщицы в ряду молоденькие и симпатичные…»

Лена настороженно осмотрела ближайшие прилавки и рассердилась на себя: что это она с ума сходит? Будто ждет, что сейчас из-под какого-нибудь стола вынырнет смеющийся Лапшин. Лично. Как черт из коробочки.

Нет, с этим делом нужно кончать!

Так и спятить недолго.

Но уйти с рынка просто так, не доведя дело до конца… И Лена решила поговорить со старухой. По крайней мере, узнает, откуда она привозит землянику.

Лена подошла к прилавку и смущенно остановилась, не зная, с чего начать разговор. Уж очень бабка показалась ей странной.

Голова сутулой, почти горбатой старухи едва выглядывала над столом. Черный платок укутывал ей все лицо, оставляя на виду лишь покрасневший от холода нос и старые очки с исцарапанными цветными стеклами, их дужки были перетянуты нитками и грязным пластырем.

Лена невольно смутилась: завидев ее, старушка начала суетливо переставлять стаканы поближе к предполагаемой покупательнице. А какая из Лены покупательница? У нее и на стакан земляники денег не хватит.

Не рискуя сразу лезть с вопросами, Лена невольно рассматривала странную продавщицу: «Глаза у нее, что ли, от света болят? Так вроде бы здесь полумрак…»

Лене почему-то казалось, что и старуха рассматривает ее. И еще казалось – над ней подсмеиваются. А как иначе понять дикий коктейль из фырканья, кряхтенья и похрюкиванья, что издавала старуха?!

К шести вечера нужно было идти на тренировку, и Лена, наконец, решилась. Сделала чисто символический шаг вперед и вежливо спросила:

– Скажите, пожалуйста, где вы берете ягоды? Это такое чудо зимой…

Старуха, как показалось вдруг девочке, хищно подалась вперед. И Лена машинально отступила от прилавка.

– Вы их сами выращиваете? У вас есть теплица?

Продавщица хрипло заперхала. Ее платок сполз еще ниже, теперь Лена и вовсе не могла разглядеть лица. Даже бабкин нос оказался в тени.

Больше всего Парамоновой хотелось уйти, но она заставила себя продолжить допрос:

– Может, кто их вам привозит? А откуда? Понятно, что с юга, но ведь и там еще холодно…

Упорно молчавшая старуха, наконец, откашлялась. Ткнула в Лену скрюченным пальцем в дырявой вязаной перчатке и торжествующе прокаркала:

– Пррришла!

– Не поняла… – Лена отступила еще на шаг.

Продавщица звучно высморкалась в большой клетчатый платок и расшифровала:

– Пришла, кажу. Все, как он и говорил.

– Кто говорил?!

– Да он же, – радостно уточнила старуха. – Хозяин!

– К-какой хозяин?

– Так и сказал: девчонка придет, – не слушая Лены, продолжила старуха. – Беленькая, росленькая и смазливенькая. В синей курточке. Стало быть, ты она и есть!

Лене захотелось сбежать, у старушки явно проблемы с головой. С другой стороны…

– А кто хозяин-то, бабушка? – Лена заставила себя улыбнуться. – Не мальчик, нет?

Старуха хрипло засмеялась и восторженно сообщила:

– Ну, так и есть, он как в воду смотрел! Расспрашиваешь меня!

Продавщица опасливо осмотрелась, будто боялась, что невидимый хозяин за ней наблюдает. Вдруг вытянулась в струнку – Лене даже показалось, что старушка на секунду-другую сделалась чуть ли не с нее ростом – и басовито выкрикнула:

– Не скажу! Не велено говорить!

Лена была вне себя. Она почему-то не сомневалась – и здесь наследил Лапшин. Непонятно как, но наследил.

Парамонова шла к выходу, вслед же ей неслось хриплое карканье – старая ведьма смеялась.

* * *

Сегодня Гришка спал спокойно. Утром он подошел к стене, где рядом мирно сосуществовали уже две картины, и удивленно присвистнул: ничего себе! Если рисунок Сергея за ночь не изменился, то вот его работа…

Гришка поежился: с собственного полотна на него смотрела тварь, едва не прикончившая его прошлой ночью. Смотрела с бессильной ненавистью, свирепо и жадно, не в силах до него дотянуться. Гришке даже почудилось, что он слышит ее тяжелое дыхание.

Гришка протер глаза. Но когда снова взглянул на картину, ничего не изменилось.

«Эта зубастая гадина будто прижалась с той стороны к невидимому стеклу, – ошеломленно подумал Лапшин. Протянул руку, но не смог заставить себя дотронуться до полотна даже пальцем. – Надеюсь, я просто не помню, когда ее написал. Чувствовал я себя вчера паршиво, да и крови потерял прилично… И как только я настолько подробно ее запомнил! Гадость какая…»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});