Рондо смерти - Владимир Дугин

Я добрался до одиноко растущего на перекрестке асфальтированных дорожек гинкго, прислонился к его стволу и замер неподвижно, прислушиваясь и приглядываясь. Плотно посаженные и густые кусты шумели под порывами сырого холодного ветра, темные институтские корпуса смотрели на меня квадратами черных окон, где-то далеко постукивал по рельсам поезд.

Следуя указаниям записки, я стал так, чтобы край ствола гинкго сливался с углом расположенного поблизости здания старого главного корпуса, ГК, как для краткости обозначил его Виктор Богданович, следуя издавна принятому в институте сокращению. Отступив по этой линии приблизительно на метр от дерева, я вонзил свой щуп в мягкую после дождей землю…

Только на десятой или одиннадцатой попытке я почувствовал, что клинок рапиры уперся во что-то твердое, расположенное примерно на глубине шестидесяти-семидесяти сантиметров. Это мог быть всего лишь корень, какая-нибудь труба или кабель, поэтому, прежде чем приступить к раскопкам, я попытался прощупать землю вокруг оказавшей сопротивление точки. Рапира всюду свободно уходила глубже, предмет был совсем небольшим. Я чуть было не потерял это место, так как не догадался чем-нибудь его отметить. Когда я снова наткнулся на него, то только чуть-чуть вытащил щуп, потом поплотнее завернулся в плащ, чтобы не испачкать костюм, лег на землю, прижался ухом к холодному железу клинка и слегка ударил по его выступающему концу. Послышался звонкий щелчок, значит, это был не комок затвердевшей глины, не кусок дерева, а что-то довольно жесткое. Я оставил щуп в земле и взял лопатку.

То, что предмет находился не очень глубоко, не показалось мне странным. Виктор Богданович не мог, конечно, копать здесь яму, глубиной в рост человека, а шестидесяти-семидесяти сантиметров вполне достаточно, чтобы на шкатулку или коробочку не наткнулась лопата садовника, разрыхляющего приствольный круг земли, или совок играющего в парке ребенка. Мне же такая глубина была только на руку, так как упрощала работу.

Через несколько минут моя саперная лопатка звякнула о какой-то твердый предмет. Я разгреб землю руками и вытащил его, причем, на ощупь он показался мне довольно странным. Когда я поднял свою находку к свету, то с разочарованием увидел, что это небольшой химический флакон с широким горлышком, заткнутым притертой стеклянной пробкой. В таких «склянках», как называют их химики, держат обычно жидкие реактивы. На просвет флакон казался пустым. Я встряхнул его, внутри плеснулась прозрачная жидкость, что-то звякнуло. Очевидно, пробка прилегала не слишком плотно, и вода последних проливных дождей проникла в сосуд. В парке, недалеко от места, где рос гинкго, был расположен корпус химического факультета, и флакон, несомненно, был оттуда. Местная детвора часто играла — к зависти своих сверстников, живших подальше, — самыми неожиданными предметами: сгоревшими радиолампами, старыми конденсаторами, из которых счастливцы разматывали бесконечные ленты тонкой алюминиевой фольги, или «золота» на детском жаргоне, замысловатыми деталями физических и химических приборов. Все это добывалось на «свалке» — в больших мусорных ящиках на задворках института, настоящем Клондайке для будущих Эдисонов и Королевых. С раздражением, которое легко понять, я забросил «сокровище» подальше в кусты и снова принялся зондировать землю клинком рапиры.

Несколько раз я натыкался на обломки кирпичей и полуистлевшие куски дерева, один раз докопался до мощного корня, но ни шкатулки, ни даже простой консервной банки, в которой мог бы находиться «Суассон», я не нашел. Я исследовал землю вокруг старого гинкго не только на линии, указанной в записке, но и со всех других сторон, — результат был тот же.

Приближалось утро, скоро в парке появятся первые прохожие… Я постарался уничтожить следы своих раскопок — заровнял лопатой землю, притоптал ее и, разочарованный, медленно направился к выходу из парка. Сложив свои инструменты в багажник, я сел за руль и повернул ключ зажигания.

"Жигули" как будто разделяли мое настроение, и двигатель долго не хотел заводиться. Наконец, раздался хлопок, глушитель выбросил облачко серого дыма, и мотор заработал. Через двадцать минут я уже подъезжал к своему жилищу.

…Хорошо, что в такую рань на улицах было мало машин. Я так круто развернулся, что таксист, ехавший сзади вынужден был резко затормозить, его белую «волгу» занесло, и он чуть не вылетел на тротуар. Говоря языком работников ГАИ, создалась аварийная ситуация. К счастью, пассажиры, вероятно, очень спешили, а то не миновать бы мне неприятной беседы с разъяренным водителем и выяснений, кто из нас «козел».

Мотор моей машины успел хорошо прогреться, улицы были свободны, и обратный путь занял гораздо меньше времени. Мне стоило больших усилий не сбиться с быстрого шага на бег, пока я шел от ворот парка к месту моих недавних раскопок. Солнце еще не взошло, но было уже светло, и первые ранние прохожие появились на дорожках парка.

Треща ветками, я забрался в самую глубину кустарника, росшего у стены институтского корпуса. Несколько минут я безуспешно шарил в колючих зарослях, вглядывался в темную их глубину. Наконец, я заметил блеск стекла. Флакон застрял у самых корней, в развилке толстой ветки. Я вытащил его, пробка была на месте, и находившаяся во флаконе жидкость не вытекла, хотя все это время он висел в глубине куста горлышком вниз. Я встряхнул флакон и снова, как и в первый раз, услыхал, как внутри что-то звякнуло. Но и теперь, несмотря на то, что уже было совсем светло, как я ни вглядывался, ничего, кроме наполнявшей флакон почти под самую пробку прозрачной жидкости, я в нем не видел.

— Что вы тут делаете? — раздался за моей спиной неожиданный вопрос.

Я обернулся. В двух шагах от меня стоял молодой парень среднего роста, плохо выбритый, одетый в синие джинсы и черную куртку из искусственной кожи. На его плече висел трехлинейный карабин образца 1944 года с неотъемным игольчатым штыком, который сейчас был повернут в безопасное положение. Судя по всему, парень был вохровцем[13], возвращающимся с ночного дежурства в административном крыле главного корпуса, где располагались бухгалтерия и кассы института. На лице его был написан живой интерес и только. Никакой враждебности или настороженности. Карабин также не был приведен в боевую готовность. Учитывая все это, я решил воздержаться от применения крутых мер.

— Вот, нашел свой флакон с реактивом. Вчера вечером убирал на столе, поставил его на окно, а он свалился вниз. Было уже темно, и я решил отложить поиски на утро. Кто его ночью возьмет… Слава Богу, не разбился, а то вони было бы много.

— Вы здорово испачкались.

Он подошел ближе и начал услужливо отряхивать мой плащ, на который налипла уже засохшая земля. Юному, неискушенному охраннику не показалось странным это обстоятельство. Я старался повернуться так, чтобы он не заметил, что на мне надет не только плащ и пиджак, но и бронежилет несколько необычная часть одежды для рядового сотрудника лаборатории, вышедшего на трудовую вахту.

— Привет, Миша!

К нам приблизился пожилой человек невысокого роста, пышная седая шевелюра которого напомнила мне популярного некогда поэта Степана Щипачева.

— Здравствуйте, Валентин Николаевич, — ответил мой новый знакомый. Что так рано?

— А, дела, все дела. Опять труба потекла в энергокрыле, а слесаря с вечера нет дома. Разболтались все, не хотят работать, а я что могу? Самому что ли лезть в подвал, чинить трубу? А это кто?

— Да, уронил вот человек какой-то препарат из окна и искал его.

— А зачем кусты ломать? Нельзя было аккуратнее? Люди стараются, садят, ухаживают за ними, чтобы было красиво, а вы тут все потоптали, поломали! Безобразие!

Его большеносая, с сердито сжатым в куриную гузку ртом физиономия начала наливаться кровью в приступе начальственного гнева.

Не знаю, как дальше развивались бы события, возможно, мне пришлось бы шествовать под конвоем вохровца в местное отделение милиции или нарушать свое инкогнито и показывать сердитому блюстителю зеленых насаждений служебное удостоверение, но на мое счастье на третьем этаже над нами вдруг открылось окно, и кто-то, вероятно, уборщица, выплеснул ведро грязной воды прямо нам под ноги. Седовласый переключил свое внимание на нового нарушителя, а я поспешно ретировался, не прощаясь, по-английски.

Домой я приехал, когда уже совсем рассвело. Окна моей квартиры выходили на восток, и яркое солнце заливало светом всю комнату, пронизывало лучами флакон, стоящий на письменном столе. Я принес из кухни эмалированный тазик и посудное полотенце, расстелил на столе лист белой бумаги и принялся за дело.

Притертая стеклянная пробка флакона долго не поддавалась моим усилиям. Наконец, опасаясь, что я отломаю ее круглую головку, я слегка нагрел горлышко флакона язычком пламени газовой зажигалки, которая всегда была у меня в кармане вместе с пачкой сигарет, несмотря на то, что я не курю. После этого пробка провернулась, и я вытащил ее. Жидкость во флаконе оказалась не водой.