Рондо смерти - Владимир Дугин

Погода в Москве стояла мерзкая, под стать моему настроению. Моросил холодный дождь, дул сырой, пронизывающий ветер. Я задернул новые шторы, которыми заботливый начальник хозчасти заменил сгоревшие, включил электрокамин и приемник — у меня был старенький «Грюндик», который я привез после первой заграничной командировки — и приготовился мужественно бороться с хандрой. Конечно, можно было воспользоваться стоящим в баре лекарством от плохого настроения, но пить в одиночку… Да и не любитель я, честно говоря, такого «лечения». Слишком много хороших ребят, погибших от него, видел я в своей жизни, а дрожащие руки и блуждающие глаза неважные помощники в нашем деле.

Берлин передавал увертюру к опере Вебера «Оберон», одну из любимых моих вещей. Партия валторны, имитирующей звуки охотничьего рога, печальным эхом отзывалась в темных волшебных лесах. Казалось, вот-вот из зеленой чащи выйдет заколдованный олень с ветвистыми рогами, залают собаки, помчатся веселые охотники…

Меня вывел из полусна резкий телефонный звонок междугородки. Машинально нажав кнопку магнитофона, всегда подключенного и готового к записи, я снял трубку.

— Алло, я слушаю.

— Ну, здравствуй, это я…

Знакомый голос с характерным придыханием в конце фразы заставил меня окончательно проснуться.

— Здравствуй, Вероника. Как ты узнала, что я дома? Я только сегодня приехал.

— Просто позвонила наугад. Сижу одна, на улице дождь… Ты меня еще любишь?

— Не знаю. Ты меня разбудила. И мне есть хочется. Вот поем, и тогда подумаю. — Я автоматически вел разговор в обычном шутливом тоне.

— Слушай, приезжай скорее, а? Когда ты приедешь?

— Думаю, что скоро. У меня здесь есть еще кое-какие дела, но я их скоро закончу, а потом поеду в Город. Может, через два или три дня. Как у тебя? Все в порядке?

— Ничего. Переболела гриппом, а так все нормально.

— Что тебе привезти из Москвы?

— Себя. И кило изюма. Тетка кекс спечет, ты же любишь.

— Хорошо, постараюсь найти. Как ее радикулит?

— Пока не беспокоит. Она сейчас пошла к соседке, они там на пару смотрят «Изауру»[12].

— А ты?

— Не хочу. Мне на Леонсио смотреть противно. Он, как ты, такой же вредный. И вообще надоело — все только и говорят: "Ах, Изаура, ах, Леонсио!" И на работе, и дома. Совсем с ума посходили.

— Ладно, приеду тебя развлекать.

— Давай. А я буду тебя. Хочешь?

— Прямо сейчас? По телефону? Это что-то новенькое!

— Иди к черту! Ну, хорошо, спокойной ночи. Прости, что разбудила.

— Пока, будь здорова. Целую ручки, пани.

— Не «ручки», а «реньчки»! Ну, пока.

Она чмокнула трубку, потом раздался гудок отбоя.

В нашем разговоре не было ничего необычного, когда я был в Городе, мы часто подолгу так беседовали — ни о чем, зря только телефон загружали, сердилась ее тетка. Но я знал, что звонок этот неспроста. Вероятно, они решили убедиться, что я дома, а заодно проверить, не подозреваю ли в чем-то Веронику. Надеясь, что не сфальшивил ни в одной ноте нашего дуэта, я прослушал запись разговора. Как будто все было вполне естественно. И по смыслу, и по интонациям.

Дела, которые задерживали меня в Москве, кроме составления подробного отчета о проведенной операции и участия в допросах захваченных бандитов, заключались еще в оформлении длительной заграничной командировки. Посоветовавшись с Гришей, Васей Кившенко и Павлом Владимировичем, я пришел к выводу, что единственным для меня шансом уцелеть или хотя бы оттянуть на время смертельно опасную встречу с людьми Организации является путешествие. Нужно было исчезнуть, уехать как можно дальше, причем, под чужим именем. Последнее было мне не в новинку — я уже стал забывать, как меня зовут на самом деле.

Как раз в это время наше Управление в соответствии с разработанным на самом верху проектом "Временного положения…" активно занялось созданием различных внутрисоюзных и зарубежных коммерческих структур. Несмотря на то, что «Положение» еще не было утверждено, и пресловутая телеграмма N_174033, появление сведений о которой в открытой печати наделало столько шума, еще не была разослана, дело пошло полным ходом — сказывалась материальная заинтересованность. Между прочим, после изучения моего отчета было принято решение взять в свои руки некоторые «теневые» предприятия, приносящие большой доход, внедрив туда своих людей в качестве научных консультантов и коммерческих директоров.

По идее, все эти «ассоциации», "товарищества" и "научно-исследовательские центры" должны были в первую очередь служить надежной «крышей» оперативным работникам. Однако, как вскоре всем стало ясно, их использовали, главным образом, для того, чтобы набивать валютой личные карманы. Впрочем, и отечественными «деревянными» тоже не брезговали. Но мне не приходилось проявлять особую щепетильность в выборе места, и, когда ребятам удалось устроить меня представителем внешнеэкономической ассоциации «Ассунта» в Сиднее, я был очень рад.

До отъезда еще оставалось довольно много времени — к моему большому сожалению. И чтобы не простаивал "ценный кадр", меня вернули в Город для реанимации дышащего на ладан "Дела о бриллианте", которое после ухода Струпинского в частный сыск совсем захирело. Таким образом, я мог сделать вид, что выполняя данное по телефону обещание, лечу к Веронике на крыльях любви.

Город встретил меня еще худшей погодой, чем Москва. Зарядившие дожди выливали, казалось, всю воду расположенного выше по реке рукотворного моря, резко испортившего по единодушному мнению горожан когда-то замечательный местный микроклимат, на плоские крыши новостроек, на асфальт проспектов и площадей. Неудачно сконструированная дренажная система не справлялась с отводом бурных потоков, которые неслись по проезжей части, заливали подземные переходы и станции метро. В некоторых местах троллейбусы скапливались длинными очередями или двигались, вздымая волны наподобие речных трамваев, а легковые машины объезжали глубокие лужи по тротуарам, распугивая прохожих.

Чтобы не мокнуть лишний раз, я прямо из аэропорта, заехал в наш спецгараж и снова взял те самые «жигули», которым когда-то подпортил карбюратор, желая пересесть на «мустанг». И хотя отремонтированные «жигули» тянули отлично, я нет-нет да и вспоминал, с сожалением и грустью, как лихо мой бедный Боливар, нашедший героический конец в горном ущелье, преодолевал крутые подъемы, которыми изобилуют улицы Города.

На всякий случай я решил в этот раз остановиться не в той квартире, где жил в прошлые мои визиты сюда. Таким путем я рассчитывал выиграть несколько дней до того, как люди Организации меня обнаружат. С этой же целью я не стал звонить Веронике сразу же по приезде.

Окна моего нового жилища выходили на массивы новостроек. Белые параллелепипеды многоэтажных зданий причудливо группировались: то выстраивались в шеренги, то собирались кругами, как бы заводя хороводы вокруг невысоких домиков бытовых служб, то разбредались поодиночке на побуревших от осенней непогоды травянистых площадках с редкими и тоненькими пока что деревьями.

Когда стемнело, то тут то там начали вспыхивать прямоугольниками и точками желтого света — в зависимости от расстояния — окна. Прежде в крупных городах было принято на праздники включать в помещениях больших административных зданий электричество таким образом, что освещенные окна образовывали приличествующую случаю фразу, скажем: "ДА ЗДРАВСТВУЕТ 1 МАЯ!" или "С НОВЫМ ГОДОМ!" Не зажигая света, чтобы не оказаться удобной мишенью для снайпера, возможно, уже подстерегающего меня с крыши какого-нибудь соседнего дома, я стоял в незашторенном эркере и всматривался сквозь покрытые дождевыми каплями стекла в мерцающую россыпь огней, машинально отыскивая в их поминутно меняющихся узорах некую закономерность, геометрическую фигуру. Вот получилось что-то похожее на кривую букву «М», вот вырисовалась карикатурная рожица… Обладая известной долей фантазии, можно было многое увидеть в переливающихся, вспыхивающих и гаснущих огоньках ночной панорамы огромного Города. А ведь за каждым этим окном, за любым из десятков тысяч огоньков живут неизвестные мне люди со своими судьбами, неповторимыми характерами, заботами и желаниями, радостями и печалями. Один включает свет, чтобы приняться за ужин, другой — чтобы прочесть газету, а кто-то тушит люстру, уходя в гости или собираясь заняться любовью. "Эти вспыхивающие и гаснущие в хаотическом беспорядке огоньки могут служить хорошей моделью случайного процесса", — подумал я. И в следующий момент, буквально мгновенно, я вдруг понял, как мне найти число — параметр, позволяющий расшифровать записку Виктора Богдановича.

Кое-кто из читающих эти строки, спустя страницу воскликнет: "Это же совсем просто, я тоже догадался бы!" Так обычно говорил доктор Ватсон после того, как Шерлок Холмс подробно объяснит ему ход своих умозаключений. Ну-ка, отложите книгу и попробуйте сделать это самостоятельно. Утверждаю, что вы сейчас уже располагаете всеми данными, всей той информацией, которая была у меня, когда ко мне пришло «озарение». Не получается? Тогда читайте дальше и не судите меня слишком строго за то, что я оказался таким тугодумом и не понял всего с самого начала.