Сама себе хозяйка - Марианна Красовская

с зеркалографом — руку сломаю, ясно? Спи, гуляй, наряды шей. Кушай хорошо. Отдыхай, в общем.

— Отпуск? — я поморгала, вспоминая, что это странное слово обозначает. — А так можно было, да?

— Именно.

— А князь что на это скажет?

— Я с ним поговорю, — пообещал Сёма. — Ты не о князе думай, а о себе. Его твое здоровье в последнюю очередь волнует.

— Он такой… безжалостный, да?

— Да как сказать, — вздохнул парень. — Понимаешь, отец мой всех вокруг очень любит. Но любовь у него, знаешь, своеобразная очень. Будь в Урусе рабство — он бы коллекционировал талантливых рабов. Но рабства нет, и ему приходится другие способы изыскивать, чтобы нужных людей к себе привязать. Тебя он обманом в свои сети заманил только потому, что иначе придумать не смог.

Я хмыкнула, вспомнив намеки Озерова про товар и купца. Ну да, он пытался. Но у меня были другие планы.

— А Аглаю, видишь, привязал накрепко к семье.

— Я с ней поговорю, — насупилась я.

— А зачем? Она законной женой княжича будет, и уж поверь — отец ее станет любимой доченькой звать и всячески баловать.

— А мать ваша?

— Мама супротив отца никогда и слова не скажет. Любит его очень. Хотя и ругает частенько, а только невсерьез.

Я почесала нос и поежилась. Ой и не нравилось мне все это!

— Все, поехали, домой тебя отвезу. А через неделю проверю — чтоб щеки обратно вернулись и глазки сияли. Как, говоришь, зазнобу твою зовут?

— Асур. Целитель.

— Не тот ли Асур, что у нас прошлое лето гостил?

— Тот.

— И чего ты мне голову морочишь? Отличный он парень, сознательный. И приедет, и женится, конечно, куда денется!

Тихое ворчание о том, что иначе Семка целителю ноги вырвет, я предпочла не заметить. Смалодушничала. В последние дни мне казалось, что Асуру и вправду не помешает некоторая помощь с принятием решения.Кто-то просил дополнительную главу в подарок на Новый год?) Делать?

27-2

— Ты погляди, кто у нас спит до полудня! Никак луна на землю упала? Или розы зимой расцвели? А! Это же Миланка не пошла на работу!

— Отстань, — проворчала я, зарываясь поглубже в пуховое одеяло. — У меня отпуск.

— Это что за птица такая? Навроде глухаря? Или трясогузка?

— Отпуск — это когда работать не нужно, — я высунула нос из-под одеяла, открыла один глаз и увидела чрезвычайно довольное лицо сестры. — Да ну тебя!

— Вставай уже, петухи пропели часа три назад! — Аглая коварно отобрала у меня подушку. — Между прочим, у нас тут плотники уже работают, а ты все дрыхнешь!

Я моргнула и только теперь услышала дробный стук за стенкой. Плотники? Откуда?

Нет, перемены в доме я замечала. К примеру, на втором этаже Аглая расчистила спальню. Обои ветхие оборвала, стены вымыла, окна расколотила и даже занавески повесила. Стекла здесь уцелели, наверное, поэтому Аглая и взялась за эту комнату. А ещё появились две деревянные кровати с матрасами, подушками и одеялами, куда я каждый вечер заваливалась спать. Справедливости ради, я хоть ничем и не занималась, но половину мешка с деньгами в самый первый день отдала сестре — на текущие расходы. Так что мне было стыдно за то, что я с головой ушла в этот проклятый зеркалограф, но хотя бы платила за все Аглая не из своего кармана.

— А что плотники? — попыталась я сформулировать мысль.

— Полы новые стелят. Тут все мыши да жуки проели. Кухню и лестницу уже доделали, теперь дело за спальнями. А потом кабинет.

— Тут что, и кабинет есть? — удивилась я.

— Был. Две спальни, хозяйская и детская. Уборная. И кабинет снизу. Я его в самом конце планировала ремонтировать, не больно-то он и нужен пока.

— В первую очередь надо было уборную сделать, — проворчала я. — А то в тазике умываться и в ночную вазу гадить мне уже осточертело.

— Я уже приценилась, даже мастера приглашала, — вздохнула сестра. — Ты не представляешь, как дорого выйдет подвести к дому трубы с водой. Да и долбить полы и стены нужно.

— И сколько?

— Больше, чем у нас денег есть.

— А что мы сами сделать можем? — оживилась я, выползая из тёплой постели и засовывая ноги в войлочные туфли. — Ломать не строить.

— Так проект нужен. Дыр наделать — невелика сложность. А попробуй трубы уложи, да так, чтобы вода вверх шла, а не вниз.

Я задумалась.

— А кто у нас в Буйске начальник водного департамента, не упомнишь?

— Так это… Турчин. Ратмир Феофанович.

— А чей он супруг?

— Так это… Есении Карловны.

— Именно. Кстати, не видно что-то тётушки нашей драгоценной. Надо бы в гости к ней наведаться.

— Это тебе не видно. А мне ещё как видно. Она трижды заявлялась, хотела с тобой повстречаться. И дважды чай пила, между прочим. И подушки нам подарила.

— Ой.

Мне снова сделалось стыдно. Теперь точно нужно ехать извиняться. Вот я заработалась! Прав Симеон, ни разу это все не нормально.

— Аглая, солнышко мое весеннее, как правильно сделать? Записку послать ей, что прощения прошу за невнимательность?

— Лучше с записки начать, да. Очень Есения Карловна ругалась последний раз на тебя. Не буду уподобляться, но тебя называли неблагодарной курицей и поганой змеюкой.

— Ясненько. Тогда я сейчас напишу покрасивше. А там уж что ответит.

— Я тебе советую сначала пообедать. Тогда твоя записка будет гораздо искреннее и добрее.

— Позавтракать?

— Пообедать. Говорю же, полдень уже почти. И пойдём кабинет разбирать, там все печально.

«Дражайшая Есения Карловна, прошу простить меня за преступную к вам невнимательность. Не хочу даже оправдываться сложною работой, которую с меня потребовал князь Озеров. Единственное, уповаю на вашу доброту и милосердное сердце. Готова принести свои извинения лично в любое удобное время в том месте, что вы назначите. Ваша неблагодарная приёмная племянница