Пылающая комната - Артем Литвинов

Все было в порядке, пока не заглох мотор. Что произошло, неизвестно, в темноте разобрать было весьма проблематично. Крис спешился, попробовал что-то завести, но мотоцикл не подавал признаков жизнь.

Решено было позвонить Бобби. Тот пообещал приехать немедленно с фонарем и специалистом в таких делах. Пока мы ждали его появления, сидя у обочины дороги и курили сигарету за сигаретой, Крис пересказывал мне свои многочисленные приключения. Аварии, романы, случайности, совпадения и прочее.

— Черт, только с Мэри получилось скверно, — заметил он с искренним сожалением, очевидно, неприятные воспоминания не давали ему покоя. — а у тебя не бывало такого?

Его вопрос вызвал мое крайнее недоуменье.

— Ты хочешь узнать, не покончил ли кто-нибудь с собой из-за неразделенной любви ко мне?

— Да, нет, ты не понял, не из-за любви, Тэн, я больше всего боюсь, что она меня и не любила, как надо, она не была обычной бабой.

— Объясни, — попросил я.

— Я же говорил, что она обет дала, клятву, что это сделает, она этого хотела, даже вроде бы писала, что в жертву себя приносит. Мерелин так рассказывала. Может, врала нарочно, чтобы меня взбесить. Она мне так и не простила потом этого.

Его слова подействовали на меня самым жутким образом, я вспомнил Томаса, его смерть во время пожара, то, о чем я старался не думать, старался всеми силами. Когда мы прощались, он сказал мне, что мы, возможно, еще увидимся. Я почувствовал непреодолимую потребность рассказать Крису о Торне, о своих походах в тюрьму, о Томасе, но меня останавливало справедливое подозрение, что вся эта история покажется ему бредом и он просто посмеется над моими страхами.

Приехал Бобби вместе с мастером по части починки мотоциклов в экстремальных условиях. Он копался довольно долго, Крис держал фонарь. Исправить повреждение все-таки удалось. Мы снова сели на многострадальное средство передвижения и без приключений под ненавязчивым конвоем Бобби доехали до дома.

Крис пил много, но при этом не только не пьянел, а наоборот (или это только казалось мне?) становился все трезвее. Мы лежали на большой, похожей на супружеское ложе кровати, беспрерывно курили и перебрасывались незначительными фразами. Харди время от времени задавал мне вопросы по поводу текстов песен и прикидывал, как их лучше спеть, я давал ему дилетантские советы, которые по большей части отвергались, но кое-что он все-таки принимал во внимание. Я не мог понять, в каком состоянии он пребывает, и что у него творится в душе и в голове. Он чувствовал себя, надо полагать, довольно беспокойно. Около трех часов ночи я решил, что, пожалуй, пора погасить свет и постараться уснуть. Пить Крис уже не мог или не хотел, он лежал с широко открытыми глазами, глядя в никуда. Я подумал, что он, пожалуй, успокоился и собирается спать. Я подошел в темноте к постели и начал осторожно раздевать его, сам он, я знал, раздеваться не станет, а мысль о том, что я буду лежать рядом с ним и между моим и его телом будет хоть какая-нибудь преграда, была для меня непереносима. Я расстегнул «молнию» на джинсах, уже будучи в полной уверенности, что если Крис и не уснул, то находится в прострации от выпитого. Но я заблуждался. Молниеносно сев на постели, он крепко схватил меня за руку.

— Не ожидал? — прошептал он с необычной, как мне показалось враждебной интонацией, он дернул меня на себя, так что я с трудом удержался на ногах.

— Я думал, ты уснул, — тихо ответил я, — разденься, Крис, я терпеть не могу, когда ты… лучше всего, когда на тебе ничего нет.

— Может, мне и на сцену так выйти? — спросил он, усаживая меня рядом.

— Ну, это ты преувеличиваешь, народ тебя не поймет, ты не забывай, — я разделся и лег, не шевелясь, наслаждаясь этой очередной маленькой войной, которую периодически мы объявляли друг другу, вероятно, для поддержания настроения. Крис тоже разделся, наконец, и лег, положив мне голову на плечо. Его тело было невыносимо горячим, и снова мне вспомнились слова юного японца из ресторана о Демоне Большого огня. Я почувствовал, как холодный пот выступает у меня лбу, это не был страх, это было присутствие рядом со мной и внутри меня чего-то, с чем я не справлялся, не умел обращаться, но что внушало мне ненасытное желание все больше и больше сближаться с этим человеком, преодолевая пропасть между нами, которая, кстати, и так постепенно становилась все меньше и грозила исчезнуть вовсе. Рука Криса легко скользила по моему телу, горячая, он дышал глубоко, видимо пытаясь замедлить процесс неуклонно нараставшего возбуждения. Я повернулся к нему и увидел, как неистово, безумно блестят черные зрачки, контрастируя с голубоватой белизной белка.

— Ты боишься меня? — вдруг спросил он, поцеловав меня в губы.

— Боюсь, о чем ты? — я действительно не понимал, что он хотел сказать.

— Ты смотришь так, как будто мы не в постели, а в операционной, я на тебя похож был, когда мне дыру в боку зашивали.

Я ничего не ответил, я изогнулся, проводя языком по его пылающей смуглой коже, и, взяв губами его напряженный, как стрела член, стал ласкать его языком, сходя с ума от хриплых стонов моего любовника, выгибавшегося и извивавшегося от этой бесконечно сладкой пытки, я не давал ему кончить, я чувствовал самые тончайшие подрагивания его мышц, и на секунду замирал, каждый раз, когда улавливал приближение конца.

— Я тебя убью, — закричал он, задыхаясь, но я крепко держал его, прижимая к постели, — я умоляю…

Я понимал, даже теряя голову от его иступленных криков, что перехожу грань, когда мое удовольствие превращается в жестокость, но оторваться я не мог. Внезапно с ревом он вывернулся, оттолкнув меня от себя и тут же прижав всем телом к постели так, что я с трудом мог дышать, и, раздвинув мои ягодицы, всадил с такой силой, что на секунду показалось, что я теряю сознание то ли от резкой неожиданной боли, то ли от наслаждения, чувствуя, как он, сокращаясь во мне, наполняет меня собою.

Он не двигался, продолжая лежать на мне и прерывисто дышать мне в затылок.

— Я тебя когда-нибудь убью, — повторил он не агрессивно, но с какой-то печалью и нежностью в голосе, как будто иного выбора у него и не было.

— Зачем, — тихо возразил я, меня била дрожь, я никак не мог успокоиться.

— Я слишком люблю тебя, — ответил он все также печально, — я никогда так не любил, никого, даже себя, малыш.

Я ничего не мог возразить на это признание, я утратил всякую возможность защищаться от этой страсти непостижимой, сжигающей, запредельной, превращающейся в самый сильный наркотик, какой только доступен человеческому телу и сознанию.

1 июля 2001

Возвращаемся, и это повергает меня в отчаяние. Город представляется мне настоящим кошмаром, почему невозможно было остаться там навсегда? Турне, в которое Крис уговорил меня с ним отправиться, обещает быть изматывающим. Ни на что хорошее надеяться не приходится.