«Дней минувших анекдоты...» - Иван Алиханов

Кто-то посоветовал мне взять в дорогу побольше пачек чая. Надо бы ничего не везти с собой — ни соль, ни картошку, ни муку, ни детское корыто, а взять только тысячу пачек чая, и жить бы нам в эвакуации, горя не знать. Чая в Тбилиси было — завались. Впоследствии оказалось, что в Казахстане и в Сибири чай был валютой, на которую можно было все сменять. Однако мы не решились ничего оставлять, весь скарб потащили с собой, и я взял с собой только 100 пачек, которые нас здорово выручили.

Опять Баку, пристань. Я как офицер имел преимущество, поэтому относительно быстро добрались мы до Красноводска, который был, как разоренный муравейник, заполнен людьми. Скверы, улицы, площади… и везде люди — старухи, дети, женщины, здоровых молодых мужчин почти нет. Нет хлеба, но зато много вкусной вяленой жирной сельди.

Через два дня нам удалось занять купе в каком-то музейном вагоне, конечно, без оконных стекол и купейной дверью с полуразбитым стеклом. Черепашьим ходом, этим поездом мы двинулись по пустыне через Узбекистан и Казахстан — в Сибирь. На больших станциях по эвакуационным удостоверениям можно было получить хлеб.

Путь не прошел без происшествий. Все наши документы и одна сохранившаяся у Анны Васильевны золотая десятирублевка, еще какие-то ценности, а главное документы и продовольственные карточки я хранил в полевой сумке, которую привязывал кожаным ремнем к руке. Уже подъезжая к цели нашего путешествия, проснувшись, я обнаружил на руке обрезанные ремешки! Это была катастрофа. Мы остались без эвакуационных листов, паспортов, у меня не осталось даже командировочного предписания…

Спасибо тому доброму вору — он выбросил все документы на пол в уборной и не дал нам погибнуть от голода.

Примерно километрах в четырехстах от Алма-Аты я выскочил на станции, где относительно дешево продавали рис. Запомнилось ее название — Уштобе.

Помыкавшись с семьей на полустанке перед Новосибирском трое суток, я вновь был демобилизован — как сын немки! — из армии. Мне было предложено выбрать местожительством любую точку Казахстана, исключая города. Я вспомнил станцию, где покупал рис, и выбрал Уштобе.

В Новороссийске килограммовая буханка черного хлеба стоила 140 рублей или одну пачку чая.

Мы вернулись в Уштобе. В военкомате этого захолустного городка сидели старички, лейтенанты запаса. При появлении капитана, они было встрепенулись, но узнав, какой я капитан, взяли меня на учет и выдали военный билет. Устроился я в ФЗО военруком, где детей кормили затирухой и хлебом. А мне выдали карточки на всю семью. Порой вместо хлеба выдавали муку, полную отрубей. Я носил военную форму, и моя капитанская шпала в петлице помогла нам в устройстве в малюсенькой комнате, где помещались печурка, кровать и два топчана. Хозяин, хозяйка и два мальчика 12–15 лет спали в двух других небольших комнатках. Была еще общая комната, где стоял стол, которым мы могли пользоваться.

Впереди нас ожидала суровая в северном Казахстане зима, и первым делом надо было позаботиться о топливе.

Но прежде расскажу, почему в Уштобе было много дешевого риса. Здесь жили сосланные с Дальнего Востока корейцы. Поначалу я не понял, что люди, имеющие сугубо азиатский облик — узкие раскосые глаза, смуглый цвет кожи, принадлежат к разным нациям, казахи и корейцы — для моего «европейского» взгляда были вроде одинаковы. Пожив среди них, я вскоре узнал, что кроме внешнего облика у них нет ничего сходного. Казахи, бывшие кочевники, к тому времени сохраняли, по крайней мере в селах, свой обычный образ жизни. Жили они в юртах или в глинобитных домах, земляной пол покрывался кошмами. Казахи разводили быстроногих малопродуктивных коров, и не так давно стали сеять пшеницу на поливных землях. Однако нивы были плохо ухожены и неурожайны. Выезжали они на свои поля довольно поздно и зачастую верхом на коровах, число которых было в Уштобе невелико.

Корейцы жили в аккуратных домах, где пол покрывала циновка. Топили они печку «кан», трубы от которой были проложены под полом таким образом, что все тепло оставалось в доме. Теплый пол был для них и кроватью, поэтому обувь оставлялась при входе. От мала до велика корейцы целыми днями были чем-то заняты.

Как-то на рассвете меня разбудил шум работающего движка. Долго, наверно в течение часов двух, я слышал мерные непрерывные удары. Каково же было мое удивление, когда, выйдя из дому, я обнаружил кореянку, которая сидя на корточках у полыньи протекающего мимо канала с ребенком, привязанным за спиной, стирала белье. Процедура была такая — белье лежало слева, полынья справа. Брала она белье левой рукой и клала на лежащий перед ней плоский камень, в то время правой рукой, в которой была палка, она била по белью, затем палка перекладывалась, без перерыва в темпе ударов в левую руку, а правой она черпала воду из полыньи и плескала на белье.

Когда сейчас говорят о корейском чуде, поставившем Южную Корею в первую десятку наиболее развитых стран, я вспоминаю эту няню-прачку. Корейцы поражали меня постоянно. Вскоре выяснилось, для отопления существовало три горючих материала, если не считать каменного угля, который давался в ограниченном количестве и только рабочим депо. Это была солома, которую выдавали из колхоза «Кожбан» казахам и некоторым местным чиновникам, и остатки каменного угля, который собирали наиболее немощные эвакуированные дети и старые люди в том месте, где очищались колосники паровозов. Эти люди возле путей, словно муравьи, облепляли кучи золы, и рылись в ней в поисках несгоревших кусочков угля. Когда подъезжал очередной паровоз, они как бы замирали на старте, а потом бросались на горячую золу, с ожесточением расталкивая друг друга. Добытчики лазили перед паровозом по шпалам, и машинисту приходилось долго свистеть и ругаться, отгонять их с путей, чтобы поспеть к рейсу.

Но главным топливом в Уштобе, да и по всему северному Казахстану был курай — смолистая степная трава с довольно толстым корнем. Возле поселка весь курай был выбит из земли тяпками, и поэтому нам приходилось ходить за ним три-четыре километра. Самым тяжелым делом было тащить курай домой. Поначалу я, как носильщик на вокзале, связывал две кучи, перебрасывал их на ремне через плечо и с большим трудом волок домой. Однажды утром я увидел едущий навстречу по дороге воз. Этим «возом» оказался старичок кореец с палочкой и трубкой во рту, легко несший за плечами курай. Так я научился без особого труда транспортировать топливо.

Нарубив и по-особому связав огромный тюк курая, я ложился на него спиной и продевал руки в лямки, потом переворачивался, вставал на четвереньки, а затем на ноги. Таким образом за один раз притаскивал домой килограммов пятьдесят. Спасибо умницам корейцам!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});