Только не плачь (СИ) - Дюжева Маргарита

— Ты издеваешься? Какое уладили? Какое простила?! — вспылил я.

— Что ты орешь?

— Знаешь, что…давай потом.

— Давай, я тоже приеду. Вместе все объясним, расскажем.

— Потом, Демид! Все потом.

Приедет он. Как же. Вероника и раньше от него шарахалась, а сейчас вообще на пушечный выстрел не подпустит. Миротворец хренов. Я уж как-нибудь сам, хреново, но по-своему.

Из детской раздался детский плачь, но пока я шел туда, он затих. Вероника легко успокоила ребенка и теперь, держа его на руках, ходила по комнате, задумчиво глядя по сторонам.

— Его надо переодеть, — сказала, не оборачиваясь, просто почувствовав мое присутствие.

— Сейчас все покажу, — я был рад почувствовать себя полезным. С воодушевлением начал показывать, где что лежит. Тут одежда, тут косметика, тут подгузники. Вероника внимательно слушала, кивала, не забывая улыбаться малышу. Ванька тоже слушал, расслабленно приобняв мамку за шею. И все у него было хорошо.

Спустя пятнадцать минут Ванька был умыт, подмыт, переодет, причесан и обласкан по самое не балуйся. Пора было ужинать, и уже я хотел отнести племяша на кухню, но Вероника ревниво отстранила меня и взяла его на руки:

— Я сама.

Хорошо. Сама, так сама.

Я наблюдал за тем, как она сосредоточенно его кормит, развлекая шутками-прибаутками, и старался не думать о том, какая беспросветная жопа вокруг нас. Успею еще, надумаюсь, впереди вся ночь.

Ванька смеялся, самозабвенно размазывал кашу по столику и что-то бузил, отвечая матери. Я ни разу не видел, чтобы он вот так, от души веселился с няньками.

М-да, мать никто не заменит.

После ужина мы перебрались в гостиную. Я как истукан сидел на кресле в углу, а Вероника с сыном расположились на полу, разложив игрушки на мягком ковре. Ванька в знак особо расположения принес ей замызганного зайца и поделился кусочком изжеванной морковки, закатившейся под диван.

— И сколько нянек вы успели сменить за этот год?

— Трех, — я задумался, — или четырех. Первые три месяца после рождения он провел в больнице.

Она тут же подняла встревоженный взгляд и, я поспешил ее успокоить:

— Сейчас все хорошо, но он родился недоношенным. Его пришлось долго выхаживать. Из-за гипоксии были проблемы по неврологии. Мы проходили обследование в Москве. Я с ним тогда месяц в клинике провел, вообще из жизни выпал, — невесело усмехнулся, вспоминая то «веселое» время.

Большой дядька Барханов, как беспомощный идиот шарахался с ребенком по кабинетам, общался с врачами, менял подгузы и баюкал парня по ночам, а вокруг только мамки с детьми были. У меня тогда знатно седых волос прибавилось. Зато теперь все позади. Вовремя подхватили и вытянули.

— Когда все наладилось, я конечно нанял няньку. Потом другую. В общем, все было как-то не так, не правильно. Только Нина Александровна относительно долго продержалась. К ней было не придраться. Педагог с большой буквы «П». Когда она появилась, я смог нормально заняться делами.

— Делами, значит? — хмуро уточнила Вероника, — обрадовался, что тебя избавили от хлопот?

Прозвучало как-то некрасиво.

— Все не совсем так, — я замялся. Неудобно признаваться, но я полностью переложил ребенка на плечи этой благородной строгой женщины.

— Да? Все не так? Какая любимая сказка у Ваньки?

— Он еще маленький, ему все равно…

— Любимая игрушка?

— Он все любит. Это же ребенок.

— Все понятно, — она безнадежно махнула рукой, — ты, как всегда, сбежал на работу, а Ванька оставлен на попечение чужих теток.

— Я выбрал самую хорошую, — заткнулся, напоровшись на яростный взгляд.

— Настолько хорошую, что заменит ребенку родную мать?

Нет. Конечно нет. Никто не в состоянии этого сделать.

— Я был уверен, что мы с Демидом справимся.

— Вы с Демидом? Справитесь? Вас прошлый опыт ничему не научил? Одного уже воспитали! И сейчас по тому же пути пошли. Педагоги хреновы, — она тоже умела бить словами, — да вас на пушечный выстрел к детям подпускать нельзя! Воспитать они хотели…

Справедливый упрек и от этого во сто крат более болезненный. Мы действительно налажали с Кириллом по полной программе, и с Ванькой выбрали ту же модель поведения — дать всего и побольше… Всего кроме внимания.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я этого не понимал. Вплоть до этого самого момента, пока Вероника не макнула меня носом в мое собственное дерьмо.

Глава 18

Мой мир сломался.

Просто хрясь, и вдребезги. Так что осколков не соберешь.

Еще вчера я ползала, как вареная муха: день прошел и ладно, не померла и хорошо, а сегодня все с ног на голову. В груди бухает внезапно ожившее сердце, в голове миллион мыслей и, кажется, за спиной пробиваются крылья.

Сын жив…

А я ведь его успела похоронить, свыкнуться с этой мысль, смириться. Разве что по ночам иногда снился детский смех и призрачный голос, жалобно повторяющий «мама».

Нет таких слов, чтобы описать те чувства, которые меня душили. Это даже не радость, не облегчение, это будто ты заново родилась, вышла из огня и вдохнула полной грудью.

Я не могла на него насмотреться. Все трогала, гладила по волосикам, обнимала, держала за маленькие ручки, бесконечно восхищаясь хрупкими пальчиками. До одури страшно было, что, если отвернусь, отпущу, да просто моргну — он исчезнет. И вместе с ним снова погаснет желание жить. Он был похож на Кирилла — те же голубые глаза и светлые волосы, и в тоже время было что-то неуловимое от старшего Барханова.

Артур…

Никогда еще я так остро не ощущала его присутствие. Столько противоречивых эмоций в отношении одного мужчины. Они захлестывали, душили, доводили до исступления.

Я не врала, когда говорила, что ненавижу его. Еще как ненавижу! Аж зубы сводит! Хочется придушить, сделать настолько больно, насколько это вообще возможно. Разорвать, разбить, растоптать, как он сделал это со мной, лишив самого ценного.

Но он прав. Мне не по силам с ним тягаться. Он лев, у которого весь мир в когтях, а я слабый заяц. Пусть отпустит сам, по-хорошему. Он просто обязан это сделать. После всего, что натворил его драгоценный брат. Хорошо хоть Барханову хватило силы духа признаться, что налажал. Так себе оправдание, но теперь, когда он перестал считать меня предательницей, у меня с плеч гора свалилась.

А еще я была ему благодарна, за то, что маленького Ваньку вытягивал. Заботился о нем, бегал с ним по больницам, любил. Именно любовь я видела в его взгляде, обращенном на моего сына. Любовь и раскаяние…

Наверное, я слишком понимающая и мягкая. Наверное, меня легко сломать и прогнуть под себя. Поэтому я хочу уехать. В идеале — на другую планету, а на крайний случай — хотя бы на другой конец города. Начнем с Ванькой новую жизнь, вдали от прошлого.

Мы столько времени потеряли…об этом даже думать страшно. Возможно, когда-нибудь потом, спустя время, я смогу вспоминать об этом без содрогания, без злости и слез, но сейчас мне не хочется жаловаться, стонать, убиваться. Я благодарна судьбе за то, что она мне вернула ребенка. Сейчас моя радость во сто крат сильнее горечи, притаившейся в укромных уголках сердца.

Артур был молчалив, не лез ко мне с болезненными разговорами, не трогал, понимая, что ничего хорошего из разговоров сейчас не выйдет. Да и какие могут быть разговоры, если ты отнял ребенка у матери? Это что же такого ему наплел ублюдок Кирилл, если старший брат после его смерти превратился в безжалостного зверя? Пожалуй, я не хочу этого знать. Кир всегда был талантливым актером и хитрым манипулятором, который годами обводил братьев вокруг пальцев и смеялся над их чувствами

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Хорошо, что он погиб. Плохо, что кошмар с его смертью не закончился.

Мы все стали жертвами его происков.

Этот вечер навсегда отпечатался в моей памяти. Вечер знакомства с собственным сыном, спустя год после рождения. Врагу такого не пожелаешь. Больно. Но в то же время я никогда в жизни не была счастливее.

Когда малыш устал, я уложила его спать в маленькую кроватку, а сама устроилась на диванчике рядом, напрочь отказавшись возвращаться в ту холодную, безликую комнату, которую мне изначально выделил Барханов. Сквозь сон мне чудились чьи-то шаги и пронзительный взгляд, неотрывно следящий за мной.