Время Перемен - Анвар Кураев

дворянское слово редко стоит больше холопского.

Похоже, капитан попал в самую точку. Граф побагровел, вытащил эспаду и крикнул:

— Дуэль! Здесь и сейчас!

— Тиль, — позвал капитан.

Его лучший арбалетчик целился в ногу, но граф ушёл в сторону в последний момент. И ушёл так, чтобы ближайшие солдаты оказались у Люка за спиной.

«Этот модник не так прост» — подумал Люк и в следующий миг отбил щитом эспаду.

Капитан не стал лезть на рожон, лишь пару раз отмахнулся мечом, но не наступал, давая солдатам зайти с флангов. Вот и арбалет щёлкнул. Сейчас Тиль возьмёт его на прицел.

Граф старался выйти из окружения, но солдаты всякий раз загоняли его обратно взмахами алебард. И тут он решился на отчаянную атаку — бросился на капитана, нанося множество ударов. Один из солдат плашмя треснул алебардой ему по ляжке, граф упал на правое колено и тут же ему в брюхо угодила стрела.

«Проклятье! Не получи он удар алебардой, стрела пришлась бы в ногу!»

По ране Люк понял, что Граф уже не успеет ничего сказать. Стрела вошла точно посреди и вылетела из поясницы, ударилась об наголенник Жака и свалилась. Кровь текла рекой, заливала пол, пачкала сапоги капитана.

Жак поднял стрелу двумя пальцами и, обходя кровавое озеро, передал её Тилю:

— Кажись, наконечник слегка погнулся.

Вот и всё, больше никто ничего не сказал. А друзья графа так и сидели за столом молча и с ошарашенными лицами. Никто не вступился за друга даже на словах, никто не попытался остановить бой, никто не захотел вразумить графа пойти на суд, даже видя, что дело обернулось таким неравным боем. Глупость, трусость и безучастие.

«Может, костюм у тебя и хорош, но вместо друзей — коровьи лепёшки».

…

— Всякий раз я напоминаю ему о безопасности, но тщетно. Боюсь, будут ещё смерти…

Вдова посмотрела на Александра размытым взглядом. Появилось ощущение, что она смотрит сквозь него, куда-то вдаль. Хотя за его спиной была деревянная стена. Женщина совсем высохла за последние дни. Видно, потеря её изводила. Древний совсем не завидовал ей. С такой короткой жизнью она будет мучиться до самой смерти. Он ещё помнил это ощущение — тысячи бестелесных паразитов грызут твою душу изнутри. Ты не можешь понять, почему так — твой ребёнок умирает, а ты продолжаешь и продолжаешь жить — зачем, почему? Ему понадобилось тридцать лет, чтобы выкарабкаться, избавиться от этой вечной хандры, глубоко зарыть свою потерю. А сейчас он смотрел на эту женщину и вспоминал. И приходил к выводу, что для неё есть лишь одно избавление… Неприятный вывод.

Но иногда ради страны приходится делать неприятные вещи.

— Чем вы занимаетесь в графском доме?

— Я швея.

— Граф стал относиться к вам по-другому после… этого?

— Ах, — тяжело вздохнула женщина, — Он даже не понял, что это был мой сын, понимаете? — она внезапно повысила голос, — Не понял, что я его мать!

«И это злит тебя ещё сильнее».

— Кто же его остановит… — вслух размышлял древний, — За него министр, а, значит, и король. Я ничего не могу сделать, хоть и легат. Разве что ценою собственной жизни. Но я не могу! Не потому, что боюсь, просто ещё рано мне умирать. И как его остановить? Сколько ещё должно погибнуть сыновей, чтобы это прекратилось?

По щеке вдовы покатилась слезинка.

«Гнусная, до чего гнусная у меня работа. Амброзии всего на месяц. Совет будет недоволен, если придётся ехать по этому делу ещё раз, тратить драгоценные запасы».

— Что же делать, Александр? — в её взгляде пробился тусклый лучик надежды на избавление. Она надеялась на его мудрость.

«Каких ответов ты от меня ждёшь? Как избавиться от графа? Как тебе вернуть сына? Что тебе делать с твоей собственной жизнью? Видимо, тебе нужны все ответы сразу».

— Найти человека, который сможет сделать то, что нужно, пусть даже ценой собственной жизни. И сжечь все эти проклятые бумаги, чтобы их не прочитал новый умник и не начал всё заново.

Она смотрела с пониманием и с решимостью.

«Остальное ты додумаешь сама. Сама себя уговоришь, что граф заслуживает смерти. Подгонишь свою совесть под нужное решение, лишь бы облегчить боль… И лишь потом узнаешь, что чужая смерть не приносит облегчения».

— Недавно кто-то пытался. Я слышала, их всех убили. Этот седой капитан…

— Их ждали. Нужно просто выбрать правильный момент.

…

Люк опять злился. Три дня назад, вроде бы, успокоился, но сейчас снова накрутил себя. Этот де Прияр, великий умник, будь он проклят. Ему вовсе не понравилось то, что Люк расправился с де Клузо.

«Сначала вы должны были спросить меня! — кричал учёный, — Теперь все знают, что ребёнок от Клузо! Я не смогу его признать!»

Де Куберте и думать не думал, что граф готов признать ублюдка, а граф орал в ответ:

«Да поймите вы, чугунная голова! Это был ключ к примирению с женой! Ну не может у меня быть детей, не может! Да, такое бывает, представьте себе! Я мог открыто сказать жене, что признаю ребёнка, и всё, не надо никого убивать! Занимайтесь своими детьми, а мне оставьте мою науку! А теперь что? Так и будет она мешать мне тут и там».

Он выловил всех недоброжелателей, как следует прополол огород, но уезжал из Прияра с горьким осадком. Не так много дворян хорошо относятся к Люку де Куберте, особенно после того, как он стал бороться с дуэлями. Теперь же Люк потерял ещё одного союзника. Хорошо хоть, солдаты довольны — выспались по дороге.

Слегка повеяло запахами города — как всегда, смесь дурного и приятного. Люк заметил всадника, спешащего навстречу. Это навевало тревогу. Предчувствие не обмануло, всадник искал именно его:

— Капитан Люк де Куберте?

— Он самый.

— Господин первый министр срочно требует вас.

Люк пришпорил коня, вокруг замелькал пригород, потом Лемэс с его зеваками, в спешке освобождающими дорогу посыльному министра и его спутнику, потом позади остались ворота дворца, караулка, и вот гвардеец уже