Теофил Норт - Торнтон Уайлдер

Я вошел в лавку и купил шоколадных конфет. Когда мы подошли к их дому, Джонни вежливо со мной попрощался и закрыл за собой дверь.

Аньезе стояла, держась за калитку.

— Наверное, это вы уговорили Бенджи — то есть Мино — пригласить меня в кафе?

— Я уговаривал его пригласить какую-нибудь девушку или девушек в Шотландскую кондитерскую, когда вообще не знал о существовании сестер Авонцино. Потом я уговаривал его пригласить девушку — желательно другую — и в следующую субботу, чтобы расширить круг друзей. Он не докладывал мне, что пригласил вас.

— Мне пришлось сказать ему, что я больше не смогу принимать таких приглашений. Я, как и все, восхищаюсь Мино, но постоянно встречаться с ним в общественных местах мне неудобно… Теофил, никому не говорите того, что я вам скажу: я очень несчастный человек. Я не способна даже на дружбу. Я могу только представляться. Мне помогут, я знаю, — и она подняла палец безжизненной руки к зениту, — но надо набраться терпенья и ждать.

— Ради Джонни, продолжайте представляться. Я не имею в виду обеды с Мино, но время от времени встречайтесь с нами, хотя бы в компании. По-моему, Бодо задумал что-то вроде пикника, но в его машине помещаются только четверо, а я знаю, что он снова хочет встретиться с вами и с Мино… — Она не поднимала глаз; я выжидал; наконец я добавил: — Я не знаю, какое невыносимое бремя вас гнетет, но вы ведь не захотите вечно омрачать жизнь Джонни?

Она взглянула на меня с испугом, потом отрывисто сказала:

— Спасибо, что проводили. Ну да, я буду рада встретиться с Мино — в компании. — Она протянула мне руку. — До свидания.

— До свидания, Аньезе.

В семь часов я позвонил Бодо. Его всегда можно было поймать в это время: он одевался для очередного раута.

— Grüß Gott, Herr Baron.

— Grüß Gott in Ewigkeit[82].

— Когда у вас сегодня званый обед?

— В четверть девятого. А что?

— Можем мы встретиться в «Мюнхингер Кинге», чтобы я вам изложил один план?

— К половине восьмого успеете?

— Договорились.

Дипломаты — люди точные. Бодо был, как говорится, «при полном параде». Его пригласили в военно-морское училище на обед с каким-то приезжим начальством — адмиралами разных стран, — он был весь в орденах (или, на языке нижних чинов, «в насыпухе») и прочем. Внушительное зрелище!

— Что у вас за план? — спросил он с живым любопытством.

— На этот раз дело серьезное. Буду краток. Вы знаете у Данте место про Уголино?

— Конечно.

— Помните Аньезе? Ее муж погиб на подводной лодке. — Я рассказал то немногое, что знал. — Быть может, они умерли через несколько дней от удушья, а может, жили неделю без пищи. Лодку в конце концов освободили изо льдов. Как вы думаете, министерство военно-морского флота осведомило вдов и родителей погибших о том, что там было обнаружено?

Он задумался.

— Если там было что-то ужасное, вряд ли.

— Аньезе эта мысль не дает покоя. Ей жить не хочется. Но она не подозревает, что я знаю о ее страхах.

— Gott hilf uns![83]

— Она мне сказала, что ее донимают мысли, которыми она не может поделиться ни с сестрой, ни с близкими друзьями, даже с матерью. Когда так говорят, значит, есть потребность кому-то открыться. После той нашей встречи Мино несколько раз приглашал ее в кафе. Она говорит, что больше не может встречаться с ним наедине. Мино вам кажется славным парнем?

— Безусловно.

— Я хочу в следующее воскресенье на закате устроить пикник на Брентонском мысу. Вы свободны от пяти до восьми?

— Да. После воскресенья я уезжаю из Ньюпорта. В девять тридцать в мою честь устраивают прием. Я успею.

— Я обеспечу шампанское, бутерброды и сладкое. Сможете вы, в качестве кавалера Двуглавого Орла, поехать с нами и предоставить свою машину? Вы с Аньезе и Мино сядете впереди, а я с провизией и льдом — на откидном сиденье. Мне не хочется выглядеть хозяином празднества. Вы сможете сыграть эту роль?

— Нет! Как вам не стыдно. Я и буду хозяином. Теперь мне тоже надо говорить покороче. В леднике моего домика всегда лежит несколько бутылок шампанского. Привезу походную кухню с жаровней. Любой швейцарец может за один день оборудовать гостиницу. Нам, австрийцам, на это нужна неделя. Если пойдет дождь или будет холодно, мы сможем укрыться в моем домике. Вам принадлежит идея — и хватит с вас! А теперь изложите свой план. В чем суть?

— Ах, Бодо, не спрашивайте. Это пока лишь надежда.

— Ого! Ну хотя бы намекните.

— Помните «Макбета»?

— Играл в нем Макдуфа, когда учился в Итоне.

— Помните, как Макбет просит врача вылечить леди Макбет от лунатизма?

— Погодите… «Придумай, как удалить из памяти следы гнездящейся печали…» и что-то вроде: «…Средствами, дающими забвение, освободить истерзанную грудь»[84].

— Вот, Бодо, вот чем вы завоюете Персис, вот что мы должны сделать для Аньезе.

Он смотрел на меня.

— И Персис?.. — прошептал он. — Разве ее муж погиб на подводной лодке?

— Подлинно только счастье, отнятое у страдания; все прочее — просто так называемые «земные блага».

— Кто это сказал?

— Кто-то из ваших австрийских поэтов, по-моему, Грильпарцер.

— Schön. Мне надо бежать. Черкните, куда заехать за гостями и прочее. Ave atque vale.

Приглашения были разосланы через Розу и приняты.

— Роза, нам так хотелось бы пригласить и вас с Филуменой, но вы знаете, какая тесная у него машина. — По глазам Розы было видно, что она все поняла, быть может, поняла даже мой замысел. — Покажите мне, как вы кладете руку на поясницу Мино, чтобы помочь ему войти и выйти из дверей и из машины.

Мать наблюдала за нами со смехом.

— Не знаю уж, что вы там затеяли, синьор Теофило, а не боюсь!

Знаменательный день настал. Погода стояла превосходная. Умелые руки усадили Мино в машину. Аньезе тоже предпочла отправиться из лавки Матера — полагаю, для того, чтобы не огорчать сынишку, мечтавшего покататься с ней на машине. Когда мы приехали на Брентонский мыс, великий ресторатор барон Штамс вытащил два складных столика, накрыл их (с шиком) скатертями и принялся откупоривать бутылку. Аньезе и Мино остались в машине с подносами на коленях, а остальные два кавалера устроились на складных стульях рядом.

— Теперь могу вам сказать, что я уже два раза в жизни пил шампанское, — сообщил Мино. — Я попробовал «Асти Спуманте» на свадьбе брата. А до этого я пил шампанское только на твоей свадьбе, Аньезе.

— Тебе было всего пятнадцать лет. Я рада, что тебе удалось тогда попробовать, Мино. — Аньезе говорила так осторожно, словно ступала по тонкому льду. — Семья мужа живет в Олбени, в штате Нью-Йорк. Они тогда приехали и остановились у нас. И привезли три бутылки шампанского… Ты хорошо помнишь Роберта?

— Конечно. Его лодка не так уж часто заходила в бухту, и как-то раз он спросил, не хочу ли я подняться на борт, а я еще как хотел! Но в тот день разыгрался шторм, и я не смог бы вскарабкаться по лестницам и трапу. Он сказал, что возьмет меня в следующий раз. Роберт был моим кумиром. Мама считала, что более красивого и… приятного человека она в жизни не встречала.

Аньезе горестно отвернулась.

Бодо спросил:

— А начальство дало ему отпуск, когда он женился?

— Он копил увольнительные. Мы поехали в Нью-Йорк и все-все там посмотрели. Каждый день катались на метро и по надземной дороге из конца в конец — каждый день по другой линии. Роберт знал, что я люблю музыку, и мы три раза ходили в оперу. — Она повернулась к Мино. — Конечно, нам пришлось сидеть очень высоко, но все было прекрасно видно и слышно… Были в зоопарке и на службе в соборе святого Патрика. — В глазах у нее стояли слезы, но она добавила со смешком: — На Кони-Айленд тоже съездили. Вот где было весело, Мино…

— Представляю себе, Аньезе.

— Ну да… Теофил, а что делает Бодо?

Бодо колдовал над жаровней.

— Готовлю ужин. Пока жарится, выпейте еще по бокалу шампанского.

— Я боюсь захмелеть.

— Оно не очень крепкое.

— Аньезе, — спросил я, — маэстро дель Валле научил вас песням, которые можно петь без аккомпанемента? Вы говорили, что он велел вам петь везде, где вас как следует попросят. Могу заверить, что мы очень этого хотим.

— А-а, я знала одну старинную итальянскую песню… Дайте вспомнить…

Она прикрыла рукой глаза и запела: «Caro mio Ben. Caro mio Ben»[85] — легко, как лебедь скользит по воде. На второй строфе она запнулась.

— Простите, не могу. Это одна из трех самых любимых его песен… Ах, Теофил, Бодо… он был такой хороший! Совсем еще мальчик и так любил жизнь. Какой ужас… подо льдом, без еды… Как вы думаете, вода-то у них была?.. А есть нечего…

Бодо заговорил очень внятно, но без нажима, не поднимая глаз от жаровни:

— Аньезе, во время войны я четыре дня пролежал без еды в канаве. Был ранен, не мог подняться и поискать воды. То и дело терял сознание. Санитары, которые меня нашли, потом рассказывали, что я несколько раз умирал у них на руках, но улыбался. Можете не сомневаться, что люди в лодке — где так мало воздуха — быстро потеряли сознание. Воздух нужнее пищи и питья.