Последняя надежда. Шпионская сага. Книга 1 - Нина Башкирова

Я довольно быстро привык к рабочему дню в десять – двенадцать часов, и дни потекли за днями. В течение нескольких ближайших недель я только и занимался тем, что уточнял сведения из личных дел персонала лаборатории, пользуясь услугами сотрудников режимного отдела. Работать приходилось очень напряженно, так как втайне я искал закрытую информацию о разработках и исследованиях лаборатории. Но не только явных, а даже косвенных следов искомых технологий не обнаруживалось. Еще при поступлении на работу начальник отдела охраны предупредил: часть лаборатории – отдельное здание – работает в спецрежиме и находится под охраной спецподразделения ФСБ. Отдел внутренней охраны института не имеет к этому прямого отношения, в его функции входит лишь обеспечение общей безопасности лаборатории.

Каждый вход и выход в спецздание, включая перекуры, обеденный перерыв или передвижения по территории института, с неизменной строгостью отмечались в журнале. В соответствии с обстановкой секретности вели себя и люди, работавшие «на секретку»: ни один из них не шел практически ни на какой контакт. Их-то я быстро вычислил, благо было таких немного, всего семеро.

Так прошло пять недель. Мои попытки познакомиться с засекреченными сотрудниками успеха не имели: система безопасности блокировала всякую подобную возможность. Любая, даже самая невинная попытка кого бы то ни было попасть в «закрытую зону» немедленно фиксировалась в журнале посещений. Расспрашивать же сотрудников «моей» лаборатории я тоже не мог, поскольку причины, объясняющей мой повышенный интерес к засекреченным сотрудникам, не изобрел. Удалось лишь узнать, что за последние два года на работу не приняли ни одного новичка, за исключением меня. Текучки кадров здесь не наблюдалось, значит, завербовали кого-то изнутри, из ветеранов. Так считал Альвенслебен, а в достоверности его информации я уже убедился.

Единственным местом, где я мог бы «случайно» встретиться с тщательно «опекаемыми» коллегами, оставалась столовая, а за столом всегда что-нибудь незначительное, но все же обсуждалось. То , что мне удалось узнать из обрывков разговоров, только усилило мой пессимизм. Подтвердилось, что большая часть сотрудников института ни разу не бывала за границей и, наверное, никогда России не покинет. В советские времена они даже жили в отдельных домах под постоянным наблюдением службы безопасности. Правда, с соцпакетом дела у них обстояли не так уж плохо: с квартирным вопросом проблем не возникало – для них достаточно активно строили жилье, открыли детский сад-ясли, поликлинику, давали путевки в санатории и дома отдыха… Сегодня почти ничего подобного не наблюдалось, но институт не бедствовал.

Кое-какую полезную информацию из своих «столовских» посиделок я все же выудил. Например, они любили постоянно подтрунивать над неким Валентином Вышевым, талантливым инженером, самым молодым доктором наук в институте. В свое время, как и многих, его пригласил в институт сам Страхов, но среди способных и честолюбивых сверстников Вышев заметно выделялся. При первом же беглом знакомстве я заметил, как коллеги подшучивают над фанатичной преданностью Вышева работе и – что было не менее важно – испытывают его феноменальную память. Валентин помнил, казалось, все мыслимое и немыслимое: автобиографии сослуживцев, политические события последнего десятилетия, результаты футбольных и хоккейных матчей практически всех команд высшей лиги за несколько лет. И конечно же все то, что обсуждалось на всевозможных совещаниях в родной лаборатории. Практически каждую неделю, иногда по два-три раза, находился очередной любитель проверить фантастически необъятную память Вышева:

– А не скажешь ли нам, уважаемый Валентин, о чем шла речь на пятиминутке в канун Нового года два года тому назад и кто умудрился тогда рассмешить нашего шефа?

И Вышев с энтузиазмом, достойным подростка, немедленно вспоминал участников совещания, эзоповым языком пересказывал суть обсуждения и подробности редкого события – смеха высокоученого начальника. Его цепкая, словно липучая лента, память, по-видимому, не желала расставаться ни с одним из малых и больших объектов, единожды попавших в ее анналы. Валентин мог бы служить живым доказательством того, что ни одно из событий, свидетелем которого доводится стать человеку от его рождения и до гробовой доски, не исчезает бесследно, как многие думают, а фиксируются навсегда. Кстати, это правда, ведь физиологически память представляет собой структурное изменение белка в клетке мозга – нейтроне, после чего теоретически всегда может быть востребованным. Теоретически, поскольку реальные человеческие возможности к извлечению из определенного уголка памяти нужной информации в нужный момент весьма ограничены: страшно даже представить, что могло бы случиться с человеческим сообществом, если бы каждый индивидуум нес груз подробностей и деталей всего, что происходило вчера, год или десять лет тому назад…

Вышев, по-видимому, был именно таков. Однажды обратив на него внимание, я практически не отвлекался от наблюдения за любопытным объектом. Исподволь, незаметно, вылавливал фразы, движения и, главное, крупицы информации, из которых – кто знает? – может быть, удастся сварить хоть какую-нибудь кашу. Я быстро изучил его привычки и места, которые он посещал. К сожалению, весьма малочисленные.

Лаборатория, где работал Вышев, располагалась на втором этаже, через две комнаты от меня. Его рабочий стол отличался безукоризненным порядком, все буквально сверкало. Валентин любил свою работу и, будь его воля, вообще отсюда не уходил бы. Он начал работать у Страхова сразу после окончания университета и без лаборатории не представлял своего существования. Вышев был одним из немногих, кто имел право свободно ходить во второе здание, где я побывал лишь однажды, когда знакомился со Страховым. Больше я туда попасть не смог, а Вышев проводил там значительную часть рабочего времени.

Помимо фанатизма в работе, в характере Вышева присутствовала еще одна черта: невероятное любопытство. Он постоянно стремился узнать как можно больше деталей из жизни коллег, не забывал ни одного слуха или намека на какие-нибудь интересные подробности жизни окружающих. Малоприятная черта, надо сказать, немужская какая-то, причем сам Вышев вниманием женского пола похвастаться не мог. У него не было ни любимой, ни настоящих друзей. Говорят, запоминание становится в двадцать два раза качественнее, если человек осмысливает сказанное. Вышев и был таким. Он не только запоминал, но и великолепно разбирался во всем, о чем говорил. Дни и вечера напролет он проводил у компьютера, отрабатывая новые и новые варианты своего мудреного проекта, приходил на работу первым, а уходил последним. Именно поэтому Страхов высоко ценил своего талантливого и трудолюбивого сотрудника, часто полагаясь на его память и фанатичную преданность делу. Вышев знал и помнил практически все, что происходило в лаборатории, включая даже самые незначительные разработки и проекты.

Прошла еще неделя, но сдвигов в лучшую сторону так и не наблюдалось. Пришлось отбросить мысль о проникновении в «секретную команду»: попасть туда и не «засветиться» было невозможно. Собрать минимум необходимой информации по обрывкам разговоров и полунамекам также казалось маловероятным. Для продвижения ситуации требовались какие-то меры. Но какие?

Собственно, выбора в создавшейся ситуации у меня не оставалось, кроме радикальной меры – найти способ «разговорить» осведомленного сотрудника. Единственной подходящей кандидатурой мне, конечно, представлялся Валентин Вышев. Как новый замначальника отдела охраны, я имел доступ ко всем личным делам сотрудников института, а в них содержалась информация не только о ближайших родственниках, но и о близких друзьях. У Вышева их оказалось немного, точнее, один, да и тот скорее бывший – в последнее время они виделись редко. Я подготовил перечень подробностей частной жизни Вышева и отдельное досье на его друга, а затем связался с Рафи.

* * *

В покрытом строительными лесами старинном здании на Староневском проспекте ремонтировали фасад. Я зашел в подъезд и постучал в нужную дверь. Мне открыл Рафи. Я обрадовался ему, как родному, но после сердечных приветствий мы приступили к делу немедленно.

– Не мог даже и подумать, что сюда пожалует такой важный гость!

– Что делать? Вызвать тебя к себе или даже на нейтральную территорию не могу: твой отъезд моментально зафиксируют. Любое, даже малейшее, подозрение может спровоцировать внеочередную проверку твоей биографии.

– Но ведь слежка за мной возможна даже при отсутствии реальных подозрений. А что, если за мной «хвост»?

– Не волнуйся, мои люди отсекли бы тебя на подступах к зданию, и ты бы сюда не вошел. С этим все в порядке. Во всяком случае, пока…