Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом в тишине загремел вагонами усталый состав, покрытый пылью долгих путешествий. И я понял, что этот утренний поезд-бродяга — встречный Таврский экспресс из Константинополя или, как его следует правильно называть, Стамбула.
Итак, два состава встретились в Алеппо: один — перед последним этапом своего пути на север; другой — в начале пути на юг. За те несколько минут, что поезда стояли, а солнце всходило над башнями, минаретами и обыкновенными домами, проводники спальных вагонов в униформе цвета шоколада успели обменяться несколькими фразами по-французски.
Такие же поезда ходят в Берлин, Париж, Рим, Вену, Будапешт и Афины. Люди в шоколадной форме стелют постели, будят пассажиров утром. Возможно, международные спальные вагоны — единственные современные транспортные средства, связывающие нас с Малой Азией Святого Павла.
Во времена Древнего Рима международные связи были хорошо налажены от Британии на западе до Каспийского моря на востоке. По римской дороге вы могли отправиться из Иерусалима в Булонь, и греческий и латынь верно служили бы вам в течение всего пути. Случись с вами в дороге какая-нибудь неприятность, достаточно было просто заявить о своем римском гражданстве, как это сделал Павел, — и «полиция» оказала бы всяческое содействие, будь то в Эфесе, Антиохии, Александрии, не говоря уже о самом Риме. Но если вы намерены совершить подобное путешествие сегодня, вам придется встретиться с часто неприветливыми представителями очень разных пограничных служб: французской, швейцарской, югославской, сербской, болгарской, греческой, турецкой, сирийской и палестинской. То, что раньше было открытой дорогой, теперь стало чередой границ, с таможенниками и паспортной службой; и все эти люди обращаются с путешественником так, будто точно знают, что он шпион или контрабандист.
И только международные спальные вагоны, чьи койки, простыни и одеяла одинаковы в Париже и Стамбуле, а тяжелые голубые тарелки — в Белграде и Барселоне, возвращают вам прежнее, единое, «римское» ощущение.
Над Алеппо розовела заря, а мы уже ехали на север, навстречу жаре. Я смотрел в окно и восхищался неизменным в своей дикости Востоком: цепочки верблюдов, переходящих через мостики, всадники с винтовками за спиной, направляющиеся в дальнюю, выстроенную из саманных кирпичей деревушку. А еще мне было приятно думать, что в вагоне-ресторане соблюдаются те же правила, что и на Виа Эгнатиа, хотя, честно говоря, пока я не получил никаких тому подтверждений.
Напротив меня сидел чисто выбритый и пахнущий одеколоном сириец и пил кофе. Феску он носил вызывающе набекрень. Сказал, что едет в Стамбул. И добавил, что теперь это вымирающий город. Турецкий диктатор Кемаль, или, как его еще называют, Ататюрк, «отец турок», обрек Стамбул на медленную смерть, решив сделать столицей республиканской Турции Анкару.
— Как можно убить Стамбул! — восклицал сириец, патетически всплескивая ухоженными руками. — Природа сотворила его мостом между Востоком и Западом. Этот город всегда был одновременно и крепостью, и базаром. Как можно его убить!
Мне очень хотелось узнать, по какому делу мой попутчик едет в Стамбул, но я воздержался от вопросов. Вряд ли он честно ответил бы на них — в красной феске и довольно вульгарном костюме, надушенный, с маникюром, он, особенно на фоне Стамбула, как я себе его представлял, слишком походил на персонаж детективного романа.
Через несколько часов поезд пересек границу Сирии и начал подниматься в горы Аманус.
Равнина, пальмы, деревни, караваны верблюдов остались позади. Перед нами открылся суровый горный пейзаж: вздымающиеся вершины, еловые и сосновые леса, темные ущелья с бурлящими ручьями. Горы, отделяющие страну Св. Павла от страны Христа, напоминали мне то Швейцарию, то Шотландию. Временами казалось, что подъезжаем к Сент-Морицу, а иногда — что сейчас покажется Форт-Уильям.
Остановились на пограничной станции Февзипаса. Красный флаг с белыми полумесяцем и звездой свидетельствовал о том, что мы в Турции. Приказ Гази[12], повелевающий туркам носить европейскую одежду, неукоснительно выполняется: люди на станции одеты в нечто очень старое и потрепанное, но европейского покроя. В национальных лохмотьях можно выглядеть достойно, но если на тебе синий европейский костюм с коричневыми заплатами, ты жалок, и больше ничего.
Полицейские в фуражках с красной лентой, в серых, похожих на немецкие, мундирах с красными манжетами, с коричневыми кобурами, из которых торчали блестящие черные рукоятки револьверов, вошли в поезд и потребовали предъявить паспорта. По вагонам прошлись таможенники, добросовестно порылись в багаже в поисках контрабанды, даже встряхнули зачем-то занавески на окнах.
Тем временем невозмутимые люди в обносках и старых кепках бродили по платформе и заглядывали в окна поезда. Станцию патрулировали солдаты с винтовками. Наконец поезд тронулся, и я стал смотреть в окно. Никогда не забуду этот пейзаж.
Вероятно, святой Павел, совершая свои многочисленные путешествия из Антиохии в Малую Азию, видел то же, что и я. Огромная равнина, простирающаяся до подножий гор; мили и мили невозделанной земли, на которой под присмотром пастухов в плащах с подкладными плечами пасутся стада овец. Эти войлочные бурки, называемые кепениклер, непроницаемы для ветра и воды. Плащ такой жесткий, что человек может выйти из него, а плащ останется стоять. Их делают из грубой шерсти киликийских коз. Сегодня, как и во времена святого Павла, она идет на палатки, паруса и веревки.
Я смотрел на пастухов, напоминавших в своих киликийских доспехах огородные пугала, и думал, что и Павел в долгих странствиях, должно быть, заворачивался в такой плащ. Разве в письме из римской темницы («Второе послание к Тимофею») не умолял он своего «возлюбленного сына» прислать ему фелонь, «плащ, который я оставил в Трое, в доме Карпа»? Несомненно, имелся в виду плащ из шерсти киликийских овец. Только такой мог согреть его в сырой темнице.
Поезд торопился вниз, на равнину. В Адане, откуда отходит железнодорожная ветка на Тарсус, мне пришлось сделать пересадку. Тарсус — это около двадцати миль на восток. Выйдя из поезда, я увидел сирийца из Триполи, выглядывающего в окно. Вместо традиционной фески на голове у него был черный берет. Какой удачный компромисс!
Берет — европейский головной убор, и, следовательно, согласно декрету Ататюрка, уместен в Турции, но поскольку он, в отличие от шляпы, не имеет полей, то и Пророк ничего против него не имел бы.
Некоторое время я стоял на платформе Аданы, прикидывая, как бы по-турецки позвать носильщика. Станция новая, построена из бетонных плит. Мальчишки катили тележки с шоколадом, апельсинами, буханками хлеба с кунжутом семит, а также с мехами — лисы и куницы. Более проворные продавцы подбегали к окнам поезда и спешили предложить утомленным путешествием пассажирам палочки сахарного тростника.
- Ирландия. Прогулки по священному острову - Мортон Генри Воллам - Путешествия и география
- Отавало идет по экватору - Вадим Листов - Путешествия и география
- Сирия - перекресток путей народовм - Ханс Майбаум - Путешествия и география
- Генри Стенли - Георгий Карпов - Путешествия и география
- В дебрях Африки - Генри Стенли - Путешествия и география
- Глаза их полны заката, Сердца их полны рассвета - Егор Викторович Ивойлов - Прочие приключения / Путешествия и география / Русская классическая проза
- Перевёрнутый полумесяц - Мирослав Зикмунд - Путешествия и география
- За пределами симуляции - Ваге Варданян - Космическая фантастика / Научная Фантастика / Путешествия и география
- Земля. Тайная история драгоценных камней - Виктория Финли - Путешествия и география
- Филиппины: дорожные заметки - Антон Кротов - Путешествия и география