Муза художника - Паула Вин Смит

Это посещение живо воскресило в памяти те немногочисленные прогулки, когда в редкие и долгожданные воскресные дни нашей юности дядя Мелькиор водил нас в этот волшебный мир. Десять лет назад, когда мне было тринадцать, я призналась брату, как хотела бы залезть в знаменитый «Монтебелло»[42] и воспарить над облаками. Свен высмеял меня за незнание того, что шар привязан к земле. Не успеет дюжина, или около того, джентльменов и леди подняться в воздушном шаре на установленную высоту, как работники на земле начинают управлять большой паровой лебедкой, которая своевременно тянет их обратно вниз.

— Совершать настоящий полет ужасно опасно, — произнес Свен в своей четкой манере. — Все самые лучшие пилоты воздушных шаров рано или поздно падают в море и тонут. Только такая дурочка, как ты, может об этом не знать.

Но как только я узнала, что великий «Монтебелло» навсегда останется привязанным к земле длинной веревкой, этот яркий шар потерял для меня все свое очарование, несмотря на огромные размеры. Заметив, как мы притихли, дядя Мелькиор проявил неслыханную щедрость и прокатил нас на чертовом колесе, каждая кабинка которого представляет собой корзину в жестком каркасе и увенчана неподвижным, раскрашенным цветными полосками гофрированным куполом, напоминая тем самым воздушный шар. Детей это приводит в восторг. Опершись локтем на край корзины и устремив взгляд вверх, я мечтала подняться в небо.

С тех пор появились новые павильоны, но полностью оснащенная точная копия королевского линкора по-прежнему стоит на якоре в озере, достаточно большая, чтобы вмещать и сцену, и зрителей, пожаловавших на эстрадное представление. Садовые дорожки вьются от озера к верхней части парка, где находятся карусель и лабиринт тиров, палатки с азартными играми и силомерами, а также закусками и напитками.

В эти дни прогуливаться по дорожкам, проложенным между подстриженными газонами и клумбами, кажется чем-то привычным и обыденным. Играя на духовых инструментах, церемониальным маршем проходят юноши в красных мундирах и медвежьих шапках. Легко одетые люди угощаются фруктовым мороженым и потягивают чай из фарфоровых чашек.

Вспоминаю свои первые походы в Тиволи, еще совсем маленькой, задолго до моей смелой мечты полетать на воздушном шаре. Вцепившись в руку брата, я всегда еле сдерживалась при виде мускулистых силачей, безразмерной улыбки Арлекина, захватывающих дух трюков, которые выполнял карлик-акробат, балансирующий над травянистым пространством, заставляя зрителей визжать от страха.

— До того как они построили парк, тут было поле боя, — произнес Свен нарочитым басом, чувствуя мой трепет и играя на нем, так как это, должно быть, давало ему ощущение власти. — Северина, а ты знаешь, что после того, как стемнеет и все разойдутся по домам, выходят духи мертвых солдат и катаются на карусели?

Думаю, тот же трепет я испытала снова в девятнадцать лет (с некоторым удивлением, поскольку считала себя взрослой), когда приехала в Париж: настолько все в этом городе — здания, улицы, транспорт — казалось более крупным, стремительным, шумным и грязным, чем то, с чем я сталкивалась раньше. Я все время должна была подбирать юбки, чтобы они не волочились по грязным мостовым. Под серыми шпилями массивных каменных сооружений лениво бродили вульгарно одетые и накрашенные женщины легкого поведения; неуклюжие омнибусы, запряженные тройками лошадей, наезжали на уличных артистов, прилавки, ряды книготорговцев, расположившиеся вдоль берегов мерцающей серым и желтым реки. Весь этот поток постоянно меняющихся впечатлений, а также физическое давление напирающих толп на протяжении многих недель расшатывали мои нервы даже во сне. Разумеется, со временем я привыкла к окружающей действительности, и старый добрый Копенгаген по возвращении даже стал казаться мне каким-то сонным царством. Так что Тиволи, символ захватывающего приключения для маленькой девочки, сегодня представляется мне каким-то старомодным, под стать моим благоразумным землякам, которые степенно прогуливаются по нему.

— Ну что ж, Северина, — провозгласила Сусси, когда парковые дорожки вывели нас к китайской пагоде, очаровывающей своими расположенными друг над другом квадратными крышами с лихо вздернутыми вверх краями.

Она произнесла это в свойственной ей властной манере, которую сама даже не осознавала.

— Разреши мне угостить тебя чашечкой чая с пирожным и оставить ненадолго наслаждаться парком в одиночестве, пока я займусь одним маленьким дельцем. Можешь назвать это чистым безумием.

Сусси скосила взгляд в мою сторону, желая посмотреть, как я отреагирую. Честно говоря, сложно было понять, ждала ли она от меня вопросов относительно своих намерений, рассчитывая, что я, как женщина, умудренная жизненным опытом, выкажу участливое любопытство, или же предпочитала, чтобы я вела себя так, словно ничего не подозреваю о ее «дельце». Прежде чем из тех вариантов, что крутились в моей голове, я сумела выбрать подходящий, Сусси рассмеялась мне в лицо и пошла прочь. Наверное, не стоило смотреть, но я заметила человека, ожидавшего ее под деревьями. Это был старший сын советника Алстеда, недавно отметивший свое девятнадцатилетие; семья прочила ему блестящую морскую карьеру, и он уже успел обзавестись репутацией дамского угодника. Когда моя красивая подруга приблизилась к нему в лучах солнца, он протянул ей руку. Я придвинула стул поближе к столу, отгородившись от прохожих, и больше часа медленно поглощала чай с пирожным, пока Сусси не вернулась.

Каково главное качество друга? В себе я всегда ценила верность и лояльность по отношению к мужу и подругам. Я посмотрела на людей, прогуливавшихся по ухоженным дорожкам, послушала оркестр, игравший вальсы, и в конечном итоге решила, что, пока Сусси не призналась, я не делаю ничего плохого, выступая в роли ширмы, прикрывающей нарушение приличий, которое она, возможно, совершает сегодня днем. Я ничего об этом не знала и старалась сохранять разум чистым и беспристрастным: получать впечатления, но не выносить суждений.

Когда Сусси наконец вернулась — одна, слава богу! — она уже не так светилась от счастья. Подруга взяла меня за руку, мы вышли из парка и снова забрались в экипаж ее мужа, чтобы отправиться домой. Задумчивая, даже мрачная, Сусси спросила, не могу ли я ее выслушать.

— Конечно, расскажи о своих малышах, — сказала я и поняла, что эти слова медленно оформлялись в моей голове в течение всего того времени, которое я провела по ее милости наедине с собой.

Сусси была поражена.

— Да ты ведьма! Это как раз то, о чем я хотела поговорить! — воскликнула подруга, и, если только она не блестящая актриса, я могла бы заключить пари, что ее слова были искренними. — Ох, я могу рассказать об этом только тебе, моя дорогая. Я начинаю бояться, что просто не испытываю к ним тех чувств, которые должна испытывать мать. Все это так тяжело. Маленький Карл плохо берет бутылочку с молочной мукой — знаешь, это лучшее средство, разработанное учеными в лабораториях Швейцарии, — и поэтому не растет как следует; он все время плачет и никогда не бывает доволен. Это так утомительно, так мучительно! Я не знаю, как мне с ним обращаться; а моя маленькая принцесса постоянно сердится; ей не нравится, что в доме малыш, от него, мол только шум и хлопоты. Не знаю, как мне жить дальше, моя дорогая. Мне кажется, я напрочь лишена материнских чувств.