Волки Кальи - Стивен Кинг

— Некоторые из нас, может, и все, возможно, встретятся этой ночью в Нью-Йорке.

— Я только надеюсь, что на этот раз мне удастся попасть туда, — сказала Сюзанна.

— Как решит ка, так и будет, — ответил Роланд. — Самое главное — мы должны держаться вместе. Если только один из нас попадет сегодня туда, думаю, это будешь ты, Эдди. Если только один из нас попадет туда, ему… может, ей… надо оставаться на месте, пока вновь не зазвучит эта мелодия, эти колокола.

— Каммен, — вставил Эдди. — Так называл эту музыку Энди.

— Вы все это поняли?

Они кивнули, но, взглянув на их лица, Роланд понял, что каждый из них оставил за собой право решать, как поступить в тот самый момент, в зависимости от ситуации. Как, собственно, он и ожидал. Потому что они или уже стали стрелками, или еще нет.

Он удивил даже самого себя, потому что с губ сорвался короткий смешок.

— Что ты нашел забавного? — спросил Джейк.

— Просто подумал, что за долгую жизнь приходится иметь дело с очень странными людьми.

— Если ты про нас, позволь мне тоже кое-что сказать тебе, Роланд, — не замедлил с ответом Эдди. — Тебя, видишь ли, тоже нормальным не назовешь.

— Полагаю, что так, — согласился Роланд. — Если в Нью-Йорк попадут двое из нас, трое, может, все четверо… мы должны взяться за руки, когда зазвучит музыка.

Сюзанна вдруг запела, удивив всех. Только Роланду показалось, что песня какая-то странная: она выкрикивала строчку за строчкой, практически не связывая их друг с другом. Но, пусть песни и не получалось, голос ее звучал достаточно мелодично:

— «Дети, когда вы слышите кларнет… Дети, когда вы слышите флейту… Дети, когда вы слышите тром-бон-н… Вы должны поклониться и-и-ДОЛУ!»

— Что?

— Песня поля, — ответила она. — Такие пели мои дедушки и бабушки и их родители, собирая хлопок для своих хозяев. Но времена меняются. — Она улыбнулась. — Впервые я услышала ее в кофейне Гринвич-Виллидж в 1962 г. И пел ее мужчина, белый блюзмен, которого звали Дейв ван Ронк.

— Готов спорить, Эрон Дипно тоже там был, — пробормотал Джейк. — Черт, готов спорить, сидел за гребаным соседним столиком.

Сюзанна повернулась к нему, удивленная, сосредоточенная.

— Почему ты так решил, сладенький?

— Потому что он подслушал, как Келвин Тауэр говорил, что этот парень, Дипно, болтался по Виллидж с… что он сказал, Джейк?

— Не по Виллидж — по Бликер-стрит, — рассмеялся Джейк. — Мистер Тауэр сказал, что мистер Дипно болтался по Бликер-стрит еще до того, как Боб Дилан научился играть на своем «хохнере». Это, должно быть, аккордеон.

— Должно быть, — кивнул Эдди, — и пусть я не поставлю на слова Джейка ферму, но готов поставить больше, чем карманную мелочь. Меня даже не удивит, если выяснится, что барменом в той кофейне был Джек Андолини. Потому что именно так устроена жизнь Девятнадцатиландии.

— В любом случае те из нас, кто попадет в другой мир, должны держаться вместе, — повторил Роланд. — На расстоянии вытянутой руки, постоянно.

— Не думаю, что я туда попаду, — вырвалось у Джейка.

— С чего ты так решил? — удивленно спросил стрелок.

— Потому что я не смогу уснуть, — ответил Джейк. — Слишком возбужден.

Но со временем они все уснули.

4

Он знает, что это сон, навеянный случайной фразой Слайтмана, однако не может вырваться из него. Всегда ищите дверь черного хода, бывало, говорил им Корт, но, если в его сне и есть эта дверь, найти ее Роланд не может. «Я слышал об Иерихонском Холме и другие кровавые истории…» — вот что сказал Слайтман-старший, старший ковбой на ранчо Эйзенхарта, да только для Роланда Иерихонский Холм практически реален. Почему нет? Он же там побывал. Для них это был конец. Там умер целый мир.

День удушающе жаркий; солнце добирается до зенита и словно застывает там, будто его приколотили гвоздями. Под ними — длинный пологий склон, уставленный огромными серо-черными каменными лицами, изъеденными эрозией статуями, которые вырубила и поставила здесь давно ушедшая цивилизация. Люди Гриссома, наседая, мельтешат среди статуй, а Роланд и его немногие оставшиеся в живых соратники поднимаются все выше, отстреливаясь. Стрельба не смолкает, выстрелы гремят и гремят, пули жужжат вокруг каменных лиц и голов или впиваются в них, как жаждущие крови москиты. Джейми Декарри убил снайпер, возможно, сын Гриссома, у которого орлиный глаз, или сам Гриссом. Ален нашел еще более ужасный конец: его застрелили темной ночью, до начала решающей битвы, двое лучших друзей. Глупая ошибка, нелепая смерть. На помощь надежды не было. Колонна Демулетта попала в засаду под Римроксом и полегла, а когда Ален, далеко за полночь, прискакал, чтобы сообщить об этом, Роланд и Катберт… грохот их револьверов… и, о, когда Ален выкрикнул их имена…

Теперь они на вершине и отступать больше некуда. За их спинами, на востоке, отвесный обрыв вел к Соленому морю, которое в пятистах милях к югу называлось Чистым. А с запада находился склон с каменными лицами и орущими, наступающими людьми Гриссома. Роланд и его соратники убили их сотни, но в живых, по самым скромным подсчетам, осталось еще две тысячи. Две тысячи людей, раззявленные рты, выкрашенные синим лица, кто-то с винтовкой, некоторые даже с базукой… против дюжины. Именно столько их осталось, на вершине Иерихонского Холма, под палящим солнцем. Джейми мертв, Ален пал под пулями своих лучших друзей, надежный, верный Ален, который мог бы под покровом ночи укрыться в безопасном месте… Катберт ранен. Сколько раз? Пять? Шесть? Рубашка — алая от крови. Половина лица залита кровью, заплывший глаз с той стороны смотрит невидяще. Однако он по-прежнему крепко держит рог Роланда, тот самый рог, в который когда-то дул Артур Эльдский. Так, во всяком случае, гласят легенды. И не собирается отдавать его. «У меня получается лучше, чем у тебя, — со смехом говорит он Роланду. — Возьмешь его, когда я умру. Не забудь взять его, Роланд, ведь он — твоя собственность».

Катберт Олгуд, который когда-то въехал в феод Меджис с грачиным черепом на луке седла. «Дозорный» — так он его называл и разговаривал с ним как с живым, порой доводя Роланда до белого каления своим шутовством, сейчас он стоит, пошатываясь, под палящим солнцем, с дымящимся револьвером в одной руке и рогом Эльда в другой, залитый кровью, наполовину ослепший, умирающий… но, как всегда, смеющийся. О добрые боги, смеющийся и смеющийся.

— Роланд! — кричит он. — Нас предали! Их гораздо больше! За нашими спинами море! Мы атакуем?

И Роланд понимает: он прав. Если их походу к Темной Башне суждено завершиться здесь, на Иерихонском Холме, если предательство одного из своих и превосходящие числом варвары Джона Фарсона сокрушат их, что ж, они должны умереть красиво.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});