Аннапурна - Морис Эрцог

Какое отвратительное место! Воспоминание о нем всегда будет одним из худших в моей жизни.

У нас лишь одна забота: скорее отсюда уйти. Однако выходить сейчас нельзя. Нужно ждать первых лучей солнца.

5 часов 30 минут. Дальше пребывать в этом аду невозможно.

– Пошли, Бискант! Я не могу оставаться здесь ни минуты.

– Пошли!

У кого из нас хватит мужества согреть чаю? Хотя сознание и заторможено, однако мы представляем, сколько труда придется для этого затратить. Ни он, ни я не в состоянии. К черту! Обойдемся без чая.

И так уж каких усилий стоит вылезти из спального мешка и вытащить оттуда ботинки. От холода они сделались твердыми, как дерево. Надеть их удается лишь с большим трудом. Каждое движение вызывает одышку. Мы задыхаемся. Гетры также замерзли. Я ухитряюсь их зашнуровать, Ляшеналь – нет. Теперь очередь за рюкзаками.

– Бискант, веревку не берем?

– Ни к чему, – отрывисто отвечает Ляшеналь. Килограмм сэкономим.

Кладу в рюкзак тюбик сгущенного молока, несколько кусков нуги, пару носков… Как знать? В случае нужды их можно использовать вместо подшлемника. Укладываю аптечку. Фотоаппарат заряжен обычной пленкой, но у меня есть запасная кассета с цветной. Из глубины спального мешка вытаскиваю кинокамеру. Завожу пружину и проверяю вхолостую. Щелчок, остановка… камера не работает.

– Вот не везет!.. Стоило ее сюда тащить! – сокрушается Ляшеналь.

Этой ночью мороз был слишком сильным, и аппарат замерз даже в спальном мешке, несмотря на то что Ишак предусмотрительно применил специальную смазку. С огорчением оставляю аппарат в лагере. А мне так хотелось донести его до вершины! Ну что ж, киносъемка велась до высоты 7500 метров.

Вылезаем из палатки и надеваем кошки, которые теперь уже не придется снимать до вечера. Все, что можно, надето на нас, и рюкзаки совсем легки.

В шесть часов трогаемся в путь, радуясь, что кошмар остался позади. Погода прекрасная, но очень холодно. Зубья облегченных кошек глубоко впиваются в крутой ледово-фирновый склон.

Постепенно крутизна уменьшается, и склон становится более ровным. Фирн держит хорошо, но иногда корка проламывается, и мы барахтаемся в мягком, порошкообразном снегу, сильно затрудняющем движение. Не сговариваясь, часто останавливаемся. След прокладываем по очереди. Каждый из нас сейчас живет в своем собственном, обособленном мире. Я опасаюсь за свое мышление. Сознание сильно затуманено; я прекрасно понимаю, насколько неполноценен сейчас мой разум. Проще и вернее придерживаться какой-нибудь навязчивой идеи. Температура очень низкая. Холод пронизывает насквозь, и, несмотря на пуховую одежду, ощущение такое, как будто идешь нагишом. Во время остановок ожесточенно топаем ногами. Ляшеналь даже снимает тесный ботинок: его преследует мысль о возможном обморожении.

– Я не хочу уподобиться Лямберу[95], – говорит он.

Пока он энергично растирает себе ступню, я рассматриваю окружающие вершины. Все они теперь ниже нас, за исключением далекого Дхаулагири. Сложный и пересеченный рельеф этих гор, столь знакомый нам по многочисленным и тяжелым разведкам, виден сейчас как на ладони.

Подъем изнурительный. Каждый шаг – победа воли и разума. Солнце нас догоняет. Приветствуя его появление, мы делаем очередную остановку. Ляшеналь все чаще жалуется на свои ноги.

– Я ничего не чувствую, – стонет он. – Начинается обморожение.

Он снова снимает ботинок.

Тревога закрадывается мне в душу.

Я прекрасно понимаю, какой опасности мы подвергаемся, и по собственному опыту знаю, насколько коварно и быстро подкрадывается обморожение, если ослабить бдительность. Ляшеналю это известно не хуже, чем мне.

– Мы рискуем остаться без ног!.. Стоит ли лезть на рожон?

Я полон тревоги. Ответственность лежит на мне, я должен все продумать и все предусмотреть. Без сомнения, опасность вполне реальна. Оправдывает ли Аннапурна подобный риск? Этот вопрос повергает меня в смятение.

Ляшеналь зашнуровал ботинки, и мы снова боремся с изнуряющим снегом. Залитый светом ледник «Серпа» теперь виден нам полностью. Траверс бесконечен… а наверху скальная стена… Найдем ли мы выход?

Мои ноги мерзнут так же, как и у Ляшеналя. Непрерывно шевелю пальцами. Они потеряли чувствительность, но в горах это со мной случалось нередко: нужно лишь настойчиво продолжать двигать пальцами, и кровообращение восстановится.

Ляшеналь кажется мне каким-то призраком. Он живет своей жизнью, я – своей. Странное явление – идти почему-то легче, чем внизу. Может быть, нас окрыляет надежда? Даже сквозь темные очки блеск снега ослепляет, солнечные лучи бьют прямо по льду. Под нами обрываются в бездну головокружительные ребра.

Далеко внизу ледники кажутся до смешного крошечными. Знакомые вершины устремлены ввысь, как стрелы.

Внезапно Ляшеналь хватает меня за руку:

– Если я вернусь, что ты будешь делать?

Целый мир ярких образов молнией проносится в голове: многодневные переходы под палящим солнцем, сложнейшее лазание, исключительные усилия, затраченные на осаду вершины, ежедневный героизм моих товарищей при заброске и устройстве лагерей… Сейчас мы у цели! Через час, может быть, через два… сражение будет выиграно! Неужели отказаться?

Невозможно!

Все мое существо протестует. Я решился, бесповоротно решился!

Сегодня мы боремся за идеал. Любая жертва оправданна.

Ответ ясен:

– Я пойду один!

Да, я пойду один. Если он хочет вернуться, я не могу его удерживать. У него полная свобода выбора.

Ляшеналю нужна была лишь моральная поддержка. Он нисколько не обескуражен. Его слова были продиктованы только осторожностью и сознанием риска. Он решает не колеблясь:

– Тогда я иду с тобой!

Жребий брошен.

Тревога рассеялась. Я принял на себя ответственность. Теперь уже ничто не помешает нам идти до конца.

Короткий разговор с Ляшеналем изменил психологическую ситуацию.

Теперь мы – братья.

Я чувствую вокруг себя какую-то новую, необычную атмосферу. Все ощущения очень яркие, странные, которые никогда прежде мне не доводилось испытывать в горах.

Есть что-то нереальное в моем восприятии окружающего нас мира… Я наблюдаю извне, как я проделываю одни и те же движения, и улыбаюсь про себя при виде жалких результатов наших усилий. Но напряжение исчезло, как будто исчезла сила тяжести. Это прозрачное видение, этот бесценный дар – не моя вершина. Это вершина моих грез.

Скалы присыпаны сверкающим снегом, и лучезарная красота пейзажа бесконечно трогает душу. Прозрачность воздуха поразительна. Я живу в хрустальном мире. Звуки приглушены, как будто уши заложены ватой.