Декабрь-91 год. Моя позиция - Михаил Сергеевич Горбачёв

сепаратистские движения в стране; или же такая диктатура не сложится, и в стране начнется непредставимый хаос передвижений, возвращений, отмщений, погромов, развала транспорта, безработицы, голода, холода и безвластия».

Вот этого не надо допустить ни в каких вариантах. Думаю, что мы делаем ошибку, вот почему я так серьезно обеспокоен. Наблюдая за реакцией общества на Минские соглашения, с ужасом и тоской осознал: наши люди еще не понимают, что лишаются страны.

После Крыма – другой человек?

В интервью для программы Антенн-сет французская журналистка Анн Сенклэр напомнила мне о словах, сказанных по возвращении из «форосского плена»: я, мол, вернулся другим человеком. «В чем Вы изменились?» – спросила она. Вот мой ответ: люди в этой стране являются частью мировой цивилизации. Необходимо реформирование всех сфер жизни на базе глубоких демократических преобразований. Это было и остается моим выбором, и в этой части Горбачев не изменился. Но путч помог мне извлечь уроки.

Очень суровые уроки. Самой большой моей ошибкой было то, что я позволил втянуть себя в дискуссию и в политическую борьбу между различными течениями демократов. Выясняли нюансы. В то время как перед нами была огромная страна, которая нуждалась в политических ответах. И надо было объединять все демократические течения, встать выше политических страстей, отдельных привязанностей. Здесь и моя ошибка.

Анн Сенклэр развивала тему: «Вы изменились. От чего наиболее важного Вы отказались? От чего было труднее всего отказаться? Готовы ли Вы отказаться от Ленина на Красной площади и готовы ли Вы к переносу тела Ленина в другое место?»

– Я исповедую социалистическую идею. В христианстве тоже вижу стремление к лучшей жизни. Вижу ее в исканиях Кампанеллы, Томаса Мора и других мыслителей, в разных общественных течениях. Пока люди думают о своей судьбе, о смысле пребывания в этом мире, они будут продолжать искать ответы на вопрос, как улучшить жизнь. Если они перестанут искать, они перестанут быть людьми. Я лично думаю, что это – самое главное в социализме. Это – поиск лучшей жизни, более справедливой. Я – за такой поиск. В этом смысле я неистребимый социалист. Глубоко уважаю Ленина и знаю драму этого человека. И в словах, сказанных им, в его последних словах – о том, что он изменил точку зрения на социализм коренным образом, мы видим, что этот великий человек осознал, увидел под конец жизни, что происходило под его руководством, что происходило такое, чего он никоим образом не хотел и не должен был делать, будучи социалистом.

Знаю очень много фактов, которые могут сделать Ленина менее популярным, но это не снимает того, что он был величайшей фигурой, великим мыслителем, выдающимся политическим деятелем. Даже его ошибки служат важным уроком.

А что касается Мавзолея… знаете, я вообще категорически против каких бы то ни было актов вандализма, особенно гробокопательства.

Когда я нахожусь в Испании и вижу памятник Франко, понимаю испанцев, потому что это – их история. У нас тоже своя история состоялась. И Ленин является ее частью. Если бы я жил в то время, если бы участвовал в принятии решения, я бы был на стороне тех, кто хотел, чтобы тело Ленина, его прах, был захоронен по-русски. Но сегодня я бы советовал быть очень внимательным к памяти этого человека и, главное, к отношению людей к нему. Пусть люди, общество сами спокойно сделают выводы. Эти вопросы не решаются поднятием руки.

Отношение к Ленину

Вспоминаю один разговор «по душам» – речь тоже зашла об отношении к Ленину. Мы были воспитаны на Ленине, и к нынешнему пониманию его роли надо было прийти…

Где-то в начале 83-го года Андропов неожиданно сказал: а что, если тебе сделать доклад о ленинской годовщине? Образовали группу, которая должна была помочь в работе над материалом, стали обсуждать концепцию. Потом в какой-то момент я все прекратил. То, что предлагалось, – все это мне не подходило. Уже тогда я был переполнен иными идеями, уже тогда. И моя мысль не укладывалась в традиционные представления.

Я решил взять совсем другой ракурс – обратиться к последним работам Ленина (как раз им исполнялось тогда 60 лет!). И решил на этом сосредоточиться. Почему? Для Ленина это момент истины. Я это и взял за отправную точку.

Думаю, Ленин исходил из правильного представления о том, что есть логика исторического процесса. Но, видя какие-то закономерности этого процесса, его движущие силы, он все же оказался в плену авангардистской концепции. Вот что, наверное, помешало ему использовать свой колоссальный интеллектуальный и нравственный потенциал, чтобы действительно реализовать выдвинутую им же формулу: социализм – это живое творчество масс. Известна также его мысль: коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех богатств, которые выработало человечество. Вот эти две формулы означают, что ты не можешь игнорировать весь опыт цивилизации, ты должен его видеть и, размышляя, всегда чувствовать себя частью этой цивилизации.

И еще, что помешало ему, – это упор на революционные методы, а не на эволюционные, на то, чтобы свергнуть, а не реформировать. Но реформы ведь могут быть самые радикальные, они могут быть более глубокими, чем перевороты, которые часто мало осмысленны и мало что дают. Реформы же, глубоко задуманные, как раз и дают мощнейший толчок преобразованиям. И не зря всегда реформаторы оказывались в сложном положении. Или потом сами становились реакционерами, как Александр I, или… их просто убивали, как Александра II.

Возможно, в то тяжелое время выбор, в общем, был не очень большой, но все же он был. Поэтому я думаю, что в учении Ленина, в его взглядах, его позиции содержится огромное противоречие. Он не мог, как крупнейший мыслитель, не видеть реальности. И видел, и способен был анализировать. Но находился во власти определенной идеологии и не был свободен, чтобы предложить средства, как справиться с ситуацией.

И вот я думаю, мне пришлось подобное преодолеть и самому, прийти к глубокому убеждению, что надо брать за точку отсчета ту, к которой пришел Ленин в конце жизни. Ибо все последующее – это волюнтаристская утопическая модель Сталина, навязанная железной рукой, это прокрустово ложе, которое душило страну, сковывало ее силы, ее интеллектуальные и производительные возможности. Ленин понял опасность в конце жизни. Когда читаешь последние его работы, видишь: он чувствовал, что дело, которому он посвятил жизнь, под угрозой, что допущены огромные стратегические просчеты.

Кто-то (не помню кто) в этом месте прервал меня и спросил: Вам как политику много раз приходилось подавлять в себе человека? Я сказал: это постоянный процесс. Гармонизировать политику и совесть и