Хроники Маджипура - Роберт Силверберг

– Что мы будем делать завтра? – спросила она.

Так началась их связь. В первые дни они почти ничего не делали, только ели, пили, купались, занимались любовью да жевали опьяняющие кусочки плода двикки, и наконец Нисмайл перестал бояться, что она исчезнет так же внезапно, как появилась. Поток ее вопросов постепенно иссяк, но сам он так и не решился расспросить ее.

Он никак не мог избавиться от навязчивой мысли, будто она метаморф, и за лживой ее красотой таится чужое и безобразное лицо. Мысль эта особенно часто поражала его, когда он ласкал прохладные и свежие бедра или груди.

Как ни отбрасывал он подозрения, они не покидали его. В этой части Цимроеля не было человеческих поселений, и казалось слишком невероятным, чтобы девушка – несмотря на все подозрения, она оставалась для него девушкой – избрала, подобно ему, жизнь отшельника. Гораздо более вероятно, думал Нисмайл, что она родилась здесь, что она одна из Изменяющих Форму, которые скользят подобно призракам по этим сырым джунглям. Когда она засыпала, он иногда рассматривал ее в тусклом лунном свете, отыскивая места, где терялся человеческий облик, но ничего не мог найти – она оставалась человеком, и все равно он не мог избавиться от подозрений.

К тому же, не в характере метаморфов было искать общества человека или выказывать к нему дружелюбие. Для большинства людей Маджипура метаморфы являлись призраками минувшей эпохи, нереальными и легендарными. Для чего кому-то из них нарушать его уединение и предлагать себя в убедительной подделке для любви, рьяно стараться расцветить ему день и ласкать ночью!

Иной раз ему мерещилось, будто Серайс в темноте возвращается в свой естественный облик и, поднимаясь над ним, спящим, вонзает сверкающий кинжал в горло, мстя за преступления его предков. Но он понимал, что подобные фантазии – вздор. Захоти метаморфы убить его, им бы не потребовались столь запутанные способы.

Нелепо было верить, что она метаморф, но так же нелепо было не верить в это.

В конце концов, отринув все сомнения, он решил вновь вернуться к своему искусству, и в один необычайно ясный и солнечный день вытащил Сервис на скалу сочного красного цвета, прихватив пустой холст. Она зачарованно смотрела за его приготовлениями.

– Ты рисуешь только сознанием? – спросила она.

– Только им. Я фиксирую сцену в душе, преобразую и… в общем, увидишь сама.

– А ничего, что я смотрю? Я ничего не испорчу?

– Конечно, нет.

– Но если вмешается еще чье-нибудь сознание!

– Такого не случится, холсты настроены на меня. – Он посмотрел сбоку, поправил подрамник, отошел на несколько футов. В горле вдруг пересохло, руки задрожали. Прошло столько лет, сохранился ли его дар? И техника? Он выровнял холст по прямой линии и коснулся его, пока предварительно, сознанием. Сцена была хорошей, живой и необычной, цвета резко контрастировали между собой – превосходная композиция. Массивная скала с жутковатыми мясистыми растениями, на кончиках ветвей которых цвели крошечные желтые чашечки, испещренный солнечным светом лес – да, да, это поможет перенести на холст суть окружающих, густо переплетенных джунглей…

Он прикрыл глаза. Вошел в транс. И перенес картину на холст.

Серайс тихонько вскрикнула от удивления.

Нисмайл чувствовал, что весь покрыт потом, он пошатнулся, с трудом сохранив равновесие. Мгновение спустя он вновь обрел над собой контроль и взглянул на холст.

– Как красиво! – прошептала Серайс.

Однако его потрясло увиденное. Эти головокружительные линии, смазанные, чередующиеся цвета, тяжелое сальное небо, угрюмой петлей приклеенное к горизонту – ничего похожего на сцену, которую он хотел запечатлеть, и что гораздо тревожнее, ничего похожего на предыдущие работы Териона Нисмайла.

Мрачная, болезненная картина, испорченная непреднамеренным диссонансом.

– Тебе не нравится? – удивилась Серайс.

– Я пытался передать совсем не это.

– Ну и что! Все равно, удивительно создавать картину ТАК, тем более, такую прекрасную…

– По-твоему, она прекрасна?

– Конечно. А разве нет?

Он посмотрел на Серайс. Это прекрасно? Что это – лесть? Или у нее просто нет вкуса? Невежество? Неужели она искренне восхищается тем, что он сотворил? Этой необычной, мучительной картиной, мрачной и чуждой… ЧУЖДОЙ! – Тебе не нравится, – она уже не спрашивала, утверждала.

– Я не писал около четырех лет. Наверное, нужно начинать медленно и постепенно.

– Это я испортила, – перебила Серайс.

– Ты? Глупости!

– Вмешалось мое сознание, мое видение вещей.

– Я ведь говорил тебе, что холсты настроены только на меня. Я могу стоять среди тысячной толпы, и никому не удастся повлиять на мою работу.

– Но, может, я как-то отвлекаю тебя?

– Вздор!

– Я пойду, прогуляюсь, рисуй пока один.

– Не стоит. Пойдем-ка лучше домой, искупаемся, перекусим и займемся еще кое-чем, а?

Он снял с подставки холст и скатал его. Слова девушки подействовали на него сильнее, чем он готов был признать. Несомненно, что-то странное вмешалось в создание картины. А вдруг это она каким-то образом испортила работу? Что, если скрытая душа метаморфа наполнила его создание своей сущностью, заставив воспринять чуждые цвета?…

Они молча шли вниз по течению реки, когда добрались до луга земляных лилий, где Нисмайл встретил первого метаморфа, он вдруг сказал:

– Серайс, я хочу тебя кое о чем спросить.

– Да?

Теперь он уже не мог остановиться.

– Ты не человек, да? Ты действительно метаморф?

Она уставилась на него, щеки ее заалели.

– Ты серьезно?

Он кивнул.

– Я – метаморф! – Она не очень убедительно рассмеялась. – Что за дикая мысль!

– Ответь мне, Серайс. Посмотри мне в глаза и ответь.

– Какая глупость, Терион.

– Пожалуйста, ответь.

– Ты хочешь, чтобы я доказала, что я человек? Но как?

– Я хочу, чтобы ты сказала мне, человек ты или нет.

– Я человек, – сказала она.

– Этому можно верить?

– Не знаю. Я тебе ответила. – Глаза ее весело блеснули. – Или я чувствую не как человек? Веду себя не по-человечески? Неужели я похожа на подделку?

– Может, я просто не могу заметить различий.

– Но с чего ты взял, будто я метаморф?

– Только метаморфы живут в здешних джунглях, – ответил он. – И это логично… хотя, даже… – Нисмайл смолк. – Ладно, я получил ответ.

Дурацкий вопрос, и я сам дурак.

– Какой ты странный! Ты ведь должен рассердиться на меня за то, что я испортила твою картину.

– Нет.

– Ты совершенно не умеешь лгать.

– Ну хорошо. Что-то испортило мою работу. Я не знаю, что. Я собирался писать не это.

– Тогда напиши другую.

– Да. Позволь мне написать тебя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});