Воровская правда - Евгений Сухов

Сейчас он походил на обыкновенного опущенного, каких в каждой колонии мужики используют вместо баб.

— Да вы что, братва?! За что же?

Теперь это был получеловек, и его мнение не учитывалось вовсе.

— Что?! — шагнул к Керосину Рваный. — Ты нас братвой назвал?! В петушиную стаю зачислил?!

— Да я…

Сильнейшим ударом в челюсть Рваный сбил Керосина с ног и потом долго пинал его ногами.

— Вот тебе, пидор! — Рваный старался угодить носком ботинка в лицо Керосину. — Мы его за человека посчитали, рядом с собой посадили. А он запомоить нас решил!

Рваный успокоился только тогда, когда Керосин громко захрипел, изрыгнув на пол кровавую пену.

— Никак ли убил? — безучастно поинтересовался Лука.

— Да живой! Такая падаль, как эта, долго живет, — зло процедил Рваный сквозь зубы. И, оглядев насторожившихся мужиков, добавил: — В общем, так… Кто возьмет на себя грех и порешит петуха? Если мы не сделаем этого, тогда каждый из нас будет запомоенным… Я предлагаю кинуть жребий!

Лука оказался провидцем. Едва Рваного посадили к ним в камеру, как он сразу понял, что именно с этим кадром в дальнейшем у него возникнут самые крупные неприятности.

Рваный был опытным обитателем тюрьмы, держался среди осужденных уверенно и делал заявку на лидерство, а вот этого Лука простить ему не мог. Он не любил командовать, но не привык и подчиняться чужой воле и готов был спорить даже в том случае, когда правда была на стороне Рваного.

Последние слова Рваного являлись очевидной заявкой на лидерство. Лука подумал, что если так пойдет и дальше, то домушник задвинет его локотком в самый дальний уголок камеры.

— Нас здесь тридцать человек, Рваный, но никто из нас не сидел за мокруху… — резонно заметил Лука. — Одно дело потрошить хату, и совсем иное дело — порешить человека… Пусть даже такого.

Рваный нахмурился:

— Что ж ты предлагаешь, Лука? Чтобы после СИЗО мы пополнили барак пидоров?

Он даже и не пытался скрыть своего раздражения. Ему надоело бессмысленное противоборство с Лукой, который хотя и считался авторитетом, но частенько вел себя как последняя размазня.

Керосин уже поднялся и занял надлежащее место, у параши. Было видно, что парашу ему довелось обжить еще до этой хаты, а верхом на крышке он чувствовал себя так же уверенно, как казак на резвой кобыле.

Лука мог настоять, чтобы кто-то из новичков взял на себя смертный грех, однако он предпочел устроить дискуссию.

— А где гарантия, что после смерти Керосина кто-то из нас не проболтается? А?! Ведь тогда могут и суд устроить? А там спросят строго!

Рваный не мог не признать, что в словах Луки была своя правда, хотя бы потому, что каждый из них жил по законам тюрьмы, нарушать которые было куда опаснее, чем Уголовный кодекс. А пренебрежение неписаными правилами, выработанными многими поколениями зэков, воспринималось ворами едва ли не как личное оскорбление.

Одна из тюремных заповедей гласила: о всех происшествиях сообщать смотрящему СИЗО.

— И что же ты предлагаешь? — Голос Рваного слегка смягчился.

— Нужно отослать ответную маляву на Камчатку. Там сидят воры неглупые, мне кажется, они нас должны понять. А теперь спросим у всех… Братва, кто за то, чтобы отписать авторитетам?

Самые уважаемые воры тюрьмы сидели в хате, которая называлась Камчаткой. Свое название она получила оттого, что помещалась на верхнем этаже тюрьмы, в дальнем конце коридора. Там хата была светлая и просторная, если в обычные камеры запихивали как минимум по тридцать человек, то на Камчатке их было всего лишь пятеро. Именно они управляли жизнью СИЗО и разгуливали по коридорам, как по собственной даче. Поговаривали, что, когда ворами в здании СИЗО был организован сход, начальник тюрьмы лично распорядился принести в хату к авторитетам ящик водки. Ни для кого не было секретом то, что обитатели Камчатки частенько покидали здание тюрьмы, сопровождаемые доверенными лицами хозяина. При этом офицеры из охраны очень напоминали телохранителей при важной персоне.

— Возможно, Лука прав, — высказался Чешуя. — Чего нам напрасно нарываться на неприятности? Воры все равно узнают обо всем в подробностях. Тогда уж точно не отмоешься. Нужно отписать!

— Кто еще хочет высказаться? — Лука посмотрел на помрачневших мужиков.

— Нужно отправить!

— Согласен!

— Согласен!

— Пусть Камчатка нас рассудит.

— Воры там с понятием, мужика просто так в обиду не отдадут.

— Чешуя, достань бумагу! — распорядился Лука. Он с удовольствием отметил, что сокамерники вновь подчинились его воле. — Пиши! — Чешуя вырвал из блокнота лист и выжидательно посмотрел на Луку. — «Камчатка! Обращаются к вам жильцы хаты триста восемьдесят пять как к высшей власти в нашем каземате. Очень надеемся, что вы поймете нас и рассудите по совести. А дело вот в чем… В нашу хату подсадили петуха. Свою масть он скрыл. Гребень сел за наш стол, жрал из нашего общака, а потом пришла малява от вас, и мы узнали, что он опущенный. Камчатка, только в ваших силах смыть с нас пятно позора». А теперь, братва, ставьте свои подписи!

Первым расписался Чешуя: угловатая размашистая закорючка залезла на последнюю строчку и криво уперлась в край листка бумаги. Затем расписался Рваный, а уж потом оставили свои клички на листке бумаги и остальные мужики.

Последним расписался Лука. И когда была поставлена последняя буква, он аккуратно свернул маляву и протянул ее Василу.

— Поставь на «дорогу». Скажи, что для Камчатки.

Маляву закрепили на «дороге», а потом потянули за крепкую шелковую нить, и письмецо отправилось в обратный путь.

— Братва, это посланьице для Камчатки! Ждем ответа, как матушкиной посылки!

— Не беспокойся, браток, доставим к месту, — заверил Чешую сильный звонкий голос из соседней хаты.

— Ждем, бродяги… А ты, сучара, молись богу, — зло бросил Лука в угол, где утирал разбитое лицо Керосин. — Если что… так собственноручно придушу!

Ответная малява вернулась через два с половиной часа. Увлекаемая «дорогой» — крепкой шелковой нитью — она уверенно вторглась в пределы зарешеченного оконного проема и застыла в середине решетки. Небольшой листок был воплощением воли Камчатки — высшего суда тюрьмы.

Васил осторожно снял маляву с дороги, как если бы это была редкая рыба, угодившая на крючок, и, едва скрывая волнение, развернул письмо.

— Читай! — коротко распорядился Лука.

— «Братва! Привет вам от Камчатки. Хотим сказать, что долго думали над вашей бедой и очень высоко оценили вашу искренность. Поступок ваш вызывает уважение, не каждый из мужиков способен на откровение. А потому нам вас жаль, чисто по-людски. Но исходить мы должны из тех правил, которые знает мать-тюрьма. — Чешуя оторвал взгляд от письма и посмотрел на мужиков, которые с открытыми ртами взирали на читавшего. — Среди вас имеются бродяги, за плечами которых не одна ходка, а потому они должны согласиться с нами, что каждый, кто пил с гребнем из одной посуды и сидел с ним за одним столом, считается запомоенным. Выходит, запомоенной должна быть вся ваша хата, — понизил голос Чешуя почти до шепота. — Мы вправе пустить маляву по СИЗО, что триста восемьдесят пятая хата запомоена целиком, но мы ценим вашу честность и воздерживаемся от такого решения. Мы не станем определять вашу судьбу. А потом, среди нас нет законного, что посмел бы взвалить на себя такой груз. Советуем вам отписать маляву в колонию к Ореху, который там за смотрящего. Как он решит, так тому и быть! А петуха, что запомоил всю хату, нужно наказать крепко, так, чтобы это было хорошим уроком для прочих недоумков. Бог вам навстречу. Сидельцы Камчатки». Все, братва, что делать-то будем? Лука?

— Что делать, спрашиваешь? У нас ничего не остается, как отписать про все это Ореху на зону.

— Лука, ты многих авторитетных знаешь, с Орехом не приходилось встречаться?

— Приходилось, — протянул Лука в задумчивости.

* * *

Одно время Лука работал на авторынке с бригадой «кидал», которым покровительствовал новоиспеченный вор в законе Мишка Орешин по кличке Орех. Он был необычайно жаден до грошей, и в его кассу шли приличные отчисления — треть выручки.

Однажды бригада стала роптать, воспротивившись таким немилосердным поборам, но уже на следующий день лидера группы, красивого высокого парня по кличке Блондин, нашли с перерезанным горлом.

Поговаривали, что у Ореха в органах имеются весьма высокие покровители, однако такой упрек никто не осмелился бы бросить ему в лицо.

И все-таки Орех был вором, за которым стояли не только «шестерки» и быки, но и весьма уважаемые люди. Люди, с которыми невозможно было не считаться.

Орех был из тех воров, которые во всем искали свою выгоду. Если он выступал в роли третейского судьи, то непременно брал с каждой стороны огромные комиссионные. Говорили, что его личный счет давно перевалил шестизначную цифру в долларовом эквиваленте.