Воровская правда - Евгений Сухов

Это был горячий привет от Муллы, который, прищурив слегка раскосые половецкие глаза, ревниво наблюдал за путешествием сахалинских сук. Это был урок всем ссученным, способный на долгое время отбить у «красных» беспредельщиков желание вмешиваться в дела «черной» масти.

Услышав об акции в Ванине, Беспалый понял, что Муллу ему не сломать. Он был не властен над ним, точно так же астроном не может повелевать звездами.

Мулла вывернулся и на этот раз.

Беспалый понял также, что если ссученный отряд двинется дальше, то его будут щипать до тех пор, пока от него не останутся одни рога.

Мулла победил его в этом споре, возможно, в самом важном в своей жизни. Беспалому также было известно, что после того, как Мулла попал в лагерь ссученных, он скоро установил в нем свои порядки. Своим подвижничеством Заки напоминал епископа, смело шагнувшего в толпу язычников, чтобы убедить их в своей вере. У воров святыней тоже является крест. И так же как и воинствующие монахи, они изничтожали скверну заточенным металлом.

Часть II ВОЛК В НЕВОЛЕ

Глава 16 СТАНЦИЯ ПЕЧОРСКАЯ

Старики надолго смолкли, видно, потому, что думали об одном и том же. Между ними, как пограничная межа, разная вера — ни позабыть ее, ни перешагнуть. В прошлом — вся жизнь, впереди — лишь ее крохотный остаток. Собственно, и делить уже больше нечего.

Заки вдруг поднялся:

— Не заладится у нас с тобой разговор, Тиша, зря только со шконаря сорвал. — И, заложив руки за спину, сказал, посмотрев на барина: — Вели вести меня в барак, гражданин начальник, тошно мне здесь.

— Ну, смотри, Заки, — пожал плечами Беспалый-младший, — как скажешь. Эй, сержант! — окликнул он стоящего за дверью дежурного и, когда тот вошел, грубовато приказал: — Отведи заключенного!

Мулла ушел, будто в воду канул: ни кивка на прощание, ни взгляда, брошенного через плечо. Правильный, одним словом, по-другому и быть не могло. Иначе это был бы не Мулла.

Тимофей Беспалый некоторое время сжимал в руках пустой стакан, а потом обреченно сказал:

— Не получилось, значит, у нас разговора. Жаль. — И, размахнувшись, швырнул стакан в стену.

Александр лишь только улыбнулся — лютует батяня. Что с него возьмешь?

— Ухожу я, — твердо решил Беспалый-старший.

— Куда это? — не понял Александр.

— В дом престарелых. У тебя здесь тоска неимоверная, а там хоть народ шебуршится, да и потом мне казенная обстановка куда милее домашней. Есть в Подмосковье на станции Косино неплохое заведение, вот там я и обоснуюсь. Туда и позвонить в случае чего можно. А то и приедешь…

— Ну ты, батя, даешь! — не сумел сдержать своего удивления Александр. — Ты это серьезно или просто подзадорить меня решил?

— Я никогда не был так серьезен, как сейчас, — решительно ответил Беспалый-старший. — Только не отговаривай меня. Бесполезно. Если я тебе понадоблюсь, — протянул он со значением, — дашь знать!

— Хорошо, отец, — сдался Беспалый-младший.

* * *

Варяг вдруг почувствовал, как зверски он устал. Вспомнил себя молодого, когда хождение по этапам представлялось ему лишь невинной шуткой тюремного начальства. Дальняя дорога не доставляла ему неудобств, а что касается сна, то он мог спать и в переполненном вагоне, и в тряском воронке, и даже в перерыве судебного заседания. Но сейчас душа требовала покоя: ему хотелось обрести собственный угол, пусть даже с решетками на окнах, где можно хотя бы ненадолго укрыться от всевидящего ока охраны, побыть наедине со своими мыслями.

— Долго возить меня будете? — поинтересовался Варяг у начальника караула — рябого сержанта, который почти по-отечески взирал на своего нового подопечного.

И парень, позабыв про устав, согнал деланую суровость доброжелательной улыбкой и проговорил, сильно окая:

— Все! Станция Печорская. Приехали. Колония тут недалеко, в поселке. Пару километров отсюда. — Потом его лицо мгновенно напряглось, и он сурово распорядился: — Заключенный номер триста сорок четыре…

— Отставить! — услышал Варяг за своей спиной начальственный бас. — Я начальник этой колонии, подполковник Беспалый Александр Тимофеевич… Хочу сделать тебе небольшое напутствие: прежде чем портить мне кровь, сначала советую как следует подумать… Нам ведь с тобой ой как часто придется встречаться! Я могу устроить тебе командировку в одну из тюрем, где найдется немало зэков, желающих проверить тебя на вшивость!

Александр Тимофеевич намекал на камеры, в которых содержались «изгои». Каждый из них был приговорен тюремным сообществом к смерти за серьезные прегрешения перед воровским миром: это могло быть предательство или убийство уголовных авторитетов, сотрудничество с милицией. Каждый из них готов был выполнить любой приказ начальства, лишь бы только не оказаться в общей камере.

— А ты попробуй, — серьезно отозвался Варяг. — Посмотрим, что из этого выйдет. Я своих вшей еще в малолетке вывел…

— Ладно, ступай! — мрачно буркнул Беспалый. — У нас еще будет время, чтобы побеседовать по душам.

Один из солдат распахнул дверь воронка, и Варяг шагнул в его зарешеченное нутро.

Глава 17 ЗАПОМОЕННАЯ ХАТА

Сначала открылась амбразура, и в полутемном проеме показалось усатое лицо сержанта Федосеева. Это был тертый жизнью, битый строгим начальством и приниженный стервой-женой человек. Узкому кругу зэков было известно, что за хорошие деньги он мог принести с воли чай и сигареты, передать весточку в соседнюю камеру.

До окончания службы ему оставалось немногим более полугода, и он мечтал о том времени, когда можно будет заняться огородом и всласть понянчить годовалую внучку.

Именно ощущение близкой свободы поднимало у него настроение, и он уже второй месяц подряд перешагивал порог здания тюрьмы с оптимизмом базарного Петрушки.

— Здесь вас словно сельдей в бочке, но ничего, от одного теснее не станет, — буркнул он.

Амбразура громко хлопнула, потом дважды щелкнул замок, и металлическая дверь неохотно повернулась на петлицах.

В камеру, с сидором в руках, вошел мужчина лет тридцати. Он дружелюбно улыбнулся, не избегая настороженных взглядов, а когда за его спиной громыхнула дверь, вздохнул:

— Кажись, прибыл!

Потом он неторопливо развязал сидор, достал из него две банки сгущенки, три пачки чая и громко объявил:

— Это на общак!

На лицах сокамерников заиграли довольные улыбки. Парень оказался свой! Стоящего человека можно распознать с одного взгляда. Сразу видно, что он не только знаком с неписаным тюремным уставом, но скорее всего один из тех, о ком говорят, что он каторжный бродяга.

— За что сел? — поинтересовался Лука и лениво потянулся за угощениями. Лука в хате был смотрящим, он же держал общак, здесь даже сигарета не выкуривалась без его ведома.

— Кража со взломом. Взяли хату одного ширмача в Нижнем Новгороде. Пять комнат у него, и все добром заставлены. Вывезли быстро, как надо, да мусора на хвост наводчику сели. А он, падла, всех нас заложил одного за другим.

— Сука первейшая! — поджал губы Лука. — Его бы наказать за это. Потаскал бы гребешок с пяток лет.

Он аккуратно уложил последнюю пачку чая в небольшую котомку.

— Я уже шепнул об этом кому надо! Он не успеет прийти на зону, а там о его стукачестве уже известно будет. Так что блатные его встретят как полагается, — уверенно пообещал новенький.

— Тебя как звать-то?

— Алексей. А погоняло у меня Керосин.

— Керосин? — удивился Лука. Ему все больше нравился этот жизнелюбивый паренек. Такие люди на любой зоне мгновенно становятся своими и неласковый быт пересылок воспринимают как всего лишь небольшое дорожное приключение. — Что так?

— А я в молодости керосинил больше, чем другие.

Его открытость вызвала улыбки на лицах заключенных.

— Теперь с этим тебе придется завязать надолго.

— Сладим! — бодро отвечал Керосин и присел на нары.

— Значит, чалился?

— Приходилось…

— И на какой киче парился?

— В Соликамской колонии.

— Бывать там не приходилось, но о порядках наслышан. За что попал?

— За кражу. Шесть лет просидел. Дали три года, но на чалке раскрутился.

— А какой ты масти?

— Обычной. Из мужиков… А может быть, чайку сварганим?

Лука кивнул на мужиков, обнаженных по пояс, и уныло ответил:

— Чифирь — хорошее дело. Но все, что можно было сжечь, уже спалили. Ты только посмотри на них — рубахи на дрова пошли!

— Ну, это дело поправимое, — весело отозвался Керосин и закинул ногу на ногу. — А это чем не дрова? — вытянул он из носка тряпицу.

Платочек оказался из чистейшего хлопка. Только зэк, искушенный в тонкостях приготовления тюремного чая, мог оценить по достоинству подобный подарок. Такой материал не плавится и горит практически без дыма, а жара от него столько, что уже через минуту кружка с водой начинает кипеть.