Маленькие грязные секреты - Дженнифер Хиллиер

выкрикивая: «Себастиан! Себастиан! Бэш! Иди к папочке. Пожалуйста».

— Просыпайся, — сказала она, потрепав его по плечу, — Дерек, очнись, тебе снится кошмар.

Его глаза раскрылись, и когда он пришел в сознание, его лицо мучительно скривилось.

— Боже, я не смог до него добраться… Он стоял прямо надо мной, но я не успел дотянуться до него.

— Успокойся… — Кензи выключила свет и прилегла рядом с ним. — Все в порядке. Это всего лишь сон. Попытайся опять уснуть.

Утром они не говорили об этом. Сомневаясь, что Дерек вообще помнил о своем ночном кошмаре, она не стала поднимать эту тему.

Имя Марин он тоже иногда произносил. Не часто. Время от времени. Впервые Кензи услышала, как он произнес имя своей жены, на следующую после первого кошмара ночь. В его голосе слышалось страдание, но слова звучали ясно.

«Марин, прости меня. Боже, Марин… Мне так жаль, прости…»

Глава 17

Прошло три дня, а от Дерека все еще не поступало никаких сообщений.

Кензи думала о нем, вытирая дезинфицирующими салфетками столик у окна, где пару минут назад стошнило какого-то малыша. Она мысленно называла это место «столиком Дерека», потому что он всегда устраивался за ним. Ему нравилось следить за людьми и присматривать за своим драгоценным «Бэтмобилем». Он ни за что не признался бы в этом, но ему нравилось смотреть, как люди таращились на его «Мазерати». Кензи сидела с ним в тот день, когда две студентки, остановившись на тротуаре, воровато оглянулись по сторонам. В итоге одна из них встала в позу, положив руку на капот машины, а другая сделала фото. Потом они поменялись местами и убежали, смеясь, несомненно взволнованные тем, что будет, когда они запостят эти фотки в Инстаграм.

Кензи проверила свой телефон, игнорируя напоминание из дома престарелых, где лежала ее мать. Пора вносить плату за следующий месяц. Оставленными Дереком деньгами она планировала оплатить свои кредиты и счета. А уж потом, восстановив банковскую карту, внести и этот платеж. Могло быть и хуже. Бывало хуже.

Кензи подумала, что уже можно написать ему. За три долгих дня без общения любой нормальный человек мог бы начать беспокоиться. Ее уже достала неопределенность, поэтому она отправила Дереку самое, по ее мнению, нейтральное сообщение. Одно слово.

Привет.

Минуты ожидания. Тщетного ожидания. Тяжело вздохнув, Кензи сунула телефон обратно в карман.

От столика теперь пахло химикатами, но, по крайней мере, он наконец-то чист. О чем только думают родители? Мать маленькой девочки, которую вырвало, чувствовала себя ужасно из-за устроенного беспорядка, но с облегчением и удовольствием оставила уборку на Кензи. Во всяком случае, она додумалась вознаградить ее. И вообще, что хорошего в родительской жизни? Кошки намного лучше детей, они сами себя вылизывают.

…— Знаешь, каково это, иметь ребенка? — спросила однажды мать, когда Кензи было восемь лет. Она тогда просила отпустить ее переночевать в доме своей лучшей подруги. — Представь, что твое сердце уходит из дома на двух ногах, уязвимое и незащищенное. Адски страшно.

Да уж, спасибо, не надо. Мир и так чертовски труден, незачем осложнять его очередной беспомощной крохой.

Она не вспоминала о Бекки много лет. Кензи хватило бы пальцев на одной руке, чтобы перечислить близких подруг по жизни. В начальной школе — Бекки. В старшей школе — Джанель. И в колледже — Изабель, ее соседка по общежитию.

Изабель ей вспоминалась частенько. Они познакомились в начале первого курса, когда Иззи вошла в их комнату с чемоданом, который, как позже выяснила Кензи, был наполовину забит косметикой и средствами для ухода за волосами. Иззи поступила в колледж на танцевальную стипендию, а ее единственной целью в жизни было выйти замуж за богача.

— Не то чтобы я не верила в свои способности, — прозаично заметила Иззи тем же вечером, когда они ели пиццу.

Ее новая соседка, слопав огромный кусок, потом выблевала его обратно в туалете, как вскоре обнаружила Кензи.

— Разумеется, я мечтаю танцевать на профессиональной сцене, — продолжила Иззи, — но ведь завтра я могу сломать лодыжку. И что тогда? Больше я ничего не умею. Вот поэтому и подцепила Дэвида. В качестве запасного варианта.

Они стремились к связям с пожилыми мужчина- ми. Приятелем Иззи стал сорокатрехлетний хирург, а Кензи встречалась с Шоном, тридцатидевятилетним агентом по недвижимости, с которым познакомилась на занятиях йогой. Хотя, в отличие от Дэвида, Шон был женат.

— Я никогда не стала бы связываться с женатым парнем, — заявила Иззи, с отвращением сморщив свой идеальный носик. — Но неважно, подруга. Поступай как знаешь.

После первого курса Кензи и Иззи переехали из общежития в крошечную квартиру поблизости от кампуса. Кензи все еще встречалась с Шоном, но его жена угрожала забрать детей и уйти, и дома у них царила напряженная обстановка — женщина чувствовала, что он теряет к ней интерес. Иззи подцепила нового старичка, Рика, любившего путешествовать. В перерывах между занятиями он свозил ее в Мексику, на Барбадос, в Париж, и они даже отправились в средиземноморский круиз, хотя, по словам Иззи, это плавание оказалось чертовски утомительным и занудным, учитывая, что средний возраст пассажиров корабля относился к временам эпохи мамонтов.

— Чтоб я еще раз поехала в такой дурацкий круиз… да никогда в жизни. В девять вечера все уже ложатся баиньки. Скукотень зеленая. А что я пропустила? Как Шон?

— Я почти уверена, что с ним покончено, — мрачно ответила Кензи. — На днях, за ужином, он сообщил, что ему пора заняться делами, сосредоточиться на детишках. На самом деле, он дал мне денег. Нечто вроде… выходного пособия.

— Много?

— Тысячу. — Кензи толком не знала, как к этому относиться. — Достал пачку наличных, оплатил счет, а оставшееся передал мне.

— И ты сказала…

— Спасибо.

— Ох, подруга, неужели я ничему тебя не научила? — Иззи закатила глаза. — Нельзя принимать первое предложение. Это же сделка. Ему захотелось, чтобы ты ушла, и он должен заплатить за твой уход. Тысяча — это более чем скромно. Дэвид давал мне такую сумму каждый месяц, просто так.

— Что же мне следовало сказать?

— Следовало погладить по шерстке его самолюбие, немного поиграть на сердечных струнах, воззвать к его мужественной, покровительственной ипостаси, — учительским тоном произнесла Иззи. — Что-то вроде: «О, боже мой, как неожиданно! — Ее голос поднялся на октаву и жалобно смягчился, на лице отразилось преувеличенное выражение горестного страдания. — Я не могу потерять тебя. Это реально для меня, и