Пугачев - Абрам Исаакович Гайсинович

Емельян Пугачев перед судом

Пугачев не потерял и жажды жизни. Он не ждал пощады, но — многоопытный беглец — рассчитывал уйти и на этот раз. С этой целью он, стремясь во что бы то ни стало оттянуть смертный час, выиграть время, излагал такие эпизоды, которые нуждались в проверке, брал свои показания назад, путал, заметал следы. С этой же целью — выиграть время — он ввел в свои показания рассказанную с такими же правдоподобными деталями историю о двух сибирских рабочих, открывших золото на Дону. Пугачев надеялся, что власти повезут его на Дон, туда, где находится мифический клад. При тогдашних условиях транспорта это означало отсрочку казни на довольно длительный срок. Пугачев не исключал и возможности побега с дороги. Но о побеге нечего было и думать. Никто не поверил в басню о золоте.

Тридцатого декабря в 9 часов утра, в Москве, в Кремлевском дворце начался суд. Судьями были члены сената, синода, президенты коллегий, десять генералов, два тайных советника. Судили те, чью власть хотел свергнуть Пугачев. На первом заседании суда Пугачев не присутствовал. «Чтобы не произвести в народе излишних разговоров», его привезли во дворец на рассвете следующего дня и поместили в особой комнате, возле присутствия. Товарищей же Пугачева решили вовсе не вывозить из тюрьмы.

Тридцать первого декабря он предстал пред судилищем. Предварительно его подвергли освидетельствованию; боялись, чтобы «вдруг в собрание не сделалось ему припадка», так как подсудимый был вконец измучен допросами и пытками. На предъявленные ему обвинения Пугачев отвечал утвердительно. Суд был, разумеется, простой комедией. Казнь была предрешена. 9 января в 9 часов утра судьи подписали приговор.

Поимка Пугачева в г. Уральске.

С гравюры Гейзер, сделанной с рисунка художника Шубе

Казнь Пугачева в Москве 10 января 1775 года.

С рисунка художника Шарлеманя

«За все учиненные злодеяния бунтовщику и самозванцу Емельке Пугачеву в силу прописанных божеских и гражданских законов учинить смертную казнь, а именно: четвертовать, голову взоткнуть на кол, части тела разнести по частям города и положить на колеса, а после на тех же местах сжечь»{200}.

Императрица боялась, что зрелище мучительной казни — четвертования — усилит сочувствие масс к вождю народного восстания и распорядилась отрубить ему сразу голову и, уже у мертвого, отрубить руки и ноги.

Ни в чем неповинных Софью Пугачеву, ее троих детей и Устинью Кузнецову суд приговорил к заключению в крепость Афанасия Перфильева «за его упорство и ожесточение в своих злодеяниях… и до самой последней минуты жизни своей в своем окаменении пребывшего» постановили тоже четвертовать; Максима Шигаева, Падурова, Василия Торнова — повесить в Москве, Ивана Чику-Зарубина отвезти в Уфу, где «все его богомерзкие дела производимы были», там «отсечь голову и взоткнуть ее на кол для всенародного зрелища, а труп его сжечь со эшафотом купно»{201}.

Чика прожил героем и жизнь свою кончил геройски.

«Я никогда, — писал Потемкин Екатерине, — не мог вообразить столь злого сотворения быть в природе. Через три дня, находясь в покаянной, нарочно мной сделанной, где в страшной темноте ничего не видать, кроме единого образа, перед которым горящая находится лампада, увещевал я его [Чику] всеми образами убеждения и совести, но ничего истинного найти не мог»{202}.

Восемнадцать человек приговорены были к наказанию кнутом, вырыванию ноздрей и отправке на каторгу. Девять предателей, выдавших Пугачева, получили прощение.

Настал день казни — 10 января 1775 года. Вся площадь на Болоте, все близлежащие улицы и переулки кишели народом. Вот появились окруженные многочисленным конвоем сани с высоким помостом, на котором стояли Пугачев и Перфильев. Пугачев держал в руках две толстые, горящие восковые свечи. Свечи оплывали, залепляли руки. Сохранивший полное присутствие духа, Пугачев безмолвно кланялся на все стороны народу.

Высокий эшафот с помостом оцепили войска, на помосте стоял столб, с воздетым на него колесом, с железной острой спицей. У эшафота стояли виселицы, лежали плахи с топорами, валялись скованные, ждавшие казни пугачевцы. Дворян и вельмож подпускали к эшафоту, простолюдинов отгоняли прочь.

Пугачев взошел на эшафот. Целый час продолжалось чтение приговора. Пугачев слушал с видом отсутствующим и безразличным. Он только крестился и шевелил губами. Чтение приговора кончилось. Пугачев стал прощаться с народом. Палачи набросились на него, сорвали белый, бараний тулуп, разодрали рукава шелкового, малинового кафтана. Пугачев сам помогал палачам раздеть его. Потом он всплеснул руками, склонился к плахе, палач взмахнул топором — и все кончилось.

Примечания

1

По другим данным — в 1773 г.

2

В своих показаниях Пугачев рассказал другую историю побега. Движимый чувством бескорыстной жалости к попавшему в беду другу, Худяков выпросил у атамана разрешение взять арестанта на поруки и отвезти его в Черкасск. Атаман согласился. Поручитель повел Пугачева к себе домой и здесь будто бы произнес такую человеколюбивую фразу: «О, Пугачев, жаль мне отца твоего хлеба-соли, погиб ты, а хочетца мне тебя спасти, вот как я пошлю с тобою своего сына и велю, от’ехавши отсюда несколько, тебя отпустить».

— Чем мне твою любовь платить? — ответил растроганный Пугачев.

На следующий день Худяков дал попавшему в беду приятелю лошадь, саблю и синий кафтан, «чтоб не признали его за беглеца», и отправил с малолетним сыном в дорогу.

Провожая сына, отец шепнул ему,