Тот, кто умер вчера - Еремеев Валерий Викторович

— Понимаю, Александр Антонович… Можно идти?

Не ответив, он просто отвернулся, давая понять, что временно забыл о моем существовании. Я вышла…

Загорелый человек был новым прокурором города. Он появился в тот же день, когда стало известно, что Притулу «ушли». Куда именно «ушли», наверх или вниз, никто не знал. Знали лишь, что очень рано, задолго до начала рабочего дня, если верить охранникам на вертушке, водитель Притулы упаковал все личное барахло шефа, находящееся в кабинете, в три большие картонные коробки, погрузил в машину и отбыл в неизвестном направлении. Сам Притула так и не появился. Как отбыл по вызову в столицу, так больше его никто не видел. Ни тебе прощальных речей, ни торжественных проводов.

Через час коллектив собрали в актовом зале, и областной прокурор представил нам нового шефа. Преемником Льва Андреевича стал двадцатидевятилетний следователь Александр Антонович Зажирко, ранее работавший в следственном отделе налоговой милиции.

— С равным успехом могли назначить и тебя, Леся, — так высказался по поводу нового прокурора Андрей Суббота. — Встреть я этого Александра Антоновича где-нибудь в пустынном коридоре, никогда бы не догадался, что это прокурор, и запросто мог бы надавать ему лычек.

— Меня не назначат. Я ведь не в Сумской области родилась.

Александр Антонович выступил, точнее прочитал с листа доклад, почти слово в слово повторяющий опубликованную в прессе речь генерального прокурора, правда переделав ее под городские реалии. Суть выступления заключалась в том, что работаем мы по-старому, то есть плохо, оттого-то и дела у нас разваливаются, до суда не дойдя, и авторитета у нас никакого нет.

— Будем работать по-новому, коллеги, — широко улыбнулся Зажирко, в первый раз оторвав глаза от бумажки. — Будем зарабатывать авторитет.

Вяло похлопав новому начальству, мы пошли работать, и я очень скрупулезно допросила под протокол вызванных ранее мать убитого Свинарчука, продавщицу джинсов Зою, сводного брата уехавшей за границу Натальи Подвысоцкой и двух соседей киллера Никиты Милаева. Брат и соседи подтвердили, что Милаев с Подвысоцкой были близко знакомы, в смысле тусовались в одной дворовой компании.

Очень скоро выяснилось, что упоминавшийся прокурором новый подход — это не успевший состариться и забыться старый. Ни с того ни с сего был отправлен на несколько дней в командировку Владимир Степанович Шевченко. Все его возражения, что дело, которое он ведет, находится на контроле в Генпрокуратуре, на новое начальство действия не возымели.

Еще через сутки Зажирко добрался и до меня. Получив от секретарши просьбу подняться к шефу, я шла по коридору и вспоминала недавний телефонный разговор с майором Остапенко. Он сам позвонил мне и на очень высоких тонах обвинил в том, что я натравила на него проверяющих из отдела безопасности и борьбы с коррупцией в органах внутренних дел. Дескать, из-за меня у него одни неприятности. В свойственной ему хамской манере майор напомнил о переменчивости жизни, о том, что сегодня я его, а завтра он меня, присовокупив, что он мент честный и работал в органах еще тогда, когда я была способна только пеленки пачкать. Последнее замечание вывело меня из себя, и я нагрубила ему в ответ.

— Давно у нас работаешь, Ищенко? — выпятив нижнюю губу и постукивая длинными пальцами по столу, спросил Зажирко.

Мало того что новый начальник «тыкал», что было само по себе унизительно, так еще этим своим «у нас» он старался показать, что в его лице персонифицируются все органы правопорядка. Налоговая милиция или прокуратура — все это было «у нас», то есть у него, у прокурора.

— «У нас» я работаю почти десять месяцев, — сказала я с ударением в начале фразы.

— Да нет, ты пока не «у нас», — с готовностью принял мяч прокурор. — Ты пока «у них».

— Почему «у них»?

— Потому что «у нас» принято уважительно относиться к своим товарищам.

Я не стала притворяться перед прокурором, делая вид, будто не понимаю, откуда дует ветер.

— Если вы имеете в виду майора Остапенко, то уважать мне его пока не за что. А мое личное отношение к нему вполне нейтральное, то есть нормальное.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Когда ты прибегаешь к оскорблениям и вообще всячески унижаешь человека, заслуги которого перед государством несколько больше, чем твои, это нормально? Ты так считаешь?

— Вас дезинформировали: я его не оскорбляла и не унижала, чего не скажешь о самом Остапенко. Признаю, что говорила с майором на повышенных тонах, но только потому что он меня спровоцировал.

— Молчи, Ищенко! Я хорошо знаю Виталия Сергеевича. Это очень порядочный человек. Я верю ему, а не тебе.

— И что мне теперь делать?

— Самое меньшее, что ты можешь сделать, это немедленно найти Виталия Сергеевича и извиниться.

— А большее?

— Направь свою энергию на настоящих преступников.

— Именно этим я и занимаюсь. Обнаружены некоторые обстоятельства, которые ставят Остапенко в двусмысленное положение. Ситуация требует прояснения. Тем более если он честный человек.

— Не надо никаких прояснений. Ты извинишься перед Виталием Сергеевичем, а после забудешь о его существовании.

Я промолчала, гадая, была ли это инициатива только Зажирко или же за Остапенко вступились его покровители из столицы. Скорее всего, второе. Вряд ли такой слизняк, как новый прокурор, был способен на самостоятельные решения.

Выбор был невелик и предельно ясно очерчен: либо я должна унизиться до извинений, либо меня отстранят от дела, а то и вовсе попрут с работы. Поразмыслив, я решила позвонить майору. Набирая номер Остапенко, я думала о том, что сказать этому человеку, дабы по меньшей мере не потерять лицо. Решение пришло на четвертой цифре: я попрошу у него извинения только за вчерашний тон. В конце концов, мне действительно стоило быть более сдержанной, несмотря ни на что.

— Виталий Сергеевич? Ищенко беспокоит, — стараясь не проявлять эмоций, через силу выговорила я.

— Алеся! Я как раз собирался вам звонить! — совсем непривычно и с неожиданной приветливостью отозвались на другом конце.

— В прошлый раз я нагрубила вам. Прошу извинить…

— Пустое, я сам был неправ.

Опасаясь, что могу упасть от удивления на пол, я быстро села на стул. Неузнаваемый же Остапенко продолжал:

— Нам надо встретиться, Леся. Есть тема для обсуждения. Что вы скажете насчет «Челентано»? Через час.

В «Челентано», одном из центральных кафе, всегда было людно, так что я могла не бояться, что Остапенко задумает сделать мне какую-нибудь пакость. Разумеется, я дала согласие и, сгорая от любопытства, поехала на место. По дороге я думала, какая муха укусила самовлюбленного майора, который вдруг так изменился и вспомнил о приличиях.

Приехала я чуть раньше и, сев за столик и заказав апельсиновый сок, стала поглядывать на часы. Минут через десять со мной связался Суббота.

— Ты где? — коротко спросил старший лейтенант.

— В «Челентано». У меня стрелка с Остапенко.

— Ничего себе совпадение! Что ж, можешь расслабиться. Он не придет.

— Черт!

— Не ругай его. У него уважительная причина.

— Причина? Какая еще причина?

— Он выстрелил себе в голову… И умер. Представляешь?

К месту происшествия я примчалась, как на крыльях, поэтому успела увидеть тело майора до того, как его увезли в морг. Темно-зеленый «Ниссан-Мурано» стоял на тихой, спускающейся к реке улочке, возле старого, находящегося на капитальном ремонте дома. Остапенко сидел на водительском месте с неестественно откинутой назад головой. Правая рука покойного, запястьем упирающаяся в переключатель скоростей, продолжала сжимать рукоятку пистолета. В салоне воняло отработанным порохом и коньяком. Там же, на соседнем кресле, валялась наполовину пустая бутылка из-под коньяка «Kvint».

На месте происшествия толпились люди, среди которых я узнала нескольких сослуживцев майора. Взгляды, которые они бросали в мою сторону, весьма красноречиво говорили о том, что они обо мне думают. Мне даже показалось, что кто-то за моей спиной очень тихо произнес: «Сука».