Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 2 - Семен Маркович Дубнов

рекрутчины, когда кагалы были превращены в полицейские учреж­дения для «ловли» детей и юношей, в еврейских общинах усилилась язва доносительства. Развился тип профессионального доносчика, «мосера», который грозил кагалу своего города разоблачением его злоупотреблений особенно по части исполнения рекрутской повин­ности, и вымогал таким способом деньги за молчание. От этих шан­тажистов житья не было, и бывали случаи, когда с особенно вредны­ми из них тайно расправлялись самосудом. Такой случай был обна­ружен в Подольской губернии, в 1838 г. В городе Новая Ушица были убиты два опасных доносчика, которые держали в страхе всю губер­нию; одного, как утверждала молва, убили в синагоге, а другого по дороге в город. Преступление было властями признано делом рук еврейского общества и даже целого ряда общин, «произведших сие злодейство по приговору собственного их судилища». Было привле­чено к суду около 80 кагальных старшин и «почетных хозяев» Уши­цы и соседних местечек, в том числе два раввина. Дело передано было военному суду, который решил подвергнуть виновных «примерному наказанию». 20 человек были присуждены к каторжным работам и арестантским ротам, с предварительным «наказанием шпицрутена­ми» (некоторые умерли под ударами). Некоторым удалось бежать еще до суда; среди них был «ребе» Израиль Ружинский, спасшийся бегством в Австрию и прославившийся позже как основатель цадикской династии в Садагуре, в Буковине.

На той же почве доносов возникло и Мстиславское дело (1844). В городе Мстиславле, Могилевской губернии, произошло на базаре столкновение между толпою евреев и отрядом солдат при аресте кон­трабандного товара в одном еврейском магазине; в результате побо­ища оказалось сломанное солдатское ружье. Местные власти донес­ли губернатору, что евреи учинили «бунт». Доносчик из выкрестов нашел удобный случай отомстить презиравшим его бывшим едино­верцам и сделался орудием в руках административных юдофобов. В январе 1844 г. в Петербурге были получены из Могилева тревожные донесения о «еврейском бунте». Дело было доложено царю, и после­довала быстрая резолюция: «Главных виновников по этому проис­шествию предать военному суду, а за буйственный поступок евреев того города взять с них с десяти человек одного рекрута». Соблюде­ны были общие принципы эпохи: все за одного; сначала расправа, потом суд. Указ, получившийся в Мстиславле накануне Гаманова дня, Пурима, поверг евреев в отчаяние. В пост Эсфири все синагоги огла­сились рыданиями. В городе начался террор: почетнейшие предста­вители общины были посажены в острог, причем им обрили поло­вину волос на голове и полбороды для обезображения; ловили мужчин, не разбирая возраста, для отправки в армию, ибо этой каре подлежала, по царской резолюции, десятая часть еврейского населения; до окончания следствия всем евреям запрещалось вы­езжать из города. Тогда бедствующая община решила отправить в Петербург ходатая, популярного филантропа Ицхака Зеликина, имевшего связи в влиятельных кругах столицы. По его ходатай­ству перед министерством из Петербурга были посланы в Мстиславль два ревизора, которые расследованием дела на месте об­наружили все махинации ретивых администраторов, предста­вивших уличную драку в виде народного восстания. Новая след­ственная комиссия, при участии петербургского ревизора князя Тру­бецкого, выяснила полную непричастность еврейского общества к происшествию. Тогда последовала «монаршая милость»: заключен­ных старшин выпустили из тюрьмы, сданных в солдаты возвратили со службы, некоторых местных чиновников отдали под суд, а могилевскому губернатору объявили строгий выговор. Это было в нояб­ре 1844 г., после десятимесячного террора. В синагогах славили Бога за избавление и постановили этот день (3 Кислева) праздновать в общине ежегодно.

Так правительство постоянно терроризировало еврейские об­щины. Однако народные погромы против евреев были еще не в моде. Единственный погром, устроенный греками в Одессе в 1821 г., был не местного, а иноземного происхождения: это был отголосок тог­дашней борьбы греков с турками в Константинополе, перебросив­шейся в греческую колонию Одессы (см. дальше, § 33).

§ 27. Царство Польское

Особое положение занимали евреи в той обширной провинции, которая в 1815 г., в силу решения Венского конгресса, образовалась из территории бывшего Герцогства Варшавского и вошла в состав Российской империи под именем Царства Польского. Совершенно автономное в период 1815—1830 гг. («Конгрессовка»), с местным пра­вительством в Варшаве и сеймовой конституцией, Царство Польское независимо от имперского законодательства регулировало быт сво­его полумиллионного еврейского населения[24]. После восстания 1830 года усмиренная Польша была теснее связана с империей, но и тогда там продолжало еще отчасти действовать особое, местное законода­тельство для евреев.

Бурны были первые годы Царства Польского. После крушения национальных надежд, связанных с походом Наполеона в Россию, после падения Герцогства Варшавского и образования временного правительства в Варшаве по поведению Александра I (1813) поляки ждали решения своей участи от русского царя. К этому «освободите­лю Европы» обратила свои взоры и еврейская масса, которой кон­ституция бывшего герцогства была преподнесена в оправе наполеоновского-«позорного декрета» (том I, § 43). В мае 1815 года Венский конгресс, утвердив образование автономного Царства Польского под властью России, намечал основы будущей конституции, один пара­граф которой гласил: «Израильский народ сохранит все гражданские права, которые ему обеспечены нынешними законами и распо­ряжениями; особыми правилами должны быть установлены условия, которые облегчат старозаконным добиться более широкого участия в гражданских правах». Этот пункт проекта, выработанного польским политиком Адамом Чарторыйским, только условно обе­щал расширение гражданских прав евреев; условия же эти были из­вестны: «исправление» евреев путем их ополячения и национального обезличения.

Разработка еврейского вопроса началась в «Комитете реформ», учрежденном в Варшаве под руководством Чарторыйского. Вопрос рассматривался в комиссиях по устройству крестьян и городов. Был составлен проект реформы еврейского быта, проникнутый духом «просвещенной опеки». В теории проект признает за евреем права человека и гражданина и видит конечную необходимость эмансипа­ции, но, говорится там, «при невежестве, предрассудках и нравствен­ной испорченности, которые мы видим в массах еврейского и польского народа», немедленная эмансипация принесла бы только вред, ибо дала бы евреям большую свободу действий в ущерб инте­ресам страны; необходимо поэтому предварительное исправление еврейских масс путем запрещения им вредной питейной торговли и привлечения к земледелию, уничтожения кагалов и всякой общин­ной автономии, изменения системы школьного воспитания в граж­данском духе. Обращая взоры на Запад, где евреи начали уже асси­милироваться, польский комитет пожелал узнать мнение тогдашне­го идеолога ассимиляции, берлинского реформатора Давида Фрид­лендера. От имени варшавского правительства обратился к Фрид­лендеру с письмом куявский епископ Мальчевский, прося его выска­заться по вопросу о предполагаемой в Польше реформе. Польщен­ный этим предложением, Фридлендер в 1816 г. составил подробную записку, которая позже (1819) появилась в печати под заглавием «Улучшение израэлитов в Царстве Польском» (на немецком языке). Польские евреи, рассуждает автор, сильно отстали от западных в культурном отношении; их просвещению мешают талмудическое воспитание, вредное хасидское учение и катальная организация;