Влюбленный халиф - Шахразада

Но Мераб, творец всего вокруг, останавливаться не думал. Он даже не прерывал своего рассказа. И Алим, некогда ученик мага, вдруг вспомнил своего наставника, столь же увлеченного собственным делом и столь же мало беспокоящегося о том, слышит ли его хоть один из десятка учеников…

— Большую провинцию, — продолжал Мераб, — было нелегко охранять. Границы ее тянулись по горам и пустыням. Соседи и соперники — сначала парфяне, а затем персы — всегда зарились на богатые земли и города Сирии. Римляне же, подлинные властители, избрали здесь политику, которая оправдывала себя в течение многих десятилетий. Они не стали полностью лишать самостоятельности поглощенные ими некогда свободные царства и княжества. Они оставили на престолах местные династии, вынудив их присягнуть на верность Риму. Иудея, управляемая династией Ирода, набатейская Петра, города Декаполиса в Южной Сирии и Пальмира стали государствами-охранителями империи. Они должны были платить дань Риму и охранять караванные пути. За это их правители оставляли себе доходы от торговли. В случае же неповиновения римские легионы вторгались в царство и доказывали свое право на власть.

А теперь о самой Пальмире… Оазис на перекрестке нескольких караванных дорог был заселен задолго до власти эллинов, а затем и римлян. Там стоял городок Тадмор, жители которого поклонялись Ваалу, богу неба, и Белу, богу Солнца. В городе было несколько караван-сараев, базар, храм бога Бела и несколько сотен глинобитных и каменных домов.

В оазисе было много воды. Город мог прокормить и, главное, напоить десятки тысяч человек. И потому он рос и богател. Здесь пересекались караванные пути с юга, из Аравии и черной земли Кемет, с дорогой на Восток, до страны Син. Неудивительно, что влиятельными в городе были люди, носившие, как гласят древние надписи, титул «предводитель каравана» и «предводитель торговцев».

Легионы Помпея не добрались до оазиса. Это удалось сделать через полсотни лет Марку Антонию. Но и ему пришлось отступить от стен Тадмора. Прошло еще двадцать лет, и лишь тогда город признал главенство Рима. Бороться с таким колоссом тадморским царям было не под силу. Во времена императора Адриана Тадмор — уже вассал Рима и никто не называет его старым именем. Теперь это уже Пальмира Адриана. Позже император Септимий Север превратил Пальмиру и оазисы вокруг нее в огромную имперскую провинцию. А еще через несколько лет Пальмира получила статус имперской колонии.

Однако это царство не вступало ни в одну из бесчисленных войн между Римом и парфянами, стараясь остаться вне схваток двух империй. Как бы жестоко ни сражались римские и парфянские войска, какие бы угрозы ни посылали друг другу властители двух колоссов, римские патриции все равно нуждались в шелке, пряностях и благовониях, а парфянским вельможам нужны были римские товары. А именно сюда, в Пальмиру, стекались караваны, и на базарах царило выгодное для всех сторон торговое перемирие.

В городе строились громадные храмы, театры, ристалища, бани, дворцы. Римская мода проникала в город, детям давались римские имена. Но главным храмом города все равно оставался храм Бела — местного бога, а дети вместе с римским получали и свое, пальмирское, аравийское имя. И, пожалуй, самым величественным местом в городе был не форум, как в римских городах, не акрополь, а базар. Он был велик, обнесен колоннадами, и лавки его были похожи на дворцы. Театр города был одним из самых крупных театров в Римской империи. А храм Бела с центральным залом уступал разве только храму Юпитера в Гелиополе. К храму вела гигантская колоннада: полторы тысячи колонн в десятки локтей высотой чередовались с прекрасными мраморными статуями.

Мераб остановился, чтобы перевести дыхание. Все то, о чем он говорил и что мгновение назад жило лишь в его воображении, сейчас обрело плоть и ожило, задвигалось, зашумело.

Юноша был настолько поглощен своими видениями и рассказом, что не замечал почти ничего из творимых им чудес. Более того, он протянул руку, как старается любой из нас взять со стола чашу холодной воды, — и рука его сжала сосуд из драгоценного синийского фаянса, и в самом деле наполненного ключевой водой…

Свиток двадцать восьмой

— Остановись, друг мой, — не попросил, а почти взмолился Алим. — Дай нам насладиться прекраснейшим зрелищем, что видели когда-либо наши глаза!

— О нет, мой более чем заметный маг! Никогда я не ощущал в себе столько сил. И никогда столь многого не хотел достичь, как в этот более чем прекрасный день! Поэтому вам, мои друзья, придется запастись поистине морем терпения, дабы увидеть все то, что появится под этим небом еще до заката.

Шаги в глубину оживающего города давно уже сложились в сотни, а потом и в тысячи, превратившись для Алима в настоящую казнь. А Мераб почти бежал вперед и вперед, и глаза его горели, как у тигра, который увидел целое стадо коров. Продолжал Мераб и свой рассказ, забыв о том, что его спутникам может понадобиться отдых.

— Чудом уцелели великолепные гробницы Пальмиры. Они разбросаны по окрестным долинам. Некоторые из них — обширные подземелья; другие башнями возвышаются над иссушенной степью, достигая высоты в добрую сотню локтей. Гробницы разграбили, однако никакому вору не унести с собой больше, чем горсть, даже мешок серебра. Поэтому до нас дошли изумительной красоты портреты в пальмирских гробницах. И портреты эти рассказывают пытливому взгляду многое, о чем изображенные на них могли бы поведать сами.

Богатые пальмирцы заказывали свои портреты, когда еще были молоды. Затем портреты переносили в домашние святилища. Оригинал старел, дряхлел, но был спокоен: когда боги после его смерти захотят ознакомиться с внешностью отбывшего в царство мертвых, их взор не будет омрачен зрелищем старости и немощи.

— О Аллах всесильный и всемилостивый! — простонал Алим. Непонятно, что заставило его, мага, воззвать к повелителю всех правоверных, однако в возгласе этом было больше усталости, чем восторга.

— О да, мой друг, — а вот Мераб вовсе не устал. Он, казалось, становился все бодрее и, похоже, готов был повествовать обо всем еще сотни лет. — Алим, ты подал мне прекрасную мысль…

— Неужели ты хочешь соорудить усыпальницу с собственным портретом, мальчик?!

Мераб рассмеялся:

— О нет, всего лишь создать настоящую художественную мастерскую, дабы и художники, и поэты, и ткачи, и плотники могли не просто сооружать дома и ткать полотна, а творить дворцы и кроить прекрасные платья…

— Да ты поэт, малыш, — проворчал Алим.

— О да, мой друг, и, безусловно, поэты! Каждый поэт сможет читать свои прекрасные творения на любой из площадей города!