Колесо судьбы - Даниэла Стил

Он заинтересовался. Может быть, она и вправду имеет виды на Гарри, так сейчас это вовсе неплохо. Мало того, что девушка хорошенькая, совершенно очевидно, что она умна и полна решимости. Когда она говорила, ее глаза загорались зеленым огнем, и было ясно, что она отвечает за каждое свое слово.

— Что за идея? — Девушка его заинтриговала и очаровала бы, если б не тревога за сына.

Она колебалась. Он, наверное, сочтет ее сумасшедшей, особенно если в нем ни на грош тщеславия, как говорил Гарри.

— Не знаю… Возможно, вам это покажется безумным, но я подумала… не знаю… — Ей было неловко открываться ему. — Я подумала, что, может быть, смогла бы убедить его пойти учиться вместе со мной на юридическом. Даже если ему это никогда не пригодится, все равно было бы полезно, особенно сейчас.

— Вы серьезно? — Вокруг глаз Гаррисона Уинслоу разбежались лучики смеха. — Юрист? Мой сын? — Он с усмешкой похлопал ее по руке, просто удивительный ребенок, такая зажигательная, но она способна на многое, на это тоже. — Если вам удастся уговорить его, особенно сейчас, — его лицо сразу погрустнело, — значит, вы еще более замечательная, чем я думал.

— Я собираюсь попробовать, когда он будет в состоянии выслушать меня.

— Боюсь, это будет еще не скоро.

Оба согласно кивнули, и в воцарившемся молчании услышали, как на улице поют колядки. Тана быстро подняла на него глаза.

— Почему вы так мало виделись?

Необходимо было спросить, ей-то терять было нечего, а если он разозлится на нее, она всегда может уйти. Он ничего ей не сможет сделать. Однако он вовсе не выглядел расстроенным, пристально глядя в ее глаза.

— Честно? Потому что до сего момента все было совершенно безнадежно. Я очень долго пытался наладить отношения с Гарри, но у меня ничего не получилось. Он стал ненавидеть меня с детства, а с годами это становилось все хуже. Не было смысла бередить старые раны. Этот мир очень велик, у меня много дел, а он может жить своей жизнью. — На глаза его навернулись слезы. — Мог, во всяком случае, до сих пор…

Тана через стол дотянулась до его руки.

— Он сможет жить своей жизнью. Обещаю вам… Если выживет… О боже… если он выживет… Господи, пожалуйста, не дай ему умереть, — она стирала слезы со щек. — Он такой замечательный, мистер Уинслоу, он мой лучший друг.

— Хотел бы я сказать то же самое, — печально отозвался он. — Сейчас мы как чужие. Когда сегодня я вошел в его комнату, я почувствовал себя незваным гостем.

— Может быть, это потому, что там была я. Надо было мне оставить вас вдвоем.

— Это ничего бы не изменило. Все так далеко зашло, слишком далеко. Мы чужие друг другу.

— Не обязательно такими оставаться. — Она разговаривала с ним, как со старым знакомым, и почему-то сейчас он не производил такого сильного впечатления, будь он хоть какой угодно светский, или изысканный, или красивый, или искушенный. Это просто человек, убитый горем отец, сын которого искалечен. — Вы можете с ним подружиться.

Гаррисон Уинслоу покачал головой и улыбнулся ей. Он подумал, что Тана замечательно красивая девушка, и вдруг опять его заинтересовало, что же все-таки между Гарри и нею. Его сын слишком большой распутник в своем роде, чтобы упустить такую возможность, разве что он заботится о девушке больше, чем она себе представляет… Вероятно, так и есть… Может быть, Гарри влюблен в нее? Да, должно быть, так. Нельзя поверить, что их связывает только дружба, как уверяет она. Ему это казалось невозможным.

— Уже поздно, друг мой. Слишком поздно. Да и грехи мои, по его мнению, искупить невозможно, — он вздохнул. — Полагаю, на его месте я чувствовал бы то же самое. — Он в упор взглянул на нее. — Знаете, он думает, что я убил его мать. Когда ему было четыре года, она покончила с собой.

Она чуть не задохнулась:

— Я знаю.

В глазах его была опустошенность и неприкрытая боль, до сих пор живущая в его душе. Его любовь к жене никогда не остынет, как и любовь к сыну.

— Она умирала от рака и не хотела, чтобы кто-нибудь знал об этом. Перед самой смертью болезнь должна была обезобразить ее, и она не могла этого вынести. Ей уже сделали две операции, и… — он чуть было не замолчал, но пересилил себя и продолжал:

— Ей было страшно тяжело… да и всем нам… Тогда Гарри знал, что она больна, но сейчас не помнит. Впрочем, это неважно. Она больше не могла переносить операции, боль, и мне невыносимо было видеть ее страдания. То, что она сделала, конечно, ужасно, но я всегда понимал ее. Она была так молода, так прекрасна… Она была очень похожа на вас, правда, и сама почти ребенок…

Он не стыдился своих слез, а Тана с ужасом смотрела на него.

— Почему Гарри не знает об этом?

— Она взяла с меня обещание, что я никогда не расскажу.

Гаррисон откинулся на спинку дивана, будто его толкнули. Отчаяние, в котором он пребывал после ее смерти, так никуда и не ушло. Долгие годы он старался убежать от него: сначала с Гарри, потом с разными женщинами и девушками, вообще с любым человеком, потом в одиночку. И вот в пятьдесят два года открыл, что не столь уж далеко убежал, и бежать больше некуда. Воспоминания были с ним, и боль, и горе, и утрата… А сейчас вот и Гарри может уйти… Эта мысль была невыносима, когда он смотрел на милую юную девушку перед ним, полную жизненной силы и надежды. Почти невозможно было все объяснить ей, так давно это было.

— О раке тогда разное говорили… Он был вроде неприличной болезни, к нему относились почти как к чему-то постыдному. Я не соглашался с ней, но в одном она была непреклонна: Гарри ничего не должен знать. Она написала мне предлинное письмо и, когда я вечером поехал в Бостон навестить старую тетушку, приняла смертельную дозу снотворного. Она хотела, чтобы Гарри запомнил ее жизнерадостной и прекрасной, романтичной, а не изуродованной болезнью, потому она и ушла… Для него она героиня. — Он печально улыбнулся Тане. — Такой осталась и для меня. Конечно, это грустная смерть, но другая была бы гораздо хуже. Я никогда не упрекал ее за то, что она сделала.

— И вы позволяете ему думать, что вы во всем виноваты? — Она в ужасе смотрела на него огромными зелеными глазами.

— Мне и в голову не приходило, что он станет так думать, а когда я понял, уже было поздно. Пока он был совсем маленьким, я всячески старался занять себя, надеясь заглушить чувство потери. Но мне так и не удалось, на самом деле это никогда не помогает. Отчаяние преследует тебя, как шелудивый пес, все время ожидая на пороге, когда ты проснешься, скулит у твоих ног, не обращая внимания на то, как ты занят, насколько хорошо одет и очарователен, не замечая друзей вокруг тебя, — оно всегда здесь, хватает за пятки, вгрызается в манжеты… Так все и было… Но к тому времени, как Гарри исполнилось восемь или девять лет, он сделал самостоятельные выводы на мой счет и одно время так меня ненавидел, что я отдал его в интернат, а он решил жить там. После этого у меня ничего не осталось, поэтому я усерднее, чем прежде, старался забыться, и… — Он философски пожал плечами. — Она умерла почти двадцать лет назад, так-то вот… в январе… — Он рассеянно посмотрел куда-то, потом вернулся взглядом к Тане, но это не помогло. Девушка была так похожа на мать Гарри, что, глядя на нее, он словно возвращался в прошлое. — А теперь и Гарри попал в эту страшную мясорубку… Жизнь такая гнусная и странная, верно?