Чарльз Мэнсон: подлинная история жизни, рассказанная им самим - Нуэль Эммонс

Я соврал Джорджу насчет размеров нашей компании, но рассудил, что нас будет не видно из его дома и старик не узнает, сколько нас на самом деле поселилось у него на ранчо.

Старые лачуги позволяли нам вести уединенную жизнь, и к тому же это было только начало. В скором времени интерес старого Джорджа к девочкам можно было удовлетворить так, что к тому моменту, как он узнал бы об истинном числе гостей, он ценил бы нас настолько, что не захотел бы выгнать обратно на дорогу. А при правильном раскладе наш переезд в главный дом ранчо не заставил бы себя долго ждать.

На следующий день я спокойно проехал мимо основных домов и остановил автобус рядом с одной из старых хижин. При этом в автобусе ехал Винни-Пух и еще восемнадцать человек — четверо ребят и четырнадцать девушек (дюжина из них пряталась на полу автобуса). Придя в восторг от свободного места, девушки быстренько взялись за уборку, вооружившись мылом, водой и щетками. К вечеру хижины блестели чистотой, и оказалось, что в них вполне можно жить. Находившийся неподалеку родник, свечки, фонари, печка, топившаяся дровами, и туалет на улице обеспечили нас всеми необходимыми удобствами.

Я не хотел переигрывать и сразу обманывать Джорджа и его гостеприимство, поэтому объяснил молодежи, что владелец ранчо не в курсе, что нас так много. Какое-то время им придется держаться рядом с нашим домом, не рыскать по окрестностям и не обнаруживать наше количество.

Мой обман продержался дня три. Первый помощник Джорджа увидел всех девушек и быстро шепнул остальным, что «около тех лачуг целый каньон хорошеньких девчонок». На четвертый день хижины стали самым популярным местом на ранчо. Но парни лишь смотрели не приставая. Я разъяснил девушкам, что им следует вести себя без лишних вольностей, но их неприступность не помешала местным ковбоям ни наблюдать, ни вожделеть. Что касается реакции старика Джорджа, то Лин и Сэнди уже убирались у него дома, уделив старику массу внимания. Поэтому, когда я сказал Джорджу, что на ранчо остановились несколько проходивших мимо ребят, которые долго здесь не задержатся, он не возражал. После того как обман раскрылся, мне стало гораздо легче. На самом деле я чувствовал себя лучше, чем когда-либо за несколько последних недель. Окрестности и царившая на ранчо атмосфера успокаивали меня. У нас появилось место, где каждый мог заниматься своим делом со всеми или в одиночку. Мы обрели не просто жизненное пространство — у нас появилась возможность расти. И мы росли! По подсчетам, на ранчо Спан жило больше тридцати пяти человек, которых впоследствии назвали частью «семьи Мэнсона», но нередко людей оказывалось еще больше. Первые месяцы, проведенные нами там, были наполнены каким-то волшебством. Любовь, внутренняя близость и удовлетворение потребностей каждого связали нас воедино. Да, наша жизнь олицетворяла все, против чего проповедовали родители и общество, но, прежде всего, именно по этой причине окружавшая меня молодежь оказалась здесь. Наркотики, секс и все наши разъезды были всего лишь бунтом против мира, в котором учили тому, чему сами не могли подать пример. Все шестидесятые с их протестами, уходом с работы, побегом из дома, «детьми цветов», хиппи, наркоманами и — чего скрывать — убийцами стали продуктом завравшегося общества, неспособного дать своим детям что-то или кого-то, достойного уважения. Общество, к сожалению, остается все тем же.

Было время, когда, испытывая ненависть к миру, которому было наплевать на меня, я ненавидел и себя — за то, что не мог жить по правилам общества. Но чем теснее я сходился с ребятами, тем сильнее ненавидел тот мир, откуда они пришли. И чем больше я ненавидел мир, изгнавший их из дома, мир, из которого явился я сам, тем сильнее я начинал нравиться самому себе. Я начал верить, что нашел какие-то верные ответы. Но поверьте, ни один из ответов, крутившихся у меня в голове, не предполагал убийства!

Журналисты меня изобразили как главную движущую силу всех преступлений, совершенных за то время, пока мы жили на ранчо Спан. Хотя я не отрицаю, что несу ответственность за большую часть событий, причиной которых стала наша жизнь на ранчо Спан и наши тогдашние убеждения, мне бы хотелось прояснить ситуацию. Дело в том, что когда двадцать человек делят жизнь друг с другом, мысли одного человека и придуманные им развлечения постепенно иссякают, и свой вклад начинают вносить другие. Не все забавы, которые устраивались на ранчо Спан и в наших поездках, можно списать только на мой счет.

Итак, восемнадцать взрослых и один младенец въехали на ранчо. Единственным совершенством среди нас был ребенок по прозвищу Винни-Пух. У остальных были свои причуды, плохие и хорошие стороны, свои мысли, мечты и фантазии. Живя в киношной декорации, мы начали играть, воплощая эти мысли, мечты и фантазии в реальность, хотя бы час или два притворяясь, будто на нас смотрит камера. Если Сэнди, Мэри или любая другая девушка хотела побыть королевой Ше-бой, Девой Марией или Темпест Шторм*, мы все участвовали в спектакле, подчиняясь ее капризу. Если кому-нибудь из парней, включая меня самого, взбредало в голову стать королем Ричардом, Панчо Вильей, Люцифером, Элвисом Пресли или Иисусом Христом (пожалуй, это была моя любимая роль), все включались в игру. Лицедейство занимало наше время и наши мысли, а приправленная каким-нибудь наркотиком постановка становилась настолько реальной, что порой после сыгранных сцен ты еще долго оставался в образе, ощущая, что роль стала твоей жизнью.

Главный дом на ранчо, о котором мы так мечтали, в конечном итоге достался нам вместе со всеми постройками, входившими в эту декорацию. В нашем распоряжении оказалось огромное пространство, да еще и полиция не совалась к нам каждый раз, когда мы громко пукали. В таких условиях в нашем доме стали происходить странные вещи. Это место превратилось в своего рода Мекку, естественный оазис для людей, которые хотели перестать себя сдерживать и отбросить прочь навязанные им запреты. У нас побывало так много народа, мы пережили так много впечатлений, что невозможно описать их подробно, в противном случае на это ушла бы вся жизнь.

Не все наши дела были по душе старому Джорджу. Шероховатостей между нами было множество, но нам удалось продержаться на ранчо с весны 1968 до конца 1969 года, когда все рухнуло окончательно. Тот факт, что мы задержались на ранчо так долго, можно объяснить скорее привязанностью Джорджа к одной из девушек, чем моей хитростью и коварством. Он особенно привязался к Лин, окрестив ее Писклей. Говорили, что я заслал Лин в дом Джорджа с какими-то тайными целями, но это не так. Лин считала, что Джорджу будет гораздо удобнее с девушкой помоложе и поспособней, поэтому она стала ему готовить, следить за домом и составлять ему компанию. Выбирая эту роль, она, возможно, обеспечивала себе одно из самых комфортных мест на ранчо. Кроме того, она могла сообщать мне, что происходило между Джорджем и другими людьми, которым не нравилось кое-что из наших занятий и вообще наше пребывание на ранчо. Если, как утверждают некоторые, Лин и спала с Джорджем, чтобы упрочить наши позиции на ранчо Спан, то это было ее желание и ее личное дело. Я тут был ни при чем! Хотя, раз уж Лин это начала, и по причине того, что пребывание кого-нибудь из нас рядом с Джорджем было нам на руку, я следил за тем, чтобы кто-нибудь из девушек замещал Лин, когда она хотела отдохнуть или поездить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});