Чарльз Мэнсон: подлинная история жизни, рассказанная им самим - Нуэль Эммонс

Первой была Диана Лейк. Диана, которую мы потом прозвали Снейк, была хорошенькой четырнадцатилетней девочкой. Она жила с родителями где-то на холмах, в одной коммуне под названием «Свиноферма». Она не сбегала от жестоких или строгих родителей, или тех, кто мучил своего ребенка запретами. Дело было и не в сексе: живя в такой коммуне, как «Свиноферма», девочка навидалась всякого. Родители разрешили ей съездить с нами в пустыню. Поездив какое-то время в нашем автобусе, Диана не захотела возвращаться к прежней жизни.

Красавчику Бобби Босолею был двадцать один год, но, прожигатель жизни, он был давно не ребенок. Он жил сам по себе уже несколько лет. Отличный музыкант, он работал в кинематографе и всегда ухитрялся иметь отношения больше, чем с одной девушкой одновременно. У нас с ним было много общего. Хотя Бобби не сразу стал разъезжать с нами, позднее он стал очень важным членом нашего круга. Через Бобби к нам присоединились Кэти (Джипси) Шер, Лесли ван Гутен, Гэри Хинмэн, Китти Лютзингер и еще несколько человек.

Увидев Бобби впервые в «Спиральной лестнице», я подумал, что в нем слишком много тщеславия и заносчивости, чтобы он мне понравился, но, услышав, как он играет на гитаре и поет, я стал уважать его за талант. Мы прекрасно могли играть и импровизировать на пару, предугадывая ходы друг друга. На студии мне было сказано, что моя музыка нуждается в дополнительном сопровождении, так что хотя бы для того, чтобы вместе поиграть, я взял у Бобби адрес. С одной из своих подружек он жил вместе с Гэри Хинмэном, с которым, благодаря Бобби, я и познакомился.

Вдосталь наездившись, мы наконец оторвались от «Спиральной лестницы» и подыскали себе местечко. Нам это было так необходимо! Двадцать человек в одном автобусе — это целое приключение, и, хотя нам было вполне комфортно, даже цыганам нужна какая-то стоянка. Конечно, можно жить без горячей и холодной воды в кране, без электричества, без толчка, где можно пердеть в гордом одиночестве, и прочих удобств, доступных дома, но, черт возьми, как славно иметь все это хотя бы время от времени. Наше жилище находилось неподалеку от «Спиральной лестницы». Это была, скорее, крупногабаритная хижина, чем полноценный дом, но, поскольку чаще всего мы спали только на матрацах, места здесь хватило для всех нас.

Время от времени мы пускали к себе тех, кому не хватало места в «Спиральной лестнице», или друзей, но, в отличие от «Лестницы», двери нашего дома не были открыты для всех и каждого. Если кто-то стучался к нам в дверь и этот человек нам нравился — все отлично, но в противном случае он не получал приглашения остаться.

Однажды вечером мы, как обычно, сидели на полу в передней комнате, разговаривали и играли на гитаре. Тепло и свет нам давал пылающий огонь в камине. Приятное тепло камина заставило девушек, этих красивых маленьких нимф, раздеться или оставить на себе минимум одежды. В дверь постучали, гостя пошла встречать Бренда (Нэнси Питмэн, присоединившаяся к нашей компании совсем недавно). На пороге стоял юнец лет семнадцати-восемнадцати, искавший парня, который сдавал это жилье. При виде голых грудей Бренды он начал что-то бормотать и лишь спустя какое-то время заговорил связно. Она пригласила его в дом. Увидев остальных девушек, мальчуган совсем лишился самообладания и дара речи. Было занятно наблюдать, как он пытается скрыть, что пожирает глазами все эти задницы и сиськи. «Э-э... я-я... искал Джея. Э-э... он раньше жил здесь», — наконец сумел сказать паренек. Чтобы помочь ему расслабиться, я спросил, как его зовут, а потом назвал ему всех, кто был в комнате.

Его звали Пол Уоткинс, но мы обращались к нему не иначе, как Малыш Пол. Он скитался уже несколько лет и, по его словам, побывал в нескольких коммунах. Судя по тому, что юноша не мог оторвать глаз от обнаженных тел, я подумал, вряд ли ему доводилось видеть голую женскую плоть. Со своим интересом к девочкам и заигрыванием он был таким естественным. Мне нравилось наблюдать, как он строит из себя крутого парня, так что я спросил, не хочет ли он присесть и составить нам компанию. Пол хотел, и после моего легкого кивка Бренда и Снейк подвинулись, чтобы посадить его между собой. Они дали ему косяк, и уже скоро мальчишка обкурился не меньше нашего. Мне кажется, он попал в какой-то дивный мир, о котором даже не мечтал. Трава давала о себе знать, мелодия и тексты хороших песен пробудили в нас чувственность, и вскоре Пол обнаружил, как его ласкают и раздевают две девушки. Он остался у нас на ночь и ушел на следующее утро, но через пару месяцев вернулся. Сначала он был частью нашего круга, а потом стал иудой.

Мой контакт с Universal, в конечном счете, прервался, так и не принеся никакого результата. Моя вторая запись не состоялась, да и фильм о втором пришествии не сдвинулся с мертвой точки. Авторы сценария и потенциальный продюсер загорелись идеей, чтобы во втором пришествии Христос был черным. Я не мог на это купиться — с работой на студию случилось то же, что и с задуманным фильмом: я бросил заниматься этим дерьмом.

Пару раз, работая со сценаристами из Universal, я видел себя талантливым парнем, способным выдать достаточно материала для съемок первоклассного фильма, который оказался бы настолько удачным, что принес мне какое-никакое признание и достаточно денег, чтобы не приходилось постоянно надрываться. Когда наши разногласия привели к разрыву отношений, я почувствовал разочарование. «Пусть убираются ко всем чертям, кому они вообще нужны? В любом случае вся эта муть с материалами меня больше не интересует», — пытался я успокоить себя. В общем, мы снялись с места и какое-то время колесили по дорогам.

Еще с 1955 года, когда я впервые проехал на украденном «меркьюри» 1951 года по шоссе 66 мимо пустыни Мохаве, обширное малонаселенное пространство стало волновать меня. В последних наших поездках я чувствовал непреодолимое желание повидать пустыню больше, чем это было возможно с главных дорог, но пока что довольствовался обычным видом, который открывается с самых распространенных маршрутов. Весной 1968 года я начал ездить в те районы пустыни, куда редко забираются туристы, в городишки вроде Шошона, Те-копы, Панаминт-Спрингса и других, таких маленьких, что их даже не наносят на карты. Чем меньше был город, тем приятнее и ближе к земле оказывались его жители. Повинуясь моему желанию, мы могли настолько отклониться от проторенных путей, что забредали туда, где бывали лишь землевладельцы, старатели или отшельники, искавшие уединения и стремившиеся уйти от законов и установленных порядков. Я был далек от затворничества, ибо какая-то часть моей натуры требовала, чтобы рядом со мной кто-то был, но вот сбежать из-под власти закона и порядка мне действительно хотелось. Я считал пустыню подходящим местом, чтобы пустить там корни. Если бы большинство тех, кто жил со мной в автобусе, ценили пустыню так же, как я, мы перебрались бы туда намного раньше, чем это случилось на самом деле. Но тогда молодежи в основном казалось, что в пустыне будет слишком одиноко, и они окажутся лишены некоторых источников удовольствия. Поэтому, вместо того чтобы осесть где-нибудь сразу, мы продолжали странствовать, называя автобус своим домом. Временами, чтобы отдохнуть от постоянной дороги, мы останавливались на неделю-две у кого-нибудь из друзей. Порой мы просто въезжали в пустующий дом, не спрашивая на то разрешения хозяев. Удивительно, но иногда наши стоянки продолжались несколько недель, прежде чем хозяин дома или полиция велели нам уносить ноги.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});